Садриддин Айни - Рабы
— Вы мне не ответили, дядя Сафар. Конечно, бедняки в обиде не останутся. Но при разделе отобранных земель первыми получат те, кто будет ее обрабатывать сам?
— А что ж нам с тезгузарцами делать? — спросил Нор-Мурад.
— А что тезгузарцы?
— Ай-яй, ты, вижу, ничего не понял из того, что я тебе говорил: сегодня ночью они запрудили реку кошмой и забрали к себе всю воду. А из-за этого вода вышла из берегов, затопила у нас собранный хлопок, все снопы, все растащила в разные стороны, перемочила, и еще неизвестно, уцелело ли что-нибудь.
— Нужно составить акт и передать дело в суд.
— Когда Бобо-Мурад изругал нас, мы тоже, по совету Сийаркула, акт составили. Тоже передали в суд. А суд ничего не сделал. Тянул, тянул, пока не замял дело.
— Весной в суде еще были чуждые нам люди, они взяли с Бобо-Мурада взятку, а теперь состав суда обновили. Но только тут надо разобраться. Тезгузарцы воду никогда не воровали, да и никакой нужды в воде у них нет. А если б вздумали воровать, сделали бы это с умом.
— А кто ж еще будет поворачивать воду в Тезгузар? — спросил Нор-Мурад.
— Я говорю: тут надо разобраться.
Сафар-Гулам закурил. Немного помолчав, продолжал:
— По-моему, тезгузарцы ли, или кто-нибудь из другого селения, но сделали это классовые враги, сделали сознательно. — Сафар-Гулам снова зажег потухшую папиросу. Вдруг вспомнив, сказал Самаду: — Э, совсем было забыл: возьми-ка мою находку!
— Что ж это ты нашел? — полюбопытствовал Самад.
— По дороге лошадь испугалась чего-то, шарахнулась в сторону, а я решил посмотреть, что там, на дороге. Подъехал, вижу, лежит что-то темное. Присмотрелся, — сапог. Я его поднял. Думаю — кто-нибудь из наших крестьян нес хворост, положил сверху сапоги да обронил. Это по твоему прежнему ремеслу подходящая находка. Пускай она у тебя полежит, — может, кто-нибудь искать начнет, тогда отдашь.
Самад взял сапог в руки и по привычке оглядел его, насколько позволял месяц.
— Бедняга! Он в этих сапогах в воду попал, в сапоги натекла вода, промочил ноги, положил сапоги на хворост, чтобы, пока до дому дойдет, их ветерком пообдуло. Домой приходит, а одного сапога нет.
Он внимательно и задумчиво вертел сапог в руках, прощупывая швы привычными пальцами.
— Если хозяин не сыщется, этот сапог я беру себе. Ладно, брат Сафар? А?
— Бери, только к чему тебе один сапог?
— А помнишь, весной, когда мы подрались с Бобо-Мурадом, он запустил в меня сапогом? Потом сам убежал, а сапог у меня остался. Так этот сапог, если хозяин не найдется, будет парой к тому.
— Это дело! — одобрил Сафар-Гулам.
— Сапог можно считать почти моим. Дай-ка мне спички, взгляну, стоящий ли товар.
Сафар-Гулам посветил ему спичкой. Рассмотрев сапог, Самад задумчиво сказал:
— Как будто это моя работа. Зажги, пожалуйста, еще одну. Снова он оглядел сапог и с удивлением поднял глаза на Сафара.
— Это ведь пара от того сапога. Этот сапог оставался у Бобо-Мурада. Видно, он подобрал к нему пару и кому-то продал. А сапогу другой сапог пришелся не по вкусу, и он от него сбежал, решил вернуться к прежнему.
— Погоди-ка, погоди-ка… — попытался собрать нахлынувшие мысли Самад. — Сапог мокрый, тонул в глубокой воде, потерян на дороге от Тезгузара к деревне. А по этой дороге никто из наших не ходил, и, кроме нас, ходить по этой дороге некому…
— А если б и пошел кто, то не в мокром сапоге… Сафар-Гулам насторожился:
— Кто ж прошел?
