К. У. Гортнер - Клятва королевы
— С ними все в порядке, — ответил он. — Пожар начался в моей палатке; они там спали, но успели вовремя выскочить. Королевские собаки залаяли, едва увидев пламя.
— Gracias a Dios.[36] — Я прижала к себе Каталину.
На фоне зловещей игры огня и теней я увидела лицо Хуаны, бледное и с широко раскрытыми глазами. Восхищенно открыв рот, она жадно следила за происходящим, как будто это была не катастрофа, а веселое представление. «Неужели она ничего не боится? — в ужасе подумала я. — Неужели не осознаёт разрушений и потерь, творящихся вокруг?»
Словно прочитав мои мысли, Исабель тихо сказала:
— Ей все равно. Она думает, это игра. У нее ни к чему нет уважения.
Я шикнула на нее. С Каталиной на руках вместе с несшей Марию Беатрис мы добрались до вершины холма, откуда открывался вид на чудовищный пожар. Из темноты выбежал Фернандо, за которым по пятам следовали его верные собаки. Рядом с ним я заметила нашего сына Хуана в ночной рубашке; в руке он сжимал меч в украшенных драгоценными камнями ножнах. Недавно его посвятили в рыцари в честь тринадцатилетия, и с тех пор он не расставался с оружием даже в постели. Его золотистые волосы спутались, лицо почернело от копоти, но в остальном он нисколько не пострадал, и я почувствовала, как от облегчения к глазам подступают слезы.
Хуана бросилась в объятия Фернандо. Обхватив ее рукой, он привлек к себе остальных детей, и мы повернулись, глядя, как огромный палаточный городок, символ нашего тщеславия и непредсказуемого поворота судьбы, сгорает дотла.
Позднее Хуана настаивала, что мавры пустили в лагерь подожженную стрелу, хотя мучимый угрызениями совести Кадис уверял, что кто-то, возможно собака, опрокинул масляную лампу, от которой вспыхнула палатка. Как бы там ни было, мы потеряли большую часть имущества, включая гардероб, и придворным дамам пришлось одалживать нам платья и прочие предметы одежды, пока посланные мной люди ехали в Севилью за новыми вещами.
С бастионов Гранады над нами насмехались местные жители, полагая, что пожар обречет нас на гибель, но мы не теряли бодрости духа. Хоть наше имущество и превратилось в угли, наша воля к победе оставалась прежней. Я приказала построить на месте сгоревшего лагеря новый город, на этот раз из камня. Мы собирались назвать его Санта-Фе, в честь святой веры, что спасла нас от огненной смерти и привела в безопасное место.
При виде работающих каменщиков насмешки со стороны Гранады стихли. Санта-Фе должен был стать не только городом, но и знаком нашей решимости. Здесь мы могли при необходимости прожить годы, в единственном не оскверненном маврами месте в Андалусии. В ответ Боабдиль принялся стрелять из пушек и посылать налетчиков, изводя наши войска. Но когда пришла зима и в городе стали голодать, начались бунты. По мере того как гранадцы приходили во все большее отчаяние и гнев, Боабдиль понимал, что у него нет иного выбора, кроме как принять предлагаемые нами условия — полную амнистию для его народа, которому позволялось сохранить свои обычаи, язык и одежду. Любой, кто желал уйти, мог это сделать; мы даже обеспечивали их необходимыми средствами. А пожелавший принять нашу веру мог вступить в лоно Церкви, смыть прошлые грехи святым крещением. В дополнение, став нашим вассалом, Боабдиль получал те же владения в Альпухаррасе, которые отверг его дядя Эль-Сагаль. Однако вернуться в Гранаду он ни при каких условиях не мог — в этом я была непреклонна.
В январе тысяча четыреста девяносто второго года посланники Боабдиля принесли весть о его капитуляции.
Когда мы въехали в павший город, последний бастион мавров, шел легкий снежок, словно осыпая нашу процессию мельчайшим пеплом. Люди молча стояли по обеим сторонам дороги, глядели на наши развевающиеся в морозном утреннем воздухе родовые штандарты с гербами. Многие придворные были одеты в традиционные расшитые мундиры в мавританском стиле в знак уважения к величественной цивилизации, оставившей неизгладимый след на нашей земле, но, судя по скорбному женскому плачу, порой доносившемуся из-за зарешеченных окон, местные жители понимали, что мира, который они знали, больше не существует.
Мы лично приняли капитуляцию Боабдиля у городских ворот, где он бросился перед нами на колени. Фернандо спешился, обнял его, словно такого же монарха, как и он; теперь, в миг нашего торжества, мой муж умел быть великодушным.
Дрожащими руками и со слезами на глазах Боабдиль протянул ключи от города.
— Это последняя реликвия нашей империи, — срывающимся голосом проговорил он. — Вверяю вам наши трофеи, наше королевство и себя лично, ибо такова воля Аллаха.
Сидевшая позади него на прекрасном арабском жеребце коренастая женщина в черном покрывале зловеще смотрела подведенными сурьмой глазами. Дочери собрались вокруг меня, все в новых алых парчовых платьях и традиционных мавританских вуалях, хотя Хуана уже подняла свою и восхищенно взирала по сторонам. Без слов стало ясно, что эта женщина — султанша, мать Боабдиля, сражавшаяся за свободу сына. В ее вызывающем взгляде чувствовалась непреклонная гордость, и я поняла, что именно она послала убийцу в мою палатку, собственноручно отравив кинжал.
Уезжая прочь с сыном, она в последний раз оглянулась, и во взгляде ее я не увидела ни отчаяния, ни раскаяния — лишь неистовое сожаление, что мне удалось победить там, где она проиграла.
Мы спустились по дороге к Альгамбре. Приближаясь к печально знаменитому дворцу, построенному на легендах и крови, я вдруг почувствовала, что мне хочется пришпорить коня, наклониться в седле и помчаться галопом к массивным ярко-красным воротам. Но теперь я была королевой, а не дерзкой юной инфантой вроде Хуаны. К своим годам я несколько располнела, как и мой любимый конь Канела, которого я несколько лет назад отправила на заслуженный отдых по причине почтенного возраста, но сегодня гордо восседала на нем, покрытом развевающейся попоной с золотым шитьем. Пусть он и утратил прежнюю быстроту, но он был со мной с самого начала и теперь высоко держал поседевшую голову, словно осознавая всю важность сегодняшнего события.
Впереди появился стоявший на возвышенности дворец с кирпичными стенами медового цвета, которые, казалось, укоризненно смотрели на нас. Его построили те же архитекторы, что в свое время возвели алькасар в Севилье, по приказу моих предков придерживаясь арабского обычая, по которому правители не должны демонстрировать миру свое богатство, ибо оно вызывает зависть. Я знала, что внутри находится целое королевство несравненной красоты — комнаты с алебастровыми стенами, каменными фронтонами и решетчатыми арками, дворики и аркады в окружении изящных, словно танцовщицы, колонн, усеянные лилиями пруды, в которых отражалось небо, окрашивая стены в цвет лазури, и сады, усыпанные розами, лавандой и жасмином, чей аромат поднимался к куполообразным потолкам залов, охлаждавшихся с помощью замысловатых воздухоуловителей и высоких узких арок, улавливавших и смягчавших свет.
Но, даже все зная, я оказалась не готова к царившей во дворце величественной пустоте. Вокруг были в беспорядке разбросаны ковры и стеганые подушки, словно обитатели дворца бежали, оставив после себя лишь запах благовоний, повисший в воздухе подобно горестным стенаниям.
Хуана зачарованно шла на цыпочках, держа за руку маленькую Каталину. Позже она будет сочинять фантастические истории о бросающихся с башен обреченных наложницах и смотрящих с немым упреком призраках умерших халифов. Но сейчас мы шли по плавно перетекавшим одна в другую комнатам; от их покрытых керамикой стен отражалось зимнее солнце, и меня потрясла тишина — настолько полная, что я слышала биение собственного сердца, столь же громкое, как и стук моих каблуков по мраморным полам.
Казалось, здесь никто никогда не жил. После веков величия и славы мавры словно перестали существовать.
Снаружи над дворцом подняли наш потертый серебряный крест. Раздался пушечный залп, за которым последовали крики герольдов:
— Гранада! Гранада для наших монархов, дона Фернандо и доньи Изабеллы!
Фернандо взял меня за руку, и я ощутила прикосновение его жесткой и мозолистой от рукояти меча ладони. Глядя на него, я увидела вспыхнувшую в глазах страсть.
— Мы добились своего, mi luna, — сказал он. — Победили. Испания наша.
Мы опустились на колени, благодаря Господа.
Свершилось.
Глава 32
Поздравления приходили из всех крупных держав Европы; в Риме новоизбранный папа-испанец Родриго Борджиа, известный как папа Александр Шестой, провел специальный крестный ход и мессу в базилике Святого Петра, а также присвоил нам почетный титул монархов-католиков, защитников веры.
Несмотря на радость от похвал, мне хотелось как можно скорее вернуться к нормальной жизни. Десять лет войны подошли к концу; пришло время восстановить и сплотить нацию, позаботиться о будущем детей и поддержать величие Церкви. Устроившись со всеми удобствами в Альгамбре, я первым делом занялась детьми. Требовалось немедленно возобновить обучение наследников, подготовить их к тем ролям, которые им однажды придется сыграть.
