Эдуард Зорин - Огненное порубежье
Отгуляв в шатре у Есыра, возвращался Игорь в свой стан. Обмякшее от вина тело князя заваливалось на сторону, заботливые отроки с двух сторон поддерживали Игоря. Ночь стояла тихая и звездная, рядом шуршала, набегая на откосы, река, кони шли понуро. Князь бормотал что-то, изредка вскидывал голову и снова опускал ее на грудь. Отроки, тоже подпившие, ехали молча.
За болотистой низинкой едва белеющая в темноте тропа взбегала на бугор, поросший мелким березняком. За бугром были свои.
На счастье, Игорь не торопился; на счастье, отроки были пьяны; на счастье, кони то и дело сходили с тропы и тянулись губами к сочной траве. Если бы ехали они чуть быстрее, то увидели бы людей, осторожно пересекавших тропу в том месте, где начинался березняк. Люди выходили из березняка, как бесплотные тени, и исчезали за крутым изгибом Черторыя. При скудном свете звезд тускло поблескивали их обнаженные мечи и копья, слышался приглушенный шепот, позвякиванье металла о металл, сливающийся шорох шагов.
Потом все стихло, и, когда последний человек, замешкавшись, скрылся под берегом, отроки с князем Игорем взобрались на взлобок и остановились на том месте, где только что проходили люди.
Один из отроков, тот, что был моложе всех, склонился с седла и стал внимательно разглядывать непонятный след. Но тот, который ехал с ним рядом, засмеялся и сказал, что это пастухи еще вечером прогнали на водопой коров. Отрок приподнялся на стременах, вытянув шею и прислушиваясь, посмотрел по сторонам. До него еще донесся какой-то отдаленный шум, но выпитые меды бродили у него в голове, и он подумал, что шум ему примерещился, и облегченно опустился в седло.
Если бы отрок не пил у половцев медов и если бы, увидев загадочный след, не послушался своего друга, беды не стряслось бы. Стоило бы ему ударить плетью своего коня, стоило бы подъехать к Черторыю, и он ужаснулся бы открывшейся перед ним картине.
В половецком стане догорали костры, степняки беспечно спали, накрывшись войлочными одеялами, а со стороны болота в полной тишине подбирались к ним русские воины. Вот один из них приподнялся, оглянулся на товарищей и, коротко взмахнув рукой, свалился, будто сокол с неба, на дремлющего дозорного.
Пронзительный крик раздался в ночи. Подкравшиеся воины разом встали и бросились на стан.
4Застигнутые врасплох половцы бежали. Напрасно пытался остановить их Есыр, напрасно метался среди них на вороном жеребце, напрасно стегал плетью по спинам бегущих.
Черная, зловеще гудящая лавина русских надвигалась со стороны болота. До слуха Есыра доносился звон мечей, стоны раненых и вопли тонущих в трясине людей. Чей-то конь с рассеченной шеей вырвался из темноты, волоча зацепившегося ногой за стремя убитого половца. Краем глаза Есыр увидел серебряное оплечье и оправленный лисьим мехом воротник. Он узнал своего верного оруженосца Урусобу. Конь заржал и остановился возле хана. Нога Урусобы выпала из стремени, он запрокинул голову и напряженно приподнял мертвеющие веки. Рот приоткрылся, но вместо слов из него раздалось хриплое клокотанье. Есыр вздрогнул и отвернулся.
«Где Игорева дружина?» — подумал он, судорожным взглядом окидывая горбящиеся по берегам Черторыя холмы. И только тут вспомнил, что Игорь совсем недавно был у него в шатре, они мирно беседовали, сидя на ковре, а потом отроки водрузили князя в седло…
Русские приближались. Оставшиеся в живых верные воины хана сгрудились вокруг Есыра. Он слышал за спиной их взволнованное дыхание, прикинул, что воинов не менее трех сотен и что, если он сейчас прикажет им следовать за собой, они пойдут без звука, даже если это будет безумно и бессмысленно, потому что сзади была река и всех их ждали смерть или позорный плен.
Нет, не пощадят их русские, не сыщется у них жалости к степнякам: у каждого из них либо сын, либо жена, либо отец, либо близкий родич порублены, сожжены, проданы половцами в рабство.
И отчаявшийся Есыр выхватил из ножен саблю, взмахнул ею над головой, и три сотни сабель сверкнули в сереющем небе.
С гортанными криками ринулись половцы на русских. Русских было немного, их было еще меньше, чем степняков, они положились на ночь, внезапность и удачу. Они были храбрыми воинами и дрались ожесточенно. Но силы их иссякли, и, когда Есыр, разделив отряд, накинулся на них со стороны болота, дрогнули русские, отступили, а потом, побросав копья и щиты, бросились в свой тыл.
На поле брани осталась лишь горстка смельчаков, и среди них — тысяцкий Рюрика Лазарь. Горы трупов положил вокруг себя Лазарь, громкий голос его, пытавшийся остановить бегущих, перекрывал грохот мечей.
И, пробиваясь к нему на вороном жеребце, Есыр звал за собою половцев. Но половцы отошли, и хан оказался с Лазарем лицом к лицу. Могучий, как дуб, тысяцкий тоже увидел хана, и злорадная улыбка скользнула по его бледным губам.
Он крякнул, поднял над головою палицу, и воины, стоявшие за его спиной, отпрянули.
Солнышко уже пробилось над краем леса, высветило бронзовые скулы Есыра, когда сошлись они в смертельной схватке. Взвизгнул Есыр, охнул тысяцкий. Гулко хрястнула Лазарева палица по щиту хана, ханская сабля распорола тысяцкому синее корзно.
Разъехались они, развернули коней и снова ринулись навстречу друг другу. Во второй раз скользнула палица тысяцкого по половецкому кожаному щиту, Есырова сабля распорола Лазарю кафтан.
Разъехались они в третий раз и в третий раз сошлись. И лопнул Есыров щит, и, обливаясь кровью, скатился хан с коня в желтый прибрежный песок.
Много половцев побили в то утро русские, еще больше врагов утонуло в реке.
Лишь одному из трех сотен степняков удалось спастись, но и его достала на бугорке метко пущенная русским лучником стрела. Пошатнулся половец, схватился за грудь, но верный конь вынес хозяина к Игореву стану.
Едва продрав распухшие веки, уставился Игорь на свалившегося к ногам его конника, недоуменно оглядел отроков.
— Разбиты мы, князь, — прошептал половец немеющим ртом и стеклянно уставился на него помертвевшими глазами.
Ни слова не сказал Игорь, будто льдом сковало ему ноги. Хмель вышибло из головы, но сдвинуться с места он не смог. И если бы не расторопные дружинники, попал бы он в плен к Сдеславу Жирославичу, потому что конница Сдеслава уже врезалась в Игорев стан.
Подхватили дружинники князя под руки, потащили одеревяневшее тело его к реке, перенесли в лодию, оттолкнулись от берега. И только на середине Черторыя пришел в себя князь, стал ругаться и требовать, чтобы гребцы повернули обратно к стану.
— Да погляди-ко, князь, мыслимо ли это? — стали уговаривать его дружинники.
— Трусