Степан Злобин - Степан Разин (Книга 1)
Они не хотели и думать о том, как их встретит Русь.
При взгляде на людей, тоскливо валявшихся по палубам стругов, трудно было представить себе, что именно они всего дней двадцать назад победили этих рослых и сильных полуголых чернобородых воинов, посаженных, как рабы, к веслам, скованных одной цепью и забитых в колодки, которые хан припас на своих стругах, чтобы заковывать казаков.
Кто мог бы поверить, что эти самые люди всего двадцать дней назад, после победы над Менеды-ханом, смело выходили на берег, чувствуя себя хозяевами и покорителями всего побережья.
Новая буря на Каспии быстро сломила их силы.
С какой исступленной злостью смотрели невольные гребцы на своих измученных ранами и болезнями повелителей и на их богатства, которыми хан заманил своих воинов в эту несчастную битву! От скуки играя в кости и в зернь, казаки без сожаления платили друг другу проигрыш нитью жемчуга или золотым ханским блюдом. Они так привыкли к своим богатствам, что не глядели на них. Когда умирал казак, его хоронили в море, не сняв с него украшений, словно они были нужны покойнику после смерти... Парча, бархат, шелк, перепачканные корабельной смолой, валялись у них под ногами.
Слева все чаще мелькали чайки, впереди что-то смутно маячило, будто в тумане виделся низкий берег. Караван должен был с часу на час прийти к астраханским берегам, а посланные Разиным лазутчики не появлялись в море.
Степан уже много раз посылал лазутчиков, но им не удавалось прийти обратно – ловили их воеводы, сами ли пропадали в пути, кто их знает... Успели ли дойти они на Дон к другу Фролу Минаеву, сказать ему, как встречать на Дону?
Степан стоял, по своему обычаю, на носу атаманского струга и глядел вперед, в море.
«Что там ожидает, за этой туманной дымкой: топь али путь?!» – размышлял атаман.
Он обнажил голову, подставляя ее ветру. Но ветер не мог развеять трудных мыслей о предстоящем. Удастся ли проскочить осторожно на Волгу, минуя Астрахань, или тут, с первых шагов, обрушатся на них воеводы боем?..
Только бы не разбрелись казаки малыми кучками, только бы купно держались. Поодиночке ведь воеводы ловко умеют ловить народ. Есаулов повесят, а прочих – кого куда: в ссылку, в стрелецкую службу по дальним острожкам... Надо все войско в куче держать, в кулаке – в том всех и спасение!
И вдруг из морской волны навстречу Степану возникли освещенные солнцем морские струги. Словно из моря встал сожженный всего дней двадцать назад боевой караван астаринского хана...
Степан негромко окликнул Федора Сукнина и молча ему показал на струги.
– Я сам хотел указать тебе, батька, – сказал корабельный вож. – Верно, тарковские рыбаки нас видели да упредить астраханцев послали...
Сукнин и Разин озабоченно считали вражеские суда... Уже были видны блестевшие на солнце пушки... Принять еще один бой? Об этом нечего было и думать. Казаков не нужно было даже одолевать. Их можно было просто связать и бросить, как кур в лапшу, без всякого шума, без битвы...
Разин не ждал, что здесь – так далеко от Астрахани, его могут встретить морским боем. Он думал пристать у Четырех Бугров, отсидеться меж островов, пробраться к берегу, взять запасы пресной воды, выслать лазутчиков в волжские устья, разведать протоки, а там, может быть, через Ахтубу, а не Волгой пуститься вверх... Два-три дня отдыха на берегу – и казаки были бы снова пригодны к бою.
Ближние разинские есаулы столпились возле Степана.
– Что же, батька, в море назад покуда? – сказал Наумов, словно в ответ мыслям Разина.
– Куды же ты мыслишь?
– Может, к Таркам, а то – на Куму. А что же нам делать? Не драться же нынче вправду: побьют!
– Пристанем у бережка, маленько оживем – тогда уж и в драку, – поддержал Наумова и Сукнин.
Разин согласно махнул рукой.
– На стругах голос слу-ушай! – привычно крикнул Сукнин, и слова его, как эхо, понеслись по каравану.
– Паруса спускай, весла в воду! Поворот от берега в море!
Голоса крикунов еще передавали приказ, а на передних стругах уже сползли вниз паруса, весла блеснули брызгами, и суда одно за другим начали тяжело поворачивать носы вразрез волнам, заносясь на кручи воды.
– Черномордых бодри! – крикнул Сукнин.
Казаки-надсмотрщики с длинными кнутами в руках стали «подбадривать» пленных гребцов. Те налегли на весла, вынося караван в открытое море.
Астраханцы, заметив, что отстают от разинцев, не стали преследовать их, подняли паруса и пошли назад к островам...
Начинало смеркаться.
Задние разинские струги терялись из виду, сливаясь с морем.
