Томас Кенэлли - Список Шиндлера
Глава 34
Врачами в Krankenstube были доктора Хильфштейн, Гандлер, Левкович и Биберштейн. Они внимательно следили, не появятся ли признаки эпидемии тифа. Ибо это заболевание было не только угрозой здоровью. В соответствии с предписаниями, случай заболевания тифом мог стать предлогом для закрытия Бринлитца, после чего всех тифозных погрузят в теплушки и отправят умирать в бараки Биркенау с надписью на них: «Осторожно! Тиф!» Во время одного из утренних посещений Оскаром лазарета, примерно через неделю после возвращения женщин, Биберштейн сказал ему, что среди них есть два похожих случая. Головная боль, высокая температура, недомогание и боль по всему телу - так все начинается. Биберштейн предполагал, что через несколько дней проявятся характерные тифозные симптомы. В таком случае двух заболевших надо изолировать где-то в пределах предприятия.
Биберштейну не пришлось долго объяснять Оскару, что может значить для их обиталища тиф, который передается укусами блох. Заключенные привезли с собой неисчислимое множество их. Инкубационный период болезни может занимать до двух недель. Так что им, может быть, уже поражены десятки и сотни заключенных. Даже после появления новых ярусов нар, люди все же располагались слишком близко друг к другу. Во время коротких тайных встреч в укромных уголках завода любовники переносили друг на друга заразных насекомых. Тифозные вши постоянно мигрировали с места на место. И казалось, что вот их-то энергия и положила Оскара на лопатки.
Так что, когда Оскар приказал спешно создавать дезинфекционную секцию на втором этаже - душевые, котлы для кипячения одежды, прожарки - это менее всего походило на очередное административное указание. Предстояло из подвала протянуть наверх трубы, по которым подавался горячий пар и кипяток. Сварщики трудились в две смены. Они работали не покладая рук, с напором и желанием, характерным для тайного производства в Бринлитце. Официальный ход работ должны были символизировать огромные прессы «Хило», которых устанавливали на наконец схватившемся бетонном полу цеха. Их монтаж отвечал интересам и заключенных, и Оскара, и позже Моше Бейски отметил, что поставлены они были с соблюдением всех правил, ибо придавали убедительность фронту работ. Но на деле имело значение лишь то производство, которое не получало официального утверждения. Женщины вязали из шерсти, похищенной из оставленных Гофманами тюков. Прекращая свои занятия, они создавали впечатление занятых на производстве, лишь когда через предприятие проходили чины СС или охрана направлялась в кабинет герра директора, или когда из своих конторок показывались Фуш и Шенбрун, бестолковые немецкие инженеры по вольному найму («Нашим они и в подметки не годились» - потом говорили заключенные).
Оскар в Бринлитце был тем же старым Оскаром времен «Эмалии», которым он остался в памяти своих подручных. Типичный бонвиван, человек широкого размаха и бурных страстей. Когда-то вечером по окончании своей смены, Мандель и Пфефферберг, вспотевшие и уставшие после сварочных работ, поднялись к резервуару с водой над потолком мастерской. К нему вели несколько маршей металлических лестниц. В резервуаре всегда была теплая вода и, поднявшись наверх, вы скрывались из виду. Вскарабкавшись, сварщики не без удивления обнаружили, что резервуар уже занят. Отфыркиваясь, в нем плавал огромный голый Оскар. Вместе с ним плескалась голая эсэсовка с пышной грудью, та, которой Регина Горовитц дала взятку в виде брошки. Заметив их присутствие, Оскар снизу вверх уставился на них. Интимная застенчивость, скорее всего, была для него чем-то вроде экзистенциализма: очень интересно, понять трудно, а следовать немыслимо. Сварщики заметили, что обнаженная девушка явно испытывала удовольствие.
Извинившись, они ушли; спускаясь, они покачивали головами и, очутившись внизу, стали хохотать, как мальчишки. У них над головами Оскар продолжал развлекаться с невозмутимой величественностью Зевса.
Когда эпидемия не получила развития в Бринлитце, Биберштейн от всей души поблагодарил рабочую команду. Когда и дизентерия сошла на нет, он мог быть благодарен качеству пищи. Как гласят его свидетельские показания, хранящиеся в Йад-Вашем, Биберштейн утверждал, что с самого основания лагеря дневной рацион превышал 2.000 калорий. На всем измученном континенте, скованном зимой, только евреи в Бринлитце нормально питались. Среди миллионов несчастных, только тысяча узников Шиндлера знали, что такое настоящий суп.
Они получали и вдоволь овсяной каши. Ниже по дороге от лагеря, рядом с ручьем, в который механики Оскара опустили ящики с контрабандной выпивкой, стояла мельница. Имея на руках рабочий пропуск, заключенные могли время от времени ходить на нее, якобы исполняя то или иное поручение одного из отделов ДЭФа. Мундек Корн вспоминает, как он возвращался в лагерь с грузом пищи. На мельнице надо было всего лишь туго подтянуть завязки у лодыжек и распустить пояс. Приятелю оставалось только лопатой засыпать в эти емкости овсянку. Затянув пояс, ты возвращался в лагерь, неторопливо неся с собой бесценное сокровище; аккуратно переставляя ноги, ты проходил мимо охраны. Внутри тебя уже встречали и, распустив завязки, пересыпали овсянку по кастрюлям.
В чертежной Моше Бейски и Иосиф Бау наладили производство поддельных пропусков, разрешавших проход на мельницу. Как-то к ним зашел Оскар и показал документ со штампом отдела пищевого довольства генерал-губернаторства. Оскар продолжал сохранять отличные связи с черным рынком в районе Кракова. Поставки он заказывал по телефону. Но на границе Моравии надо было показывать разрешительные документы из отдела питания и сельского хозяйства генерал-губернаторства. Оскар продемонстрировал им штамп на бумаге, которую он держал в руках.
- Сможете ли сделать такой? - спросил он у Бейского.
Бейски был искусным мастером. Он мог работать без сна и отдыха. Наконец он продемонстрировал Оскару первую из множества официальных печатей, которые впоследствии вышли из под его рук. Орудием производства были бритвенное лезвие и несколько маленьких острых скальпелей. Его штампы создавали впечатление, что в Бринлитце царит неукоснительный бюрократический порядок. Из-под его рук выходили печати генерал-губернаторства и губернатора Моравии; они стояли на фальшивых проездных документах, с которыми заключенные добирались до Брно или Оломоуца, где грузили хлеб или приобретенные на черном рынке керосин, муку, ткань или сигареты. У фармацевта Леона Залпетера, в свое время члена возглавляемого Мареком Биберштейном юденрата, в Бринлитце был склад. Здесь же хранились жалкие запасы, присылаемые Хассеброком из Гросс-Розена, вместе с обилием овощей, муки и злаков, приобретаемых Оскаром, чему способствовали аккуратно изготовленные Моше Бейским штампы, на которых красовались орел и свастика режима.
* * *«Вы должны помнить, - говорили заключенные лагеря Оскара, - что хотя в Бринлитце было нелегко, по сравнению с остальными местами тут был рай!» Заключенные знали, что питания не хватает повсеместно; даже за пределами лагеря мало кому удавалось испытывать сытость.
- А Оскар? Он тоже урезал свой рацион, чтобы ничем не отличаться от заключенных?
Ответом служил откровенный смех.
- Оскар? Чего ради Оскару было урезать свой рацион? Он был герр директор. И с какой стати нам было обсуждать его меню? - И тут собеседник хмурился, дабы вы не сочли его мнение слишком раболепным.
- Вы не понимаете. Мы были счастливы оказаться там. Иного места у нас не было.
Как и в первые годы брака, Оскар с удовольствием уезжал из дома, порой довольно долго отсутствуя в Бринлитце. Нередко Штерн, которому надо было получить от него распоряжения на следующий день, долгими вечерами ждал его, просиживая в обществе Эмили. Преданный бухгалтер неизменно находил самые убедительные объяснения отлучек Оскара, разъезжавшего по Моравии. Годы спустя в своем выступлении Штерн сказал: «Он сутками был в дороге - и не только для того, чтобы закупать еду для евреев в Бринлитце, пользуясь поддельными документами, которые делал один из заключенных, - но и приобретал оружие и боеприпасы на тот случай, если эсэсовцы решат перебить всех нас при отступлении». Неутомимость и предусмотрительность герра директора встречала уважение и преданность со стороны Ицхака Штерна. Но и Эмили понимала, что долгие отлучки Оскара связаны не только с необходимостью подкупать официальных лиц.
Во время одного из таких отъездов Оскара девятнадцатилетний Янек Дрезнер был обвинен в саботаже. И действительно, он совершил оплошность в мастерской. В Плачуве он обслуживал душевую, готовя простыни и полотенца для эсэсовцев после душа и бани; кроме того, он прожаривал завшивленную одежду заключенных. (Там он и заболел тифом и спасся лишь потому, что его двоюродный брат, доктор Шиндель, положил его в клинику якобы с ангиной.)