— Сапог этот остался у Бобо-Мурада. Не слыхать было, чтоб в нашей деревне кто-нибудь покупал в это лето сапоги. А уж если б и купил у Бобо-Мурада, кто-нибудь из нас знал бы об этом.
— Значит, выходит, сапог мог потерять прежде всего сам Бобо-Мурад. Потерял по дороге с этих полей к нам в деревню. И на этих полях у Бобо-Мурада никаких дел нет, и никто тут днем его не видел. Зачем же понадобилось ему ходить по дороге ночью?
Нор-Мурад вдруг забыл о своей обиде на тезгузарцев. Его гнев направился в другую сторону:
— Ночью, крадучись, в поле из деревни никто не ходит с добрым делом. Это неспроста! По всему выходит, что ночью сюда приходил Бобо-Мурад или кто-то из его дома. И в ту самую ночь, когда кто-то пустил воду на наш урожай.
— А ведь я примечал, что у него разные сапоги на ногах. Один был этот, с широким голенищем, с грубой строчкой по голенищу, а другой — с узким голенищем и машинной строчкой, — сказал Гафур.
— Значит, здесь ночью был Бобо-Мурад. Зачем?
— Когда нам, беднякам, досталась эта земля, мы перестала работать на Бобо-Мурада. Все дела его остановились. Злобствовать-то он злобствовал, это все знают. Значит, приходил сюда не с добром.
— Раньше, когда ты, бывало, говорил: это дело рук классового врага, я всегда про себя думал: у Сафара это какая-то болезнь — во всем обвинять баев, и сегодня, когда ты об этом сказал, я опять так подумал. А теперь я пришел к выводу — это дело с водой дело рук Бобо-Мурада! — твердо, словно все наконец продумав, сказал Бобо-Сабир.
— Когда он ночью втыкал колья и пристраивал кошму, видно, оступился. На обратном пути разулся, сапог перекинул через седло, спешил поскорей отсюда убраться и не заметил, как сапог сорвался с седла. Все ясно! — согласился Нор-Мурад.
— Помните, он весной кинулся на меня, когда услышал, что я не хочу больше на него работать, а пойду сюда. Если он тогда, при людях, не смог сдержать себя, надо думать, дома у себя задыхается от злобы.
— Ух, негодяй! Я из-за него на тезгузарцев грешил! Затопил наши поля, весь урожай хотел погубить. А?
— Он нашу воду выпустил, а мы на его голове зажжем такой огонь, что ему жарко станет.
— Прежде всего отберем у него землю, рабочих быков, земледельческие орудия, — с этого и начнется пожар на его голове! — сказал Сафар-Гулам и, видя, что Мухаббат уже готова и ждет его, посадил ее к себе на коня, и они поехали в осеннюю тьму, торопясь в деревню, где с утра комиссия начинала учет земли, быков, инвентаря у тех, кто обогащался за счет труда батраков.
Вскоре топот копыт затих вдалеке.
Близилось утро.
Утро великого передела земли.
То, что и не снилось рабам, их дети сотворили наяву.
3
За большим блюдом жирного плова сидел хозяин дома Бобо-Мурад, деревенский мулла, хозяйский сын Шо-Мурад и двое работников Бобо-Мурада — Истад и Шадим.
Впервые в жизни старые работники удостоились приглашения к хозяйскому плову. Никогда в жизни не приходилось им сидеть с хозяином за одной трапезой. Стесняло их и присутствие столь высокого гостя, как деревенский мулла. Смущало и то, что хозяйский сын сидел дальше от муллы и, значит, на менее почетном месте, чем эти двое работников. Стесняясь, они брали плов помалу и в разговор не вступали.
Когда съели плов и прочитали молитву, Шо-Мурад отнес блюдо и принес чайник с чаем. И снова сел на краю ковра ниже своих работников.
Истад и Шадим встали и почтительно попросили хозяйского сына сесть выше их:
— Вы вперед пройдите. Покорнейше просим.
— Нет! — ответил Шо-Мурад. — Вы старше меня. Вы для меня — как старшие братья. Мне зазорно сидеть впереди вас.
Мулла вмешался в их спор о месте:
— Сказано: «Гость старше отца». Шо-Мурад моложе вас, он должен почитать вас по возрасту, а к тому же вы здесь сегодня в гостях.