– Эх, батька, глянь, как струги растянулись! Не хотят казаки от родной земли уходить. Измены бы не стряслось! – оглядывая караван, сказал Сукнин и, не ожидая приказа Разина, спрыгнул в легкую шестивесельную ладью и полетел по волнам, обходя караван.
Струги стали подтягиваться, сближаться, прошли между островами и очутились перед неглубокою бухтой, где стояли два одиноких насада. Здесь был митрополичий учужный стан. Завидя разинские струги, несколько монахов убегало на глазах казаков в береговые кусты. Работные люди, наоборот, махали с насадов шапками.
Сукнин на ладье возвратился в это время к атаманскому стругу, привез казачьего пятидесятника Ежу, из бывших яицких казаков, и рывком за ворот втащил его на палубу струга.
– Изменника приволок, атаман, – сказал он.
– В чем измена? – спросил Разин.
– Гребцам велел весла сушить, отстал ото всех стругов. Звал своих казаков сойти в Астрахань, к воеводам с повинной.
– А ты что на отповедь скажешь, крещена рать? – повернулся Разин к пленнику.
– А что мне сказать? Люди биться не можут. Недугуют все на струге. Куды, к черту, в море! – прямо и безнадежно ответил тот.
– Чего ж ты хотел сказать воеводам?
– Вину, мол, приносим царю. Домой хотим.
– Слыхал, как повесили прошлый год сто пятьдесят человек наших изменщиков астраханские воеводы?
– Слыхал.
– Чем от смерти хотел откупиться?
– Твоей головой, – махнув рукой, просто и прямо сказал казак.
– Дешевая атаманская голова, коли ты ее за дурацкий кочан продать вздумал. – Разин обернулся к Наумову. – Срубить ему руки и ноги, Наумыч. Пусть сдохнет не сразу.
– Смотри, атаман! Покуда сильны были, мы за тебя кочнов своих не жалели. А нынче народ хвор. Не я, так другие тебя продадут... Мыслишь, смерти страшусь? Мне плевать! Может, чаешь, я мук забоялся? Я сам людей мучил, мне тьфу! На измену пошел, так я знал, что ты не помилуешь...
– Ладно, идем, – подтолкнул Наумов. – Казнят тебя на твоем струге. Твои казаки и казнят.
– Не пойду! – сказал Ежа твердо. – Тут меня казни.
– Чего-то?! – спросил Разин.
– Мои казаки плакать станут. Любили меня. Так со мною ты пуще беды наживешь!..
– Вода-а! Вода-а!.. Сладка вода-а! – закричали с сущи казаки, сразу отъехавшие на поиски ручья или речки на берегу.
Крик этот летел, как весть о победе. И разом со всех стругов на челнах пустились к берегу сотни людей с говором, с шумом... В заливчике вдруг стало тесно, челны зацеплялись веслами друг за друга, сталкивались боками... Видно было, как на берегу толпятся казаки, склоняясь к земле и припадая ртами к источнику.
– Ведь эка, струги кидают!.. А ну вдруг в сей час нападут на нас с моря! – воскликнул Наумов.
– Брось, тезка, дай им напиться! Уж больно ты строг! Воротятся тотчас, – сказал Степан.
Разин, Наумов, Сукнин, Еремеев и с ними Ежа глядели со струга на оживший залив. Возвращавшиеся челны сцеплялись с шедшими к берегу. Успевшие раньше достичь берега протягивали запоздалым пресную воду в ковшах и в кружках, поили их и опять вместе с ними поворачивали назад. По берегу к лодкам несли кувшины, катили наполненные бочонки, словно им нужен был снова запас для большого похода по морю.
Атаман и есаулы радостно усмехались, видя, как вдруг ожили люди, всего только час назад казавшиеся бессильными и больными. Даже в усах обреченного за измену Ежи блуждала усмешка, и глаза его светились теплом.
– Атаман! Степан Тимофеич! Слышь, батька, студеной да сладенькой на-кось! – крикнули рядом с челна.
Казак протягивал полный пузатый кувшин воды. Лицо казака выражало довольство, почти что счастье...
– Пей, батька, до дна! Еще привезу!..
– Куды к чертям! Что я, корова?! – со смехом ответил Разин.
Он передал тяжелый кувшин Наумову, тот – Сукнину.
– Век бы не пил вина, все водицей бы тешился! – сказал Еремеев, напившись досыта и отдавая кувшин Еже.
Ежа пил долго и с наслаждением. Передал порожнюю посудину казаку в челн.
– Теперь казни, Тимофеич. Помирать не жалко, – сказал он Разину.
– Пошел вон, дурак! – огрызнулся Разин. – Еса-у-ул нашелся!.. Изменой к боярам... Эх, ты-ы!.. Тащи свой кочан, пока цел!.. А еще хоть и в малой вине провинишься – срублю башку к черту... Срам на тебя смотреть!..
– Стало, что же, простил меня, батька?.. – неуверенно спросил Ежа, и голос его в первый раз задрожал.
