Томас Кенэлли - Список Шиндлера
- Зачем Шиндлеру нужны все эти старухи? - Клара Штернберг услышала, как эсэсовка спросила это у своей напарницы.
- Это никого не касается, - ответила та. - Пусть открывает хоть приют для престарелых, если ему так хочется.
Что бы ни ждало впереди, посадка на поезд всегда внушала ужас. Даже при холодной погоде перехватывало горло от удушья, напряжение усугублялось еще и темнотой. Оказавшись в теплушках, дети, как всегда, тянутся хоть к проблескам света. Так в первое же утро поступила и Нюся Горовитц, пробившись к дальней стенке и приникнув к щели в стене. Глядя в проем, она видела по другую сторону путей витки проволоки, окружавшей мужской лагерь. У проволоки толпилась кучка детей, которые глядя на стоящие теплушки, махали им. В их стремлении привлечь к себе внимание чувствовалась какая-то настойчивость. И показалось, что, как ни странно, один из ребятишек напоминает ее шестилетнего брата, который в безопасности существует в лагере Шиндлера. А мальчик рядом с ним был буквально двойником их двоюродного братишки Опека Рознера. И тут она наконец все поняла. Это в самом деле был Рихард. И Олек.
Разыскав свою мать, она потянула ее за юбку. Присмотревшись, Регина с ужасом узнала мальчиков и заплакала. Дверь в теплушку уже была задраена, в вечерних сумерках их загнали сюда, плотно набив пространство теплушки, и любое неосторожное движение, любой намек на надежду или панику мог вызвать заразительное воздействие. Все остальные присоединились к ее рыданиям. Манси Рознер, оттянув родственницу от щели, заглянула в нее и сама заголосила.
Дверь откатилась в сторону, и приземистый эсэсовец осведомился, чего ради тут шумят. Никто не осмелился выйти вперед, но Манси и Регина все же протолкались сквозь гущу тел.
- Там мой ребенок, - в один голос сказали они. - Мои мальчик, - добавила Манси. - Я хочу дать ему знать, что я жива.
Он приказал им спуститься на платформу. Представ перед ним, они не могли скрыть удивления, пытаясь догадаться, что ему нужно.
- Ваша фамилия? - спросил он у Регины.
Она назвалась и увидела, что сдвинув пояс, он стал рыться в заднем кармане. Она не удивилась бы, увидев, что из-за спины покажется его рука с пистолетом. Но он протянул ей письмо от мужа. Такое же послание было вручено и от Генри Рознера. Он коротко поведал им, как он сопровождал их мужей в поездке из Бринлитца. Манси осведомилась, не позволит ли он им подлезть под вагон, между путями, словно бы они хотят облегчиться. Порой это разрешалось, если поезд долго стоял на путях. Он согласился.
Нырнув под вагон. Манси тут же издала тот особый свист, которым на аппельплаце в Плачуве давала знать Генри и Опеку, где она. Услышав знакомые позывные, Олек стал размахивать руками. Он повернул голову Рихарда, чтобы и тот увидел свою мать, глядевшую на него из-под вагонных колес.
Кончив возбужденно подпрыгивать, Олек вскинул одну руку и закатал рукав, показывая вспухшую на предплечье татуировку. И, поняв, что это значит, женщины стали махать в ответ и хлопать в ладоши, после чего и маленький Рихард поднял татуированную руку - и ему достались аплодисменты. «Смотрите, - говорили их закатанные рукава. - С нами все в порядке».
Но скорчившиеся под колесами женщины были в ужасе.
- Что с ними случилось? - спрашивали они друг друга. - Ради Бога, что они здесь делают? - Они догадывались, что объяснение всему происшедшему может быть в письмах. Торопливо открыв, они пробежали их глазами и снова разразились рыданиями.
Тут Олек открыл ладошку и показал, что у него есть несколько маленьких, как пилюли, картофелин.
- Вот! - крикнул он, и Манси отчетливо услышала его. - Не волнуйся, я не буду голодным.
- Где отец? - выкрикнула Манси.
- На работе, - ответил Олек. - Он скоро вернется. Я приберег эти картошки для него.
- О, Боже, - без сил пробормотала Манси. То, что он держит в руках, - не еда. Малыш Рихард был более откровенен. - Мамочка, мамочка! - плакал он. - Я такой голодный!
У него тоже была лишь пара крохотных картофелин. Он бережет их для Олека, сказал он. Долек и скрипач Рознер трудились в каменоломне.
Первым появился Генри Рознер. Приникнув к колючей проволоке, он тоже вскинул обнаженную левую руку.
- Татуировка, - радостно объявил он. Тем не менее, она видела, что его колотит дрожь; он одновременно и обливается потом и трясется от холода. Да, существование здесь не сравнить с той относительно спокойной жизнью в Плачуве, где ему было позволено отсыпаться в малярке после ночных часов, когда он отрабатывал Легара. Здесь, в составе оркестра, который порой сопровождал колонны, отправляющиеся в «душевую», Рознер уже не мог играть свои любимые мелодии.
Появившегося в отдалении Долека подтащил к проволоке Рихард. Долек вперился взглядом в хорошенькое осунувшееся лицо женщины, смотревшей на него из-под колес вагона. И он, и Генри больше всего боялись, что женщинам придется остаться здесь. У них не будет возможности обнять своих детей за проволокой мужского лагеря. Пусть пока еще они были на территории Аушвица, но ситуация сулила какую-то надежду, поскольку их уже погрузили в поезд, который до окончания дня должен будет сняться с места. Идея о воссоединении семьи была чисто иллюзорной, но мужчин за колючей проволокой Биркенау страшила мысль, что женщины ради нее предпочтут остаться и умереть здесь. Поэтому Долек и Генри, разговаривая с ними, стали изображать наигранное веселье - подобно отцам, которые в мирное время собираются взять мальчишек на побережье Балтийского моря, а женская часть семьи может сама по себе отправиться в Карлсбад.
- Позаботься о Нюсе, - продолжал обращаться к жене Долек, напоминая ей, что у них есть и другой ребенок, который сейчас находился в теплушке над головой Регины.
Наконец в мужском лагере прозвучала спасительная сирена. И мужчинам и мальчикам теперь предстояло покинуть свою вахту у изгороди. Манси и Регина, едва держась на ногах, взобрались обратно в теплушку и двери задвинули. Ими владело полное отупение. Ничто больше не могло поразить их.
К середине дня поезд снялся с места. Начались обычные разговоры и предположения, куда их везут. Мила Пфефферберг не сомневалась, что если место назначения - не лагерь Шиндлера, то половина женщин, скучившихся в темноте вагона, не доживут до конца следующей недели. Сама она считала, что сил у нее осталось на пару дней, не больше. Девочка Люся горела в жару. Как Данка ни опекала миссис Дрезнер, изможденную приступами дизентерии, та была на грани смерти.
Но в теплушке, где была Нюся Горовитц, сквозь щель в стене женщинам удалось увидеть горную гряду и сосновые леса. Некоторые из них в детстве бывали в этих местах, и даже выглядывая сквозь щели провонявшего вагона, узнавали очертания гор, вызывавшие воспоминания о беззаботных свободных днях.
- Где-то здесь, - обещали девушки, сидя на корточках и не отрываясь, смотрели в щели. Но где? Еще одна ложная надежда в конце концов убьет их.
Утром второго дня, когда занимался холодный рассвет, им было приказано покинуть вагоны. Откуда-то из тумана доносились свистки локомотива. Под вагонами висели грязные наросты сосулек, и воздух пронзительно резал легкие. Но их окружала не душная тяжелая атмосфера Аушвица. Вокруг были деревенские просторы. Они двинулись в путь, еле переступая окоченевшими ногами в деревянных башмаках, и все заходились в сухом кашле. Скоро перед ними предстали большие ворота, а за ними массивное каменное строение, из крыши которого тянулись каменные трубы, как две капли воды походившие на те, что остались в Аушвице. Группа эсэсовцев ждала их у ворот, похлопывая руками для обогрева. И охрана у ворот, и трубы - кошмар продолжался. Девушка рядом с Милой начала всхлипывать.
- Они везли нас всю дорогу, чтобы в конце концов засунуть в печь.
- Нет, - сказала Мила, - они не стали бы тратить на это время. С нами могли бы покончить и в Аушвице.
Тем не менее, ее оптимизм смахивал на убежденность Люси - она не могла сказать, откуда он у нее взялся.
По мере приближения к воротам им стало казаться, что среди эсэсовцев стоит герр Шиндлер. Сначала им бросились в глаза очертания его высокой фигуры, которую было трудно спутать. И теперь под полями тирольской шляпы, которую он надел, чтобы отметить возвращение в родные горы, они увидели черты его лица. Рядом с ним стоял высокий темноволосый офицер СС. Это был комендант Бринлитца, унтерштурмфюрер Липольд. Оскару уже было ясно - и женщины вскоре тоже убедятся в этом - что не в пример своему гарнизону из призывников средних лет, Липольд еще не потерял веру в осуществимость так называемого «Окончательного решения». И хотя именно он, будучи заместителем штурмбанфюрера Хассеброка, осуществлял власть в данном месте, Оскар первым вышел навстречу остановившейся колонне женщин. Они, не веря своим глазам, смотрели на него. Чудо, появившееся из тумана. Лишь несколько лиц расплылись в улыбках. Мила, как и другие девушки, стоявшие рядом, помнила, что это утро было переполнено чувством огромного невыразимого счастья. Годы спустя одна из женщин из этой колонны, сидя перед камерами немецкого телевидения, попыталась передать чувства, обуревавшие их в это утро: «Он был наш отец, он был наша мать, он был нашей единственной верой и надеждой. Он не даст нам погибнуть».
