Родион Феденёв - Де Рибас
Тридцатого черная кошка пробежала меж Гудовичем и Рибасом. Казачий разъезд Головатого у Тилигульского брода передал Рибасу двух пленных турок из самой крепости Хаджибей, и он поспешил доставить их Гудовичу. Пленных допросили. Они назвались Омер-ага и Сали Хавос-баши. Показали, что сами были отправлены из крепости за языком. Командует в Хаджибее двухбунчужный Ахмет-паша. В крепости двести янычар. Восемь десятифунтовых пушек. Капитан Гуссейн-паша, который командует флотом при Хаджибее, спешит доставить в крепость тридцатифунтовые пушки, мортиры и янычар. Вокруг крепостного замка вырыт ров глубиной в человеческий рост и шириной полтора аршина. Ров углубляют рабочие, присланные из Измаила. Их пятьдесят человек.
– Надо этих пленных немедленно отправить к Потемкину, – сказал Рибас.
– Пусть у меня посидят, – ответил Гудович. – Еще допросим.
– Тогда отправьте хоть одного! Князь поймет, что крепость надо брать немедля, и отдаст приказ.
– И с приказом успеется.
– Но мои полки уже у Тилигульского брода!
– Превосходно.
– Им недостает артиллерии. А в Очаковской артиллерийской команде совершенно без дела находятся пять единорогов. Прикажите дать их Головатому.
– Прикажу, – неопределенно обещал Гудович.
– Иван Васильевич, – вскипел Рибас, – я весьма доклей вами, как командиром. Но всему есть предел.
– А вот пленный Омер-ага говорит, что ваших казаков уже побили и отправили в Хаджибей!
– Он говорит это со слов своего начальника Ахмет-паши, который ложью воодушевляет янычар в Хаджибее!
– Отправляйтесь-ка в корпус и пересчитайте своих людей!
Раздосадованный Рибас встретился с Войновичем. держал с ним долгий совет о совместных действиях, и Марк Иванович горячо поддержал план генерала. Рибас уехал к Тилигулу. Первого сентября повеление на штурм Хаджибея было получено. Гудович доносил Потемкину:
«6 сентября. Я с главным корпусом второй части прибыл на песчаный брод к Тилигулу в 4 марша. Дал войску отдых, снесся с передовым корпусом, который пере правился через устье Тилигула, кроме осадных орудии которые у устья и завтра рано через Тилигул переправятся… Тульский пехотный полк 4 числа со мною соединился. Впрочем, флот неприятельский стоит на том же месте под крепостью и на сухом пути все благополучно.
7 сентября. Господин генерал-майор и кавалер де Рибас из числа доставленных к нему от полковника войска Донского Машлыкина шестнадцати человек рыболовов, перебежавших к нам добровольно от Аккермана, выбрав лучших атамана Максима Юрченко и липовинца Поликарпа Иванова, препроводил их сей день ко мне…
10 сентября. Теперь осталось мне переходить последний Куяльник… и оттуда еще сорок пять верст до Гаджибея».
8 количестве верст генерал-поручик ошибался – карты у него оставались неверны. Потемкин в Кишиневе читал его донесения и отправлял императрице подробные рапорты, сопровождаемые Валерианой Зубовым – братом блистающего в Петербурге фаворита Александра Зубова. Екатерина писала в ответ: «Помози, Боже! Жду теперь от флота и от корпуса, к Хаджи-бею посланного, вестей».
Военный совет имел быть в балке меж двух холмов верстах в восьми от крепости. Тут стояла неказистая хата поселянина-степняка. Генерал Илья Безбородко сидел на лавке, привалившись к стене, а трубку покуривал изящно, словно в петербургском салоне, а не в хате, пропахшей навозом. Бригадир Шереметьев со скучающим видом поглядывал в оконце и каждый раз спохватывался: сквозь бычий пузырь ничего не было видно. Генерал Мекноб перечитывал письмо из Петербурга, в котором сообщалось об успехах русского флота в войне со шведами и о недовольстве двора Мусиным-Пушкиным, войска которого топчутся на месте, ведут «ленивую» баталию.
Полковник Троицкого пехотного Хвостов и Рибас вошли последними, и генерал-поручик Гудович не стал дожидаться, пока они усядутся, покашливая, объявил:
– Завтра, господа, Святой праздник – день Воздвижения Креста Господня, и следовало бы наши дела расположить так, чтобы Гаджибей взять.
Все давно было говорено-переговорено еще под Очаковом: полки Гудовича выступят за час до рассвета, достигнут передовой корпуса Рибаса и окружат крепость. Но Гудович, как вчерашний Тамбовский генерал-губернатор, обстоятельно предложил:
– Взглянем-ка, господа, еще раз на схему крепостного замка.
Стряхнув с мундира просыпавшийся табак, Илья Безбородко со знанием дела принялся толковать о каменном пятиугольнике крепости.
