Эдуард Зорин - Огненное порубежье
— Как дите.
— Слава тебе господи, — перекрестился Кузьма, и Мария шепнула ему на ухо:
— Тебя вспоминала.
Обрадовался Ратьшич. А Мария масла подлила в огонь:
— Хочу, говорит, видеть Кузьму. Кабы не он, лежать бы мне во сырой земле.
— Вот оно… — снова испугался Ратьшич. — Неужто так и сказала?
— Аль не веришь? — сдвинула брови Мария.
— Прости меня, матушка, — спохватился Кузьма. — Совсем, знать, отшибло у меня разум.
— А ты разум-то не теряй, а ступай к Досаде, — смягчилась Мария и взяла Ратьшича за руку.
— Не пойду я, матушка, — вдруг уперся Кузьма.
— Да что же ты?! — удивилась Мария.
— Стыдно мне…
— Экой ты стыдливой, — засмеялась Мария и настойчиво потянула его за собой.
Противиться княгине Ратьшич не смел.
В ложнице, куда они вошли, горела свеча на столе, и всюду еще лежал полумрак. Мягкие половички заглушали шаги, но Досада услышала их, повернула голову, и слабая улыбка коснулась ее губ. Ратьшича удивила бледность лица боярышни и грустные глаза ее, устремленные на Марию.
На Кузьму Досада только взглянула и тут же отвернулась.
— Вот, привела тебе твоего спасителя, — сказала Мария, подталкивая перед собою Ратьшича.
— Спасибо тебе, — сказала боярышня, стараясь глядеть мимо Кузьмы, — кабы не ты, придавило б меня возком.
— Да что возок, — чувствуя переполняющую его радость, воскликнул Кузьма, — я бы крепостные ворота поднял, даром что окованы железом.
— Эка, — засмеялась Мария. — Ну и хвастун же ты, Ратьшич. Где же тебе поднять ворота?
Досада тоже засмеялась, и это еще больше раззадорило Кузьму. Посмотрел он вокруг себя, увидел брошенную у печи кочергу, схватил, скрутил в узел.
— Ну и здоров ты, Кузьма, — удивилась княгиня.
Кузьма промолчал с достоинством и, поклонившись, стал прощаться с девушкой.
— Ровно навсегда уходишь, — добродушно заметила Мария. — Небось завтра свидитесь.
Кузьма еще раз поклонился Досаде, повернувшись, поклонился княгине.
— Добрая ты душа, — сказал он с благодарностью в голосе. — Ежели бы не ты, княгинюшка, не знаю, что бы со мною сегодня было.
На следующий день Досада уже гуляла по двору, и Кузьма шел рядом с ней. Дивился, глядя на своего любимца, Всеволод:
— Совсем не узнать стало Ратьшича. А нынче взял я в толк: влюбился.
И шутливо погрозил Марии пальцем:
— Испортишь ты мне доброго воина.
Радовалась княгиня, что все так хорошо обернулось. Ведь и не думала, не гадала она, что полюбится Кузьма Досаде. А то, что полюбился, по глазам видать.
Все хорошо нынче, все ладно. И Всеволод рядом. На охоту не ездит, пиры не пирует, не собирает бояр. Сидит целыми днями в трапезной, босой, в одном исподнем, листает книги. Морщит лоб, водит пальцем по строкам, шевелит губами.
А в мыслях у него — Лука.
Упрямый старик. Ни на лесть, ни на угрозу неподатлив. А неподатлив оттого, что труслив.
— Без Луки мне во Владимир хоть не возвращайся, — говорил он вечером Марии.
— Да что тебе дался Лука? — удивлялась княгиня.
— Печать на нем патриаршая. В Чернигове испокон веков свой епископ, то же и в Новгороде, и в Смоленске. А во Владимире, хоть и выше он всех городов, своего епископа нет. Вроде бы на стороне занимаем. Вроде бы от бедности. А ведь и Чернигов тот же, и Новгород, и Смоленск под моей десницей. Неужто не смягчится Лука?
— Смягчился бы, кабы не Киев, — догадалась Мария, — А в Киеве Никифор. А над Киевом — сам патриарх. Нешто непонятно?
— Боятся они меня, — мотнул Всеволод головой.
— Тревожатся…
Глаза Марии излучают улыбку. «Ишь ты, во всем уже разбирается», — с уважением подумал Всеволод о жене. И, обняв, нежно привлек ее к себе. Ластясь к нему, княгиня говорила:
— Хоть бы посватал ты Кузьму.
— Рано еще, — отвечал, целуя ее, Всеволод.
— Отца ее, боярина Разумника, кликни.
— Почто ему ехать в Ростов?
— Как услышит, небось сам прилетит. Пошли ему весточку.
— Другие дела у меня на уме.
Да разве Мария отступится?..
Поторговав в Ростове, ехали во Владимир Дато с Яруном. Им и наказала она разыскать боярина.
— Все исполним, как велено, — сказал Ярун. — Ты на нас положись.
— Та на меня положись, батони, — приложил руку к груди Дато. — Хорошо у вас на Руси, но все-таки лучше в Картли. Приезжай к нам в гости, рады будем. Из Владимира путь мой снова лежит на Киев, а оттуда в Тбилиси. Не передать ли поклон от тебя Давыду Сослану?
— Обязательно передай, — попросила Мария. — И горам нашим поклонись.
— И горам поклонюсь. Хорошо у нас в горах.
— Прощай, Дато.
— Прощай, батони.
Ушли возы с купцами на юг, и, проводив их, взгрустнула Мария.
4Ох, и круто меняет жизнь человеческую судьбу. Вчера еще только поглядывал боярин Зворыка свысока на Разумника, а сегодня — первый у него на дворе:
— По всему городу слухи прошли, будто кличет тебя в Ростов сам князь Всеволод.
Гордо подбоченясь, Разумник отвечал:
— И верно — кличет.
— Да что ж ему от тебя надо?
— А то и надо, что кличет, — уклончиво объяснил Разумник, потому что и сам не мог взять в толк, зачем понадобился он князю. Человек он вроде бы незаметный, на совете у Всеволода голоса его сроду не слыхивали. Да и что взять с худого боярина, который все хозяйство свое пустил по ветру?! И не из-за разгула, а по доброте и доверчивости. Другой бы с его-то деревеньками да землями в первые люди вышел. А Разумник на том же все потерял.
И вот — на ж тебе, вспомнил про него князь. И Разумник делал вид, будто знает что-то, да не может сказать. Это еще больше подзадоривало Зворыку.
Вечером он выговаривал сыну:
— Дурак ты, дите неразумное. Сватали тебя за Досаду, а ты сопли распустил. Нынче был бы при князе первым человеком. Глянь, как распетушился Разумник.
— Что мне Разумник, ежели Досада не мила? — хмуро ответил Василько.
— Опять же дурак ты, — проворчал Зворыка. — Аль девки от тебя убегут? Так и любился бы, ежели кто по душе. Нешто отец тебе добра не желает?..
— Да как же это — не любя?
За день до отъезда принесли Разумнику новый кафтан, клобучник Лепила сшил ему знатную шапку. Заказал себе боярин и сафьяновые синие сапоги.
В дороге Разумник все погонял возницу, если где и останавливался, то только на ночь. Прибыл в Ростов и — сразу на княжеский двор. Удивился, что принял его не Всеволод, а княгиня. Еще больше удивился, узнав, зачем звали. Но, поразмыслив, понял — породниться с Ратьшичем тоже великая честь.
Вечером выпытывал у Досады:
— Да чем же тебя пленил-то Кузьма?
Ничего не сказала ему на это Досада, и показалось почему-то Разумнику, что вовсе и не рада она предстоящей свадьбе.
Откуда было знать старому боярину, сколько слез пролила его дочь, прежде чем призналась во всем Марии.
— Не люб мне Ратьшич, — говорила она, стоя на коленях перед ложем княгини. — Не за милого иду, по нужде, а не по сердцу.
— Да как же тебя понимать? — удивилась княгиня. — Не ты ли мне давеча сама признавалась, что нет никого для тебя краше Кузьмы?
— Сама себя обманывала. А нынче вижу — не люб он мне.
— Про то и думать не моги, — осерчала на девушку Мария. — Зря, что ли, звали в Ростов Разумника?
— Батюшке моему радость…
— Не батюшке за Кузьму идти. Чай, никто тебя не принуждал. Сама надумала.
— Надумала-то сама, от слов своих не отказываюсь, А тебе, княгиня, признаюсь, как на духу.
— Ты про Юрия-то забудь, — догадавшись о ее мыслях, строго сказала Мария.
— Вовеки не забуду.
— Пути ему обратно нет.
— Ране-то и я думала: куда мне с ним на чужбину? А нынче только бы кликнул…
— Глупая ты…
— А кто уму-разуму научит? Любит меня Кузьма — знаю. Да мое-то сердце холоднее льда. Намается он со мной…
— Стерпится — слюбится.
— И про то знаю. Потому тебе и открылась.
Смягчилась княгиня, прижала Досаду к груди, стала ее успокаивать: ведь и ее за Всеволода отдавали — не спрашивали; привезли за тридевять земель.
Так и справили свадьбу. На свадьбе три дня и три ночи пили меды за молодых. Сидел Кузьма рядом с Досадой счастливый. А охмелевший Разумник плакал от восторга и лез к нему целоваться.
5На грачевники Всеволод с Марией, со двором и с дружиной прибыл во Владимир и тем же днем призвал к себе Никитку.
Давно уж не был Никитка в княжеском тереме, робел дюже. Но Всеволод принял его ласково. Стал выведывать да выспрашивать, каково живет, не соскучился ли по работе. Обещал побывать в гостях, а нынче посылал его в Суздаль — поглядеть на Рождественский собор: подправить стены, подновить купола.
— Сказывали мне, будто ветшает божий храм, заложенный дедом.
