Нина Молева - Княгиня Екатерина Дашкова
— Почту за честь, ваше сиятельство!
— И еще, господин профессор. В своей вступительной речи я скажу о необходимости наведения порядка в Академии и прекращении того растранжиривания академического имущества, которое поставило её на грань полного разорения. Я сама не позаимствуюсь ни копейкой, но не позволю этого делать и всем моим подчиненным. Академическое хозяйство я собираюсь блюсти как свое собственное. И вместо того чтобы противозаконно увеличивать свои доходы, я предлагаю каждому служащему Академии повышение жалования, если он того честной своей работой заслужит.
Глава 15
Госпожа директор
Я озаботилась сама, чтобы послать в канцелярию Академии копию указа и вместе с ним первые свои предписания. На следующий день с утра все профессора и служащие явились ко мне домой, и мне пришлось сказать им, что на будущее двери мои в любое время будут открыты для каждого, кто будет иметь до меня дело. К сожалению, мне показалось, что многих больше интересовала моя благожелательность и возможность отличиться в моих глазах, нежели интересы дела, о которых разговора не было. В одиночестве я принялась рассматривать присланные мне бумаги по поводу порядков академических и среди прочего — прав и обязанностей директора, которые мне предстояло вычленить, чтобы не входить в конфликт с президентом. Полнота предоставленной мне власти была в достаточной мере урезана как этим институтом, хотя Андрей Кириллович Разумовский, состоявший в этой высокой должности с восемнадцати лет, не намеревался обременять себя академическими заботами, так и правами князя Вяземского, распоряжавшегося финансами. Беспокоить же императрицу по каждому поводу — а поводов, очевидно, существовало множество — нельзя было рассчитывать.
Императрица заметила в разговоре со мной, что хотела бы вернуться к тем принципам, которые были положены в основу Академии ее великим предшественником, но с течением времени претерпели, как она замечала, немалые изменения. Я начала с той самой записки Фока, на которой государь наложил первую резолюцию о создании Академии. Записка эта называлась «О нетрудном обучении и воспитании российских младых людей, чтоб оных в малое время в такое совершенство поставить, дабы ваше величество все гражданские в воинские чины в коллегиях, губерниях, судах, канцеляриях и магистратах и прочая своими природными подданными наполнить, також и собственной своей земли из детей искусных купеческих людей художников, ремесленников, шкиперов и матросов получить могли…». Петр Великий из этого доношения, имевшего в виду организацию простого образовательного заведения, сделал вывод о потребности государства именно в Академии, которая ему попервоначалу виделась достаточно ограниченной в своих возможностях. Резолюция государя приказывала: «Сделать академию, а ныне приискать из русских кто учен и к тому склонность имеет, также начать переводить книги юриспруденции и прочия, кто сие учинит сего году начало». Однако проект, в создании которого принимал участие сам государь, оговаривал то, что Российская академия не может быть простым повторением какой бы то ни было академии европейской, но основываться на возможностях и потребностях отечественных. Разве потеряли свой смысл заключенные в проекте слова: «Понеже ныне в России здание к возращению художеств и наук учинено быть имеет, того ради невозможно, чтоб здесь следовать в протчих государствах принятому образу; но надлежит смотреть на состояние здешнего государства, как в рассуждении обучающих, так и обучающихся, и такое здание учинить, чрез которое бы не токмо слава сего государства для размножения наук нынешним временем распространилась, но и чрез обучение и расположение оных польза в народе впредь была…»
В силу этой мысли Российская академия совместила научные учреждения с университетом и гимназией, цели научные с целями образовательными, при которых охватывались все гуманитарные и естественные науки. Понятие художеств претерпело изменение. Со временем под ним стали подразумеваться собственно искусства живописные, рисовальные, скульптурные и архитектурные, тогда как Петр Великий пояснял все иначе: «Художества же следующие: математическое, хотя до сферических триангелоф, анатомическое, хирургическое, потаническое, архитектур митарис, цивилис, гидроика и тому подобныя». Искусства же признавались в Академии необходимыми, поскольку могли сделать научные познания наглядными и участвовать в их издании. Типография и Кунсткамера стали частями, от Академии неотъемлемыми. В проекте, составленном в большей своей части лейб-медиком Лаврентием Блюментростом, так и указывалось, что «издания, которые в науках чиниться будут (ежели оные сохранять и публиковать), имеют срисованы и градорованы быть в целях посильного размножения их в народе».