– Главное, господа, я не вижу в нем изъянов. Окружен рвом, который недавно углубили на два человеческих роста. В вершине пятиугольника – бастионная башня. Рядом с ней внутри крепости пороховой погреб. О нем следует помнить. На противоположных от бастиона углах – две круглые башни, а меж ними ворота. Считаю, что при высоте стен в четыре человеческих роста, следует, как и решили, обкладывать замок со всех сторон. Лестниц хватит. Я проверял.
– Надо учесть и длину стен, – сказал Мекноб.
– От четырехугольной бастионной башни до круглых башен – шестнадцать сажен, – ответил Безбородко.
– Да! – подхватил бригадир Шереметьев. – И между круглыми – одиннадцать сажен. Я подсчитал: чтобы первый приступ был удачен, надобно две тысячи человек. Только лестницы подавай!
– Если гарнизон позволит, – сказал, раскуривая трубку Безбородко. – И флот турецкий с пушками под самым замком. А там ведь пятьдесят кораблей!
Османских судов больших и малых стояло под Хаджибеем по вчерашним сведениям тридцать семь. Но на преувеличение генерал-майора никто не обратил внимания. Флот – сила, на него гренадеров на приступ не пошлешь. Да и с Ильей Андреевичем приходилось считаться и Гудовичу: как никак – младший брат Александра Безбородко – первого докладчика императрицы.
– Осадные и полевые орудия Меркеля поставим на берегу. Авось флот отгоним, – сказал Гудович. – Да и адмирал Войнович вдруг нечаянно проснется и со своей эскадрой подойдет!
Многие засмеялись. Сухопутные генералы Войновича не любили по-прежнему.
Предвечерние сентябрьские отсветы зарниц сделали все вокруг нереальным. Хвостов и Рибас спускались из балки, держа строптивых скакунов-донцов на поводу. Вдали, в версте, зеленой слюдой необычно светилось море, особенно у берегов. Солнце уж упало за Куяльники, луны не было, сумерки сгущались.
– Что за черт! – воскликнул Хвостов, вглядываясь в светящийся морской окаем.
– В эту пору оно и в прошлом году светилось, – сказал Рибас.
– А мои троицкие крестятся и молебен требуют, – вздохнул Хвостов.
Кто-то шел им навстречу. Постепенно они различили на идущем красный кафтан с черными отворотами. Над кафтаном белело лунообразное лицо. Это был Меркель.
– Вам, майор, повеление, – сказал Рибас, когда они поравнялись. – Ведите свои осадные и полевые к нам.
– Куда именно?
– Отсюда к замку до первого холма. Вас встретят. Тут верст пять. Когда будете?
– Даст бог, часа за два. Собраться надо.
Сойдя из балки, они подтянули подпруги донцов, вскочили в седла и весело поскакали к чернеющему вдали холму. Из балок, оврагов и кустарника в сумерках начали появляться солдаты и их унтеры. Весь день они пролежали в укрытиях, а с темнотой поднялись. Костров не жгли. Сухарей пока было вволю. Слева все еще изумрудно светилось море, но небо неожиданно быстро затянуло тучами и пала тьма.
К палаткам в зарослях под холмом они выехали на свет свечи, предупредительно зажженной адъютантом Курдимановым. Прежнего Петра Канчиелова, бывшего адъютантом с Новоселицких времен, но заленившегося, Рибас отправил в полк. Курдиманов принял коней, сказал, что все спокойно, и Рибас с Хвостовым вошли в палатку.
Капитан Трубников и пехотный поручик Белян при свече играли в карты. Тотчас бросили.
– С чем сегодня? – улыбнулся Рибас Беляну.
– Куропатки, господин генерал.
Белян появился в их лагере вчера. Принес двух зайцев, которых ухитрился зажарить днем на костре без дыма. В его роте сержант-херсонец умело спроворивал зайцев силками. Капитан Трубников третьего дня задержал двух конных татар из прикрепостного селения Хан и привел их не к Гудовичу, а к Рибасу. Впрочем, генерал-майор отлично понимал, почему именно сегодня Белян и Трубников явились в расположение его лагеря – это был лагерь передового корпуса армии.
Курдиманов накрыл «стол» на расстеленной на полу палатки рогоже. Кто присел. Кто прилег. Выпили остатки итальянского «Розсолиса». Куропатки успели остыть, но все не ели с полудня, и мясо казалось особенно отменным, да и было таковым.
По палатке вдруг застучали сотни кадет-барабанщиков. Это внезапно начался дождь. Все слушали его, но никто не сказал ни слова, потому что дождь был не только некстати, но вовсе ни к чему. Замок Хаджибей стоял на высоких глинистых склонах. Только полковник Хвостов, раскуривая трубку, прислушиваясь к дробному стуку, нарушил молчание:
