Евгений Анташкевич - Хроника одного полка. 1915 год
– Да! – вымолвила Наташа. – Мне это хорошо знакомо, я сама сестра милосердия…
– А я раненый.
Наташа встала с дивана, подошла, и они снова прижались друг к другу.
Вечером надо было делать прощальные визиты.
Алексей и Наташа оделись, и он послал истопника за извозчиком. Визиты надо было сделать друзьям и родственникам. Про последний визит они решили, что это будет Танина мама, Антонина Петровна Сиротина.
Сначала они поехали по Тверскому бульвару к Петровским воротам, потом вернулись и приехали на Садовое кольцо, потом по Садовому кольцу на Смоленскую площадь, потом на Арбат. Их везде ждали, и прощания были трогательные, Наташа была готова расплакаться, но держалась. По Арбату возвратились к Арбатской площади и по Малому Кисловскому переулку подъехали к дому лесопромышленника Белкина.
– Мы называли этот дом «чемодан на боку», – сказал Алексей, показывая на длинный, высокий, серый дом. – Здесь, кстати, квартировал наш полковой врач.
– Про «чемодан на боку» я слышала от Тани, – сказала Наташа, она подобрала юбки и спускалась по ступенькам коляски. – А что сегодня в «Интернациональном»?
После того как обнаружилось совпадение, такое удивительное и невероятное, когда оказались связанными одними узами Таня Сиротина, Володечка Смолин, капитан-артиллерист, она и её Алексей, они весь день старались об этом не говорить.
– Давай посмотрим! – сказал Алексей и отпустил извозчика.
– «Сирано де Бержерак» Ростана, я почему-то так и знала, – сказала Наташа, когда они подошли к афишной тумбе.
– Хочешь? – спросил Алексей. – У меня тут наша ложа.
– Я помню, – ответила Наташа, – но как-то…
– Ладно, – сказал Алексей, – если Антонина Петровна не напоит нас чаем…
– Это возможно, она же в трауре…
– …Тогда зайдём сюда в буфет, тут всегда были жюльены, мы их с Танечкой очень любили, вкусные…
– Да, ты говорил. А мы Библию не забыли?
– Нет, как можно!
– А письма?
– Здесь!
– Ну, тогда идём!
Наташа внутренне замерла и перекрестилась.
Горничная приняла пальто Наташи, шинель Алексея, ушла докладывать, и они услышали: «Проси!»
Они вошли в гостиную. Антонина Петровна встала навстречу, пожилая, крепкая женщина, в её седые волосы была вплетена чёрная кружевная лента. Антонина Петровна была одета в платье из чёрной тафты и держала в руках кружевной платочек. Она подала Алексею руку.
– Это очень хорошо, что вы пришли, я вам рада, – сказала она и повернулась. – Разрешите представить…
С дивана встал мужчина, очень похожий на Антонину Петровну.
– Я сам, сестрица, если позволишь, – сказал мужчина и представился: – Антонин Петрович фон Шталь.
– Рейнгардт, Алексей Алексеевич, – представился Алексей. – Моя жена Наташа.
Он с юности знал Танину маму, но никогда не видел её брата-близнеца, только слышал.
– Ну вот и хорошо, – произнесла Антонина Петровна. – Прошу любить и жаловать.
Алексей осмотрелся. Ничего не изменилось. На стенах висели те же портреты, стояла та же мебель, главное место в гостиной, как и прежде, занимал Танин рояль. Судя по тому, что на крышке стояли рамки с фотографическими снимками, за инструмент не садились. Может быть, сделал вывод Алексей, что последней поднимала крышку и дотрагивалась до клавиш сама Танечка. Всё было как тогда, когда они с Наташей приходили полтора года назад, перед войной. Та же горничная. Заглянула та же кухарка и тем же голосом спросила: «Можно подавать?» Только вот брат Антонины Петровны был новостью. А Антонин Петрович – точная копия Антонины Петровны: крепкий, широкий, только лысый.
– Прошу, мои милые, садитесь, – сказала Антонина Петровна. – Тебе, Алексис, уже в полк?
– Да, завтра.
– А я вижу, ты ещё хромаешь? – сказала Антонина Петровна и посмотрела на Наташу.
Наташа беспомощно пожала плечами.
– А что же комиссия? – Антонина Петровна посмотрела на брата.
– А комиссию, сестрица, можно или уговорить, или обвести вокруг пальца, – ответил Антонин Петрович и хитро глянул на Алексея. – По себе знаю.
– Вот вы все такие, мужчины, не жалеете нас, ни матерей, ни жён.
