Звезда морей - О’Коннор Джозеф

Я приказал Лисону собрать всех пассажиров и объявить им, что нет поводов для беспокойства, однако слова мои приняли враждебно. Перебивали, кричали, вставляли раздраженные замечания. Я велел отдать трюмным пассажирам запасы вина, эля и крепких спиртных напитков, оставшихся в первом классе. Пожалуй, я поступил опрометчиво, но теперь уже поздно.

Остается надеяться, что завтра будут новости, поскольку многие пребывают в крайнем возбуждении.

5 декабря, день отдохновения, Первый день [107], Двадцать восемь дней, как мы уплыли из Кова

Долгота: 74°02’W. Шир.: 40°42’N. Настоящее поясное время по Гринвичу: 11.14 пополудни. Время национальной обсерватории США: 6.14 пополудни. Наблюдения и осадки: весь день чрезвычайно низкая температура, ночью упала до — 16.71 °C. Трапы и палубы покрыты толстым слоем льда. Лини и снаcти обледенели. На мачтах, кливерах и вант-тросах сосульки, представляющие угрозу для пассажиров; велел их сбить. Вчера ночью штормило, сильный ветер, многих пассажиров тошнило.

Отлив, мы по-прежнему стоим на якоре в Нью-Йоркской бухте. Небо весь день затянуто черными свинцовыми тучами. Число судов в бухте, по моим подсчетам, увеличилось до 174 и растет с каждым часом. В водах бухты плавают нечистоты и всякая дрянь. Мутная вода кишит крупными черными угрями. Вчера вечером девочка из числа пассажиров третьего класса выловила крючком на веревке то, что приняла за большой фиолетовый шар. И ее жестоко ужалила медуза — так называемый «португальский кораблик». Девочка вряд ли выживет.

В полдень я отправил просьбу о срочной встрече с кем-нибудь из управления порта, но пока ответа нет. Около часа назад приказал Лисону флажками сигнализировать начальнику пристани, чтобы нам хотя бы позволили высадить на берег женщин и детей, многие пребывают в плачевном состоянии, но ответа опять-таки не получил.

Вчера вечером умерли два трюмных пассажира, Джон Джеймс Маккрэг из Ли, близ Портарлингтона, графство Королевы, и Майкл Дэнахер из Каерага, графство Корк. Я велел поместить их останки под замок, поскольку сбрасывать трупы в гавани строго запрещено. (Да и те из пассажиров, кто исповедует католическую веру, считает грехом хоронить в воскресенье.) Один из матросов, Уильям Ганн из Манчестера, слег с лихорадкой и вряд ли протянет дольше недели.

Сегодня утром ко мне явился матрос Джон Грайм-сли — сказал, товарищи поручили (точнее, избрали его для этой обязанности). Объявил, что матросы обеспокоены последними событиями и не иамерены долее терпеть.

Вчера вечером в трюме приключилось несколько драк, причем некоторые весьма серьезные. Восьмерых взрослых пассажиров посадили под замок, двух — в наручниках и кандалах. Граймсли сообщил, что среди трюмных пассажиров зреет сговор потопить или поджечь корабль, если им немедленно не разрешат сойти на берег.

На это я, не сдержавшись, ответил, что первым запалю факел, что я пошел в моряки, а не в почетные гробовщики и что, если он сию же минуту не вернется на вахту, я изберу поместить носок моего сапога в его демократическую дыру.

Пища кончается. Воды почти не осталось. Та, что есть, превратилась в лед.

6 декабря, понедельник Двадцать девять дней, как мы уплыли из Кова

Долгота: 74°02’W. Шир.: 40°42’N. Настоящее поясное время по Гринвичу: 00.21 (7 декабря). «Местное время»: 07.21 пополудни (6 декабря). Наблюдения и осадки: Очень холодно, сильный мороз. В 2 часа пополудни температура была —17,58 °C. В воздухе дым и копоть.

Сегодня рано поутру ушел из жизни наш товарищ Уильям Ганн, и это большое горе, поскольку он был добрый и честный малый. Ему было 19 лет, родом из Манчестера, настоящий друг всем, с кем был знаком.

Валит снег. Бухта кишит судами до самого Губернаторского острова. Ходят слухи, что морское ведомство закрыло порт, сторожевые корабли останавливают все суда близ Кони-Айленда и Рокуэй-бич. В порту толпятся бедняки в надежде получить с кораблей весточку о близких. Солдаты и полицейские пытаются их разогнать.

По предложению лорда Кингскорта я распорядился поделить всю оставшуюся на борту провизию поровну меж пассажирами третьего и первого классов и матросами. Выслушал возмущение почтового агента Уэлсли, который пригрозил, что никогда больше не поплывет кораблем «Серебряной звезды». Я ответил, что весьма сожалею (что неправда), но не могу морить пассажиров голодом для того лишь, чтобы он сохранил привычный образ жизни.

Мистер Грантли Диксон передает с лодочниками сообщения и статьи в нью-йоркскую газету «Трибьюн» о нашем положении. Поможет это или нет, понятия не имею. (Клянусь, этот человек принимает справедливость так близко к сердцу, что, когда бреется, из зеркала на него смотрит архангел.)

Вокруг кораблей снуют репортеры на яликах и плоскодонках, роятся обычные зеваки. Им строго-настрого запрещено подниматься на борт и даже приближаться к кораблям более чем на двадцать ярдов, но они перекрикиваются с пассажирами, задают вопросы, которые лишь сеют тревогу и беспокойство. Насколько мне известно, одного из репортеров арестовали за то, что он уговаривал пассажира «Склона Слив-Галлион» из Уэксфорда спрыгнуть в воду, дабы стать героем занимательной статьи.

Подплывают к нам на всевозможных посудинах, от кораклов до плоскодонок (за малым не в тазах), ирландцы, живущие в Нью-Йорке, расспрашивают о родных и друзьях, прибытия которых ждут. Порой привозят корзины провизии и свертки с одеждой, и хотя нам запрещено брать у них что-либо, я смотрю на это сквозь пальцы. Печальное зрелище люди выкрикивают имена близких, названия городов, откуда те родом: «Мэри Гэлвин из Слайго, она с вами?», «Майкл Хэрриган из Энниса здесь? Это его брат» и так далее — и порой приходится отвечать им, что близкие их умерли и тела их преданы морю. Преподобный Дидс слышал, как один бедняк весело выкрикивал имя отца, точно желал радушно его поприветствовать, говорил, что приготовил для него уютную комнатку у себя дома в Бруклине и что отец впредь не будет знать нужды. В ответ ему сообщили, что отца его на борту нет и не было, поскольку тот умер месяц назад на пристани в Дерри. Другой привез с собой в лодке дочь, которую бабушка с дедушкой никогда не видели, и с гордостью держал малышку на вытянутых руках, пока ему не сообщили, что его мать и отец умерли в плавании. Жутко слышать, особенно по ночам, как в темноте кричат имена.

Сегодня утром, когда я был на палубе, ко мне обратились простые ирландцы, подплывшие к нам на лодке. Мне показалось, что сами они бедны и голодают. Они спросили, нет ли среди пассажиров Пайеса Малви из Арднагривы, я ответил, есть. Тогда они спросили, нет ли на борту некоего лорда Мерридита. Я охотно подтвердил, что есть. В добром ли здравии лорд Мерридит, пожелали узнать они. Я ответил, что в самом добром здравии, разве что немного утомлен долгим путешествием, я видел его не далее как четверть часа назад.

Посовещавшись негромко, они попросили меня при встрече сказать Малви, что его обязательно придут встречать. И очень надеются, что он не забыл их. Не передам ли я ему, что «защитники ирландцев» просили напомнить о них? Они будут ждать его на пристани. Сообщили, что готовят ему горячий прием. Такого приема он не забудет до конца своих дней. По случаю приезда блудного сына в Америку они готовятся заклать упитанного тельца. Сказали, едва он выйдет за дверь таможни, а они тут как тут.

Наверняка бедняга будет очень доволен: всегда приятно в конце долгого и трудного путешествия увидеть лица друзей.

Глава 37

УБИЙСТВО

Можно только гадать, какие мысли мучили Пайеса Малви во вторник, седьмого декабря 1847 года, в последний день, который он провел на «Звезде морей».

Его видели рано утром в кормовой части верхней палубы: он играл с Джонатаном и Робертом Мерридитом в «Подвинь полпенни» и учил их словам нелепой баллады. Они же, в свою очередь, посвящали его в тайны странной забавы, впоследствии определенной как футбол Винчестерского колледжа. Малви заметили на палубе: он держал над головой мяч, сделанный из тряпья, и кричал «Черви!» — очевидно, важная часть игры.