Я положила в первую очередь ознакомиться с положением дел в академической типографии и нашла его плачевным. Издание академических комментариев, куда входили труды наших славных ученых, сократились до двух небольших книг в год вместо сравнительно недавних четырех. Типографщики объяснили подобное сокращение отсутствием шрифтов, как, впрочем, и всего остального необходимого оборудования вплоть до печатного стана. В то же время склад был переполнен академическими изданиями, не находившими покупателей и приносившими прямой убыток и без того тощей академической казне. Предстояло извлечь из них хоть какую-то пользу, скорее всего продать по возможно более дешевой цене, с тем чтобы на полученные деньги обновить типографию. Но следовало также позаботиться о новых изданиях, которые могли бы привлечь читателей.
— Насколько я понимаю, княгиня, вы избегаете малого Двора.
— Как можно, ваше высочество!
— По-видимому, можно. Вы отлично знаете, сколько раз великая княгиня повторяла вам наше приглашение приезжать в Гатчину, но вы не пожелали откликнуться от него.
— Ваше императорское высочество, вам известны мои новые и совершенно несвойственные женщине обязанности по Академии наук. Желая справиться с ними хоть сколько-нибудь достойным образом, я трачу на них все свое время.
— Превосходная отговорка! Тем более что все эти пресловутые обязанности не мешают вам постоянно толкаться у дверей уборной императрицы. Я слышал, вы дежурите у них каждое утро, независимо от того, желает вас видеть ее императорское высочество или нет, и только фаворит способен вас выпроводить оттуда.
— Но это входит в мои обязанности. Решений по Академии такое множество, и почти каждое требует согласия императрицы.
— Я думаю, княгиня, вам не пошло впрок наставление моего покойного отца, которого вы так бессовестно предали. Мне передавали, что он предупреждал вас, как скоро вы окажетесь ненужной его супруге и будете отринуты за ненадобностью. Вы решили, что, несмотря ни на что, государь ошибся, и вы еще займете исключительное место возле великой Екатерины. Годы заграничной ссылки, как вижу, ничему вас не научили.
— Ваше императорское высочество! Мне тяжело слышать ваши слова о государыне, которой вы обязаны сыновней почтительностью, а я — верноподданническим уважением. Надеюсь, время смягчит ваше сердце. Но подумайте и о другом, ваше высочество. Пребывание в Гатчине могло бы повести к ненужным расспросам, для которых я не хочу давать повода. Поверьте, в моем лице вы всегда будете иметь самую верную подданную, и я постараюсь сделать все, чтобы не становиться между вами и двором императрицы.
— Ах, вот и причина — недовольство Екатерины. Вот теперь мы приплыли к настоящим берегам. Ваша услужливость к императрице не имеет границ. Я полагал вас куда более гордым и независимым человеком. А впрочем, какая разница. В годы моего царствования вы на опыте поймете все свои ошибки. Павел Первый сумеет расплатиться за все обиды Петра Третьего и свои собственные. Вряд ли вам действительно стоит утруждать себя поездками в Гатчину. Ведь вы, кажется, живете по милости императрицы в Стрельнинском дворце? Оттуда путь к Царскому Селу куда короче.
…В проекте академическом нельзя было не обратить внимания на особое истолкование положения и характера ученых, которые в последнее время вообще во внимание перестали приниматься. «Ученые люди, которые о произведении наук стараются, обычайно мало думают на собственное свое содержание: того ради потребно есть, чтоб академии кураторы непременные определены были, которые бы оную смотрели, о благосостоятельстве их и надобном приуготовлении старались…» Петр Великий прямо оговаривал, что ученые никакими богатствами не располагают, живут только на жалованье, почему их при самом начале Академии даже бесплатно довольствовать и кормить велел: «Дабы ходя в трактиры и другие мелкие домы, с непотребными обращаючись, не обучились их непотребных обычаев и в других забавах времени не теряли бездельно; понеже суть образцы такие из многих иностранных, которые в отечестве добронравны бывши, с роскошниками и пьяницами в бездельничестве пропали и государственного убытку больше, нежели прибыли учинили». Помнится, дядюшка Михайла Ларионович часто на слова Михайлы Васильевича Ломоносова ссылался, что ученым не только талант и трудолюбие надобны, но и желание заниматься наукой ради самой науки — для приумножения познания, нежели для своего прокормления. В Академии нашей таких ученых немало, тем более следует поспешить отыскать средства для их поддержания. Но следует и самого Михайлу Васильевича всенепременно в Академию вернуть, представить все дело так, чтобы императрица сама о данной ему отставке пожалела и обратно бы господина Ломоносова пригласила. Тут помощи от графа Разумовского ожидать не приходится. Он покровительствовал всем ворам академическим, лишь бы самому занятий лишних и беспокойства не иметь. Спорить, может, граф и не станет, тем более что осведомлен о разрешении императрицы мне по своему усмотрению действовать, только и от поддержки уклониться сумеет. Чего-чего, а дипломатии придворной ему не стать занимать: из какой угодно воды сухим выйдет.
![Харлан Эллисон - Время глаза [Время ока]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
