Нина Молева - Княгиня Екатерина Дашкова
— Наконец-то вы выбрались ко мне к обеду, Катерина Романовна! Вы стали совсем забывать свою императрицу.
— Государыня, единственное, что может меня удерживать от желания каждодневно видеть вас, — боязнь вам наскучить.
— Полноте, княгиня! Вы знаете, я человек непосредственный, и если бы действительно не хотела видеть вас, то попросту не касалась бы этого вопроса. К тому же вы знаете, что ваш куверт всегда накрыт за моим маленьким столом, и тем не менее он достаточно часто остается пустым.
— Ваше величество, я позволяю себе приезжать, когда могу вас порадовать какими-нибудь приятными новостями или посоветоваться о новых прожектах.
— Так что же у вас на этот раз?
— Государыня, мне удалось разгрузить книжные склады.
— Каким образом? Вы выбросили книги?
— Нет, на такое варварство я решительно не способна.
— Так что же?
— Я на треть снизила цену на них, и книги были почти тотчас раскуплены.
— Браво, княгиня! Я и не знала, что в вас скрыт еще и отличный купец.
— Государыня, этот купец имеет в виду, обновив академическую типографию, предложить ее для печатания новых литературных журналов.
— У вас есть на примете интересные произведения?
— Нет, авторы, которым давно пора порадовать своим пером заждавшихся читателей.
— Вот как. И кого же вы имеете в виду?
— Вас, ваше величество.
— Меня?
— Да, государыня, вас. Вы обязаны радовать своим литературным талантом наше общество, приучать его к отличному вкусу и тому направлению, которое вы как писательница представляете. Мне довелось говорить об этом и с господином Дидро, и с господином Вольтером. Они считают даже ваши письма литературными шедеврами, что же говорить о произведении, специально задуманном и написанном.
— А вы знаете, Катерина Романовна, вы меня заинтересовали. Что ж, давайте подумаем.
— Тогда разрешите, государыня, признаться вам в моем самом большом желании.
— Конечно, княгиня, говорите.
— В Италии я удивлялась тому, как легко достать там превосходные копии с любой скульптуры.
— Но ведь итальянцы известны своим мастерством.
— К сожалению, я не могла им заказать ту копию, которая мне единственная нужна.
— Почему же?
— Это копия вашего портрета, ваше величество.
— Полноте, княгиня, зачем же вам копия? Я сейчас распоряжусь принести мой оригинальный бюст работы нашего Федота Шубина. Не знаю, как вы относитесь к этому ваятелю, но мне этот портрет положительно нравится.
— Я не видела его, но уверена, что он прекрасен.
— Государыня, почему лакей взял этот бюст? Что вы решили с ним сделать?
— Ланской, вы так возбуждены!
— Лакей сказал, что вы решили его подарить.
— Это правда. Он подарен княгине Дашковой.
— Никогда!
— Ланской, вы забываетесь!
— Я забываюсь? Я? Но этот бюст принадлежит мне, и я не собираюсь им поступаться, тем более ради княгини.
— Вы ошибаетесь, я вам его не дарила.
— Нет, дарили!
— Но почему вы так на нем настаиваете? Вы получите другой.
— Я хочу этот, и только этот!
— Не огорчайте меня, мой друг, но словом своим я не собираюсь поступаться. Княгиня, вот мой подарок вам. Лакеи отнесут его в вашу карету.
— Я не знаю, какими словами выразить мне свою благодарность, ваше величество. Я навсегда запомню этот день.
— Если бы вы и попытались его забыть, я постараюсь вам его напомнить, княгиня. Вы еще пожалеете о нем.
— Не буду вас задерживать, княгиня. Боюсь, у господина Ланского истерический припадок, и нам придется обратиться к помощи врача и успокоительных средств. Прощайте.
— Ваше сиятельство, Катерина Романовна, господин генерал-прокурор снова вернул ваше представление о повышении ученых, и с какой досадливой пометой.
— Не знаю, Осип Петрович, порой мне начинает казаться, что князь Вяземский хочет добиться моего ухода. Он не оставляет без вмешательства ни одного моего решения.
— Полноте, ваше сиятельство, вы не привыкли к служебным козням, а они неизбежны. К тому же князь не может вам простить, что вы берете на службу тех, кого он лишает должностей. Он оказывается в смешном положении, а этого никто не прощает.