Разговор поворачивался на тягостную сторону. Антонина Петровна встала. Она пошла к роялю.
– Из какого полка? – обратился к Алексею Антонин Петрович.
– Двадцать второй драгунский Воскресенский.
– Слышал про ваш полк, геройский! Где он?
– Под Ригой.
– Да-а! – протянул Антонин Петрович. – Настали грустные времена для кавалерии – всех загнали в окопы, кавалерия снова стала ездящей пехотой.
Слушая разговор мужчин, Наташа испытывала муки, ей представлялось, что Алексей находится в земляной яме – она с трудом понимала, что такое окоп. Она видела это как огромную яму, в которой копошатся живые люди, ползут по скользкой земле, пытаясь выбраться, и не могут, и среди них её Алёша.
Антонина Петровна вернулась.
– А от моей Танечки вот что осталось, – сказала Антонина Петровна и подала Алексею коробочку, он открыл, внутри на тёмно-синем бархате лежал белый, покрытый эмалью офицерский Георгиевский крест. – Ты, Алексис, был в этой крепости?
– Осовец? Был. Мы в ней стояли несколько суток.
– А знаешь, где такие – Бялогронды? – Антонина Петровна поднесла к глазам платочек.
– Нет, Антонина Петровна, не знаю, – ответил Алексей. – Это, наверное, какая-то окрестная польская деревня, судя по названию, а так, скорее всего, что передовая позиция…
– Танечка там… погибла, там её… – Антонина Петровна еле выговорила, – могила! Съездить, поклониться!..
У Алексея чуть не вырвалось, что на этой войне почти все могилы братские и сейчас туда никак нельзя, там стоит враг, но он вовремя остановился.
– Позволите? – вместо этого попросил он.
Антонина Петровна кивнула, но посмотрела удивлённо, Алексей встал, вышел в прихожую и вернулся с Библией.
– Это вам, – сказал он и положил Библию на руки Антонине Петровне.
Антонина Петровна насторожённо смотрела на Алексея, а Антонин Петрович даже открыл рот.
– Боже мой, – вскричал он. – Как она у вас оказалась? Танечка выбирала её при мне, мы специально ездили на Никольскую! – Антонин Петрович схватил книгу и открыл. – Вот, конечно, вот же её экслибрис, посмотри, Тоня, я сразу узнал, – взволнованно произнёс он, Антонина Петровна отвернулась и приложила платочек к глазам. – А здесь на Никитских мы заказывали этот экслибрис у гравировщика…
Наташа вздохнула – отпал возникший утром в церкви вопрос.
Алексей посмотрел на неё, и Наташа рассказала историю Володечки Смолина. Библия вернулась к Антонине Петровне, старики смотрели на Наташу широко раскрытыми глазами. Когда Наташа закончила, все долго молчали.
– А что это? – прервал молчание Антонин Петрович и показал Наташе на листочки с Володечкиным авторским текстом.
– Мне Библия досталась уже с этим…
– Мы, – Алексей продолжал за неё, – только додумались, что, может быть, раненый Смолин что-то подарил Тане, а она ему эту Библию, ещё в крепостном лазарете. Ничего другого в голову не пришло, она только так могла оказаться у него. Когда точно он был ранен? – спросил Алексей Наташу.
– В документах написано, восьмого февраля.
Алексей внутренне вздрогнул: «Постой! А почему я раньше об этом не спросил? Мы ведь там стояли в эти дни! – вспомнил он, и его прошибло холодным потом. – Это значит, что в Осовце я был одновременно с Таней и не увидел её?»
– А поскольку Володечка проходил по факультету словесности, то он это написал, и рукопись хранил здесь, – закончила Наташа.
– Так это что значит? Что этот ваш Володечка, как его, Смолин, был влюблён в Танюшу? – спросил Антонин Петрович.
– Исключить нельзя, раненые часто влюбляются в сестёр милосердия. – Алексей ответил, продолжая разговор по инерции, он хотел скрыть охватившее его чувство вины перед Таней и Таниной мамой за то, что он был так близко от Тани и не встретился с ней, и неожиданно для самого себя опять вспомнил Елену Павловну.
– И не только раненые! – задумчиво произнёс Антонин Петрович. – Помнишь, сестрица, я рассказывал про одного корнета, который нашей Танечке чуть ли не сделал предложение?
У Антонины Петровны, видимо, уже не было сил продолжать этот разговор, она только кивнула.
Антонин Петрович увидел, что и Алексей и Наташа внимательно смотрят, и продолжал:
