Виктор Поротников - Спартанский лев
— Кто ещё вступил в отряд?
— Агафон, сын Полиместора. Тот самый лазутчик, побывавший в плену у персов. Ещё бывший эфор Евксинефт, сын Молока. И Мегистий вместе с сыном Ликомедом, — перечисляла Дафна. — Но Мегистий идёт как прорицатель, а не как воин.
— А была ли на площади Мнесимаха, бывшая жена Леонида? — спросила Горго, не глядя на Дафну.
— Была. Вместе с дочерьми.
— Она плакала?
— Нет, — покачала головой Дафна.
— А я бы, наверно, не удержалась от слёз, если бы пошла на площадь, — печально промолвила Горго.
Стал накрапывать дождь. Подруги перешли под крышу, в женский мегарон.
— Ты о чём-то хочешь меня спросить? — Горго почувствовала какую-то скованность в поведении Дафны.
Та молча кивнула.
— Спрашивай.
— Ты не подсмотрела, что написано на пергаменте эфоров? — волнуясь, спросила Дафна. — Что за приказ дан Леониду?
— Конечно, я прочитала этот приказ, — со вздохом произнесла Горго. — Эфоры повелевают удерживать Фермопилы до последней возможности.
ПУТЬ К ФЕРМОПИЛАМ
Симонид был не на шутку обозлён и раздосадован тем, как с ним — величайшим поэтом Эллады! — обошлись элланодики, коллегия устроителей состязаний в Олимпии. Симонид обратился к элланодикам с предложением, ввиду угрожающего развития дел, провести Олимпийские игры по укороченной схеме, отменив менее значительные состязания. Чем скорее завершатся Олимпийские игры, тем больше останется времени у государств Эллинского союза, чтобы собраться с силами и выступить навстречу персам.
Элланодики не только не прислушались к совету Симонида, но даже ответили ему грубостью, велев не совать нос не в своё дело. Мол, ритуал проведения Олимпийских игр освящён богами и нарушать давным-давно установленный порядок состязаний есть святотатство! Кто-то из элланодиков с ехидством заметил Симониду: ведь они же не поучают его в деле стихосложения, не советуют, к примеру, отменить эподы[186], которые ритмически сильно отличаются от пентаметра[187] и ямбического триметра[188].
Спесивая грубость элланодиков вывела Симонида из себя. Он пытался разговаривать с членами различных эллинских делегаций, приехавших в Олимпию поддержать своих атлетов, убеждая своих собеседников оставить шумное зрелище и взяться за оружие.
«Персы уже в Фессалии! Ксеркс не стоит на месте, его полчища вот-вот вступят в Беотию. А мы тут веселимся и заключаем пари, делая вид, что нет никаких поводов для беспокойства!»
Однако к словам Симонида почти никто не прислушался. Левкадяне заявили, что их государство не состоит в Эллинском союзе, поэтому воевать с персами им как-то не с руки. То же самое сказали Симониду критяне, закинфяне и этолийцы. Аркадяне хоть и вступили в Эллинский союз, но от немедленного выступления в поход их удерживало священное перемирие, нарушить которое означало подвергнуть себя гневу Зевса Олимпийского. К тому же нарушители перемирия не допускались элланодиками на следующие Олимпийские игры.
Ахейцы заявили, что во главе Эллады стоят Афины и Спарта, вот пусть афиняне и спартанцы сражаются с персами за гегемонию над Элладой. При этом ахейцы указывали Симониду на спартанского царя Леотихида, по поведению которого не было заметно, чтобы он был встревожен нашествием персов.
Побеседовал Симонид и с Леотихидом, хотя и недолюбливал его в душе. Леотихиду было известно, что Ксеркс захватил Фессалию. Однако беспокоило Леотихида не это событие, а то, что приехавшие в Олимпию аргосцы не шли с ним на контакт.
— Эфоры поручили мне уговорить аргосцев вступить в Эллинский союз либо пообещать свой нейтралитет при вторжении персов в Пелопоннес, но аргосцы хитрят и изворачиваются, — жаловался Леотихид.
— Неужели ты допускаешь, что персы могут прорваться в Пелопоннес?! — изумился Симонид.
— А кто их остановит? — хмуро проговорил Леотихид. — Священное перемирие связывает руки всем государствам Эллинского союза. Воевать готовы одни афиняне, но они собираются сражаться с персами на море. Сухопутного войска Эллинский союз так и не выставил. И поверь мне, не выставит до окончания Олимпийских состязаний. А к тому времени персы будут уже на Истме...
