Гор Видал - Империя
— Забавно, — сказала Каролина. — Ханна уже год с лишним места не находил от тревожных предчувствий. «Мне нужно усилить охрану», — говорил он секретной службе. Затем они нашли этот список итальяшек в Нью-Джерси, с именами правителей, которых они собирались убить, и Ханна полагал, что это не случайно, потому что там значилось и имя Майора, но Майор только махнул рукой; он всегда был фаталист.
— Ему еще повезло, — сказала Лиззи, забирая у Марты предательницу-Кики. Марта села, скрестив ноги, на подстилку Каролины. И все четверо погрузились в размышления о том, что творит история.
Днем шестого сентября 1901 года в четыре часа с минутами президент Маккинли появился под огромным американским флагом между пальмами в вазах в Храме музыки Всеамериканской выставки в Буффало, штат Нью-Йорк. Орган исполнял Баха. Было очень жарко. Президент два раза менял воротнички. Миссис Маккинли, как обычно, была нездорова, она лежала в постели в их номере в отеле «Интернэшнл». Рядом с президентом находился Кортелью и три агента секретной службы. Неподалеку были также полицейские, охранявшие выставку, но когда президент приказал открыть двери, чтобы посетители могли пожать ему руку, началась обычная неразбериха. Во-первых, сама очередь была плохо выстроена и не могла двигаться быстро, как это любил президент: рука одного гражданина тотчас сменяет руку другого, одна пара глаз на мгновение встречается с лучистыми глазами президента. Получилось так, что граждане республики продвигались медленно, неуверенно, то поодиночке, то парами, а иногда целыми группами. Никто и не попытался их организовать.
Молодой человек некрупного сложения приблизился к президенту; его правая перебинтованная рука была подвязана. Глаза их встретились и возникло непредвиденное замешательство. Протянув привычным движением правую руку, Маккинли столкнулся с некоторой проблемой. Пожать забинтованную руку? Или гражданин протянет ему левую? Проблему решил молодой человек. Он рванулся вперед, отбросив в сторону руку президента и одновременно дважды выстрелив из пистолета, который оказался в забинтованной руке. Президент остолбенело продолжал стоять, охрана повалила гражданина на пол, затем, когда они поволокли его из зала, президенту подали стул, он сел и оцепенело потрогал живот, из которого сочилась кровь. Однако его, казалось, больше интересовал убийца, чем рана, и он с абсолютным спокойствием сказал Кортелью: «Не дайте им его растерзать». Затем, увидев кровь на своих пальцах, сказал: «Пожалуйста, Кортелью, сообщите моей жене как можно осторожнее».
Через одиннадцать минут президент был на операционном столе клиники неотложной помощи при выставке. Одна пуля задела грудь, другая вошла в необъятный живот президента и пробила желудок. Хирурги обработали входное и выходное отверстия, пулю не нашли. Рану зашили. Никакие жизненно важные органы не были повреждены, но рану не дренировали и оставалась вероятность попадания инфекции, не говоря уже об общем шоке организма, который мог оказаться вовсе не таким сильным, как казалось.
В следующие несколько дней в Буффало приехали вице-президент, члены кабинета, Марк Ханна, а также сестры и брат Маккинли. Но после уик-энда, когда президента трепала лихорадка, температура вернулась к нормальной и объявили, что он вне опасности. Вице-президент скрылся в горах Адирондакс, кабинет тоже разъехался. Тем временем шли нескончаемые допросы Чолгоша. Когда он признался в своем преклонении перед ведущей анархисткой Эммой Голдман, ее немедленно арестовали в Чикаго и объявили организатором заговора с целью убийства президента.
В Биверли-фармс новости поступали медленно. Дон Камерон полагался на гостей, привозивших вчерашние газеты. Поскольку поблизости не было ни телефона, ни телеграфа, Каролина начала подумывать, не следует ли ей вернуться в Вашингтон и заняться газетой. Но Лиззи сказала:
— В городе все равно не осталось никого из членов правительства. Все новости в Буффало, не ехать же туда?
Кики залаяла, у крыльца дома появились гости. Брукс Адамс и его жена Дейзи махали руками хозяевам, расположившимся на лужайке. Потом Брукс крикнул:
— Тедди!
— Что Тедди? — откликнулся Камерон, переместившийся сначала на колени, а затем не без труда распрямившийся во весь рост.
— Тедди Рузвельт, — кричал Брукс, пока его жена, скорчив гримасу, заткнула уши, — президент Соединенных Штатов.
— О Боже, — простонал Камерон.
Каролина перекрестилась. Бедный добряк Маккинли, как и Дел, тоже исчез из поля зрения. Затем, к радости Кики, все гурьбой побежали к дому.
— Когда, как? — спросила Лиззи.
— Вчера вечером. В пятницу тринадцатого. Началась гангрена. Он умер в два пятнадцать утра. Тедди был где-то в лесах, что ли. Сейчас он уже должен быть в Буффало и принимать присягу. Весь кабинет там, кроме Хэя, который находится в Вашингтоне и руководит правительством. Никто не знает масштабов заговора. Полагают, что за ним стоят испано-кубинцы, в отмщение за то, что сделал или чего не сделал на Кубе Маккинли. — Брукс говорил быстро, не переводя дыхания. Затем, как ребенок, начал прыгать вверх и вниз на крыльце, и Кики прыгала вместе с ним. — Тедди получил все! Вы отдаете себе отчет, что он занимает более высокий пост, чем Траян в годы расцвета Римской империи? — Брукс, как и его брат, никогда не говорил просто, если была возможность прочитать лекцию. — Никогда столько власти не предоставлялось человеку в столь благоприятный исторический момент! У него будет возможность и будут средства подчинить всю Азию, добиться для Америки мировой гегемонии, а это наша судьба, предназначенная нам звездами! Кроме всего прочего, — Брукс внезапно как бы опустился на землю, — сегодня очень важный день для меня и для Дейзи. Сегодня годовщина нашей свадьбы.
— История, кажется мне, схватила нас за глотку, — тихо сказала Лиззи. — Прошу всех в дом.
— Шампанского, — крикнул Камерон радостно. — За вашу годовщину…
— И за Теодора Великого, правление которого, наконец, началось.
— И никакой паузы для поминовения Маккинли? — спросила Каролина, почувствовавшая вдруг острую тоску по Делу, по Майору и, не в последнюю очередь, по себе, брошенной всеми на произвол судьбы.
— Король умер. — Брукса ее вопрос оставил равнодушным. — Да здравствует король.
2В ярко освещенном зале приемов Пенсильванского вокзала в позолоченном кресле сидел Джон Хэй. Возле него стоял Эйди, а полдюжины агентов секретной службы сновали вокруг в этом пышно декорированном, но изрядно запущенном помещении, предназначенном для встречи особо важных персон. Поезд из Буффало с новым президентом и прахом его предшественника должен был прибыть в восемь тридцать. Хэй распорядился, чтобы сотрудники протокола проводили миссис Маккинли и Кортелью в Белый дом, где будет выставлен для прощания гроб с прахом Маккинли; тем временем родственники помогут миссис Маккинли упаковаться — эту грустную процедуру Хэй наблюдал уже дважды, когда вдовы Линкольна и Гарфилда вынуждены были пережить конец их времени самым унизительным образом на глазах публики.
Снова, и это было для Хэя полной неожиданностью, в течение следующих четырех лет не будет вице-президента, а конституционным наследником Рузвельта опять будет он, Джон Хэй. Уже только по одной этой причине он был убежден, что Рузвельт заменит его на посту государственного секретаря. Президент — в свои сорок два года самый молодой в истории Америки — не должен иметь в качестве потенциального преемника шестидесятидвухлетнюю развалину; именно так думал Хэй о себе, имея в виду состояние не только своего тела, но и духа. Смерть Дела потрясла его, смерть Маккинли повергла в такую меланхолию, какая никогда раньше его не посещала. «Я предвестник смерти», — театрально говорил он вслух, когда оставался один: пока он не решался ни с кем поделиться столь мрачной самооценкой. В истории Соединенных Штатов от рук убийц пали три действующих президента, и каждый из них был близким другом Хэя. Любопытно, что все трое убитых, в сущности, были люди доброжелательные, отнюдь не тираны, испытывавшие терпение богов. Многие филиппинцы и испано-кубинцы, однако, считали Маккинли тираном, и Хэю поневоле придется переосмыслить это понятие. Правда, пока секретной службе не удалось установить связи анархиста Чолгоша с теми испано-кубинцами, которые жаждали отмщения за то зло, которое причинил им Маккинли.
Хотя Рузвельт заявил в Буффало, что его администрация является лишь продолжением президентства Маккинли и он сохранит его кабинет в неприкосновенности, Хэй полагал, что через некий отвечающий приличиям интервал он уйдет в отставку. Утром в воскресенье он написал Рузвельту соболезнующее и одновременно поздравительное письмо, выдержанное в самоуничижительных тонах: «Моя публичная деятельность подошла к концу — отпущенный мне срок уже недолог, и потому на заре великого и блистательного будущего, в котором я уверен, я спешу дать вам свое идущее из прошлого сердечное благословение». Написав эту строчку, Хэй прослезился; теперь, вспоминая об этом, его глаза снова наполнились слезами по всем своим былым ипостасям; новых уже не будет.