— Полноте, Козодавлев, неужели из-за одного того, что человек не приглянулся неумному и злобному Вяземскому, я должна отказываться от нужных мне услуг. Да и должна же существовать в жизни справедливость.
— О нет, ваше сиятельство, только не справедливость! Удача, случай, стечение обстоятельств, но справедливость? Никогда!
— Вы судите по личному опыту. Тогда я должна была бы к вам присоединиться, но несмотря на все, что мне довелось пережить, я считаю своим долгом утверждать справедливость. Хотя бы в отношении других.
— Слов нет, хорошо сознавать такой долг. Но когда ваши усилия оказываются бесплодными, нельзя же убивать себя огорчением. Если хотите, это тоже несправедливо.
— Кстати, откуда генерал-прокурору пришло в голову принять на свой счет сочинения, опубликованные в нашем журнале? Это род мегаломании.
— Позволю себе с вами не согласиться, княгиня. В нашем «Собеседнике любителей российского слова» вы опубликовали сочинения Гаврилы Романовича Державина. Вяземский виноват в том, что Державин лишился места вице-губернатора и теперь вправе ждать намеков в свой адрес со стороны поэта. Он уверен, что поэтическая кара его не минует.
— Но ведь в журнале печатается сама государыня.
— А журнал составляете вы.
— Мне просто неловко обращаться к императрице всё с новыми и новыми жалобами на Вяземского. Я думала, что после того, как государыня сделала ему выговор за вмешательство в мои дела, князь поутихнет.
— А если он считает, что защищает таким образом от вас императрицу?
— Как можно!
— Но именно такую мысль ему внушает Ланской. Мне не хотелось вам об этом говорить, но уж раз к слову пришлось, может, и хорошо, что вы узнаете правду.
— Немного, правда, запоздавшую. Что ж, примем и ее к сведению. Если бы я могла сказать, как ненавижу эту придворную дипломатию!
— Такова жизнь, а ее приходится принимать как она есть.
— Что ж, давайте вспомним нашего генерал-прокурора в следующем номере «Собеседника». По крайней мере, его вражда ко мне получит полное оправдание. Займитесь этим, Осип Петрович.
…Может быть, я не права, придавая такое значение типографии, а вместе с ней и гравировальному делу. Но ведь складывалась ее история. Санкт-петербургская типография в конце правления Петра Великого была передана в Синод, а со смертью Екатерины I и вовсе закрыта. По указу Верховного тайного совета издательское дело сосредоточилось в двух местах. Указы печатались в Сенате, все книги — в нашей Академии наук. Конечно, количество академических изданий год от года увеличивалось, но чего только не печатала, кроме них, типография. Труды литературные, переводы, гравированные виды празднеств, церемоний, фейерверков, портреты. Нужны были граверы, и число их росло. Академия в Гравировальном департаменте сама готовила для себя мастеров. Конечно, сейчас уже существует Академия трех знатнейших художеств. Но только поэтому отказываться от собственной школы? Мне это кажется неразумным и невыгодным. Свои выученики лучше знают потребности Академии, к тому же учатся на производстве. Да вот хотя бы задуманная энциклопедия для юношества.
— Государыня, я хотела поделиться с вами новым замыслом издательским, который не всем моим помощникам понятен.
— И вы хотите найти во мне союзницу?
— Скорее судью: ваше решение определит судьбу издания.
— И что же это за издание?
— Пять лет, ваше величество, в Вене еженедельно выходили выпуски с гравюрами и текстами на четырех языках энциклопедии для юношества. Их текст чрезвычайно интересен и общедоступен. Он может служить учебником для всех интересующихся науками.
— Вы имеете в виду повторить это издание у нас?
— Не совсем, ваше величество. Эти статьи, а их всего около пятисот, посвящены естественным наукам, сельскому хозяйству, истории, этнографии, искусству, технике, ремеслам, должны быть собраны в десять томов, дополнены и отредактированы академиком Протасовым. Многие гравюры следует также сделать заново, и только некоторые можно просто повторить.
— Энциклопедия для юношества. Но это же великолепно, княгиня. Вы нашли во мне свою союзницу. И как долго продлится эта работа?
— Несколько лет, ваше величество. Но она уже начата, а после вашего согласия я займу ею многих переводчиков и граверов. Первый том выйдет в этом же году.
— Вы позаимствуете граверов из Академии художеств?
— Ни в коем случае. Гравировальная палата Академии имеет достаточно мастеров, которые не уступают по мастерству академическим.
![Харлан Эллисон - Время глаза [Время ока]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