Беседа с Леотихидом ввергла Симонида в такое расстройство, что он решил немедленно уехать из Олимпии. Происходящее здесь торжество казалось ныне ему не только неуместным, но и в какой-то мере преступным. Персы на пороге Эллады, а элланодики твердят о священном перемирии!
«Зевс Громовержец, может, и защитит элейцев и священный град Олимпию от нашествия варваров, но защитит ли царь богов от этой беды всю Элладу?» — мрачно размышлял Симонид, трясясь в двухколёсной повозке на каменистых дорогах гористой Аркадии.
Путь Симонида лежал в Коринф, откуда он собирался на корабле добраться до Аттики. Если получается, что единственным оплотом Эллады перед вторжением Ксеркса являются афиняне, значит, место Симонида рядом с Фемистоклом. Пусть афиняне видят, что Симонид восхищается их мужеством и готовностью противостоять неизмеримо сильнейшему врагу.
Въехав в Коринф, Симонид вдруг узнал, что в городе стоит спартанское войско, которое направляется в Фермопилы, чтобы там остановить Ксеркса. И возглавляет это войско царь Леонид. Об этом говорили все вокруг. Симонид, уже заплативший рыжему брадобрею, чтобы тот подстриг ему волосы и подровнял бороду, мигом вскочил с низенькой скамейки, услышав про царя Леонида и его войско.
— Где стоят спартанцы? — спросил Симонид у рыжего.
— Войско стоит станом за городской стеной на берегу моря, — ответил тот, — а царь Леонид и его телохранители расположились в святилище Сизифа, что близ источника Пирены. Знаешь, как туда добраться?
— Знаю, — буркнул Симонид, набросив на плечи плащ и нахлобучив на голову широкополую шляпу.
— Куда же ты, друг? — удивлённо окликнул его брадобрей. — Свою работу я ещё не сделал!
Но Симонид уже шагал прочь, взмахом руки приказывая своему рабу следовать за ним.
— Что мне делать с твоими деньгами? Эй, друг! — И брадобрей выбежал из тени портика на солнцепёк, намереваясь догнать Симонида.
— Оставь себе! — обернувшись, крикнул поэт. — Это тебе плата за добрую весть.
Рыжий с недоумевающим лицом под смех и шутки зевак и собратьев-брадобреев вернулся под крышу портика.
— Побольше бы мне таких чудаков, — проворчал он себе под нос.
* * *
Царь Сизиф, сын Эола[189], был основателем Коринфа. Правда, название у города в те стародавние времена было иное — Эфиры. По легенде, Эол, отец Сизифа, был родоначальником племени эолийцев, пожалуй, самого музыкального из всех эллинских племён.
Во времена Сизифа эолийцы жили не только в Срединной Греции, но и на Пелопоннесе. С приходом дорийцев им пришлось искать пристанище в Азии и на островах Эгейского моря, часть эолийцев сумела закрепиться в горах Аркадии. С той поры пелопонесских эолийцев звали аркадянами. Дорийцы завоевали Эфиры и дали городу другое название — Коринф. Родоначальником дорийской царской династии в Коринфе стал Адет, потомок Геракла.
Ныне у коринфян не было царей. Власть была у земельной и торговой аристократии, которая богатела на посреднической торговле между западными и восточными эллинами.
Коринфяне почитали Сизифа и приносили ему жертвы как герою-эпониму. Хотя царь Сизиф был смертным человеком, но он прославился тем, что ухитрялся обманывать самих богов. За это Зевс наказал Сизифа: в царстве мёртвых он должен был вечно вкатывать на гору тяжёлый камень, который, едва достигнув вершины, срывался вниз. Всю работу приходилось начинать сначала. Отсюда и пошла поговорка: Сизифов труд.
Святилище Сизифа было построено на том месте, где когда-то возвышался его дворец. Предприимчивые коринфяне, по сути дела, превратили святилище в постоялый двор, устраивая здесь на ночлег чужеземных послов, а также путешественников из тех государств, дружбой с которыми особенно дорожили. Вот почему спартанский отряд власти Коринфа разместили в Сизифейоне. Лакедемон был давним и самым преданным союзником коринфян.
Святилище Сизифа представляло собой обширный участок у юго-восточной подошвы горы Акрокоринф, обнесённый прочной каменной стеной и обсаженный кипарисами. Внутри было несколько зданий, самым красивым из которых, без сомнения, был дворец с тонкими колоннами у входа. В помещениях дворца был воспроизведён интерьер героической эпохи. Там стоял трон Сизифа, его ложе, на стене было развешано царское оружие, словно хозяин ненадолго оставил своё жилище и должен был вскоре вернуться.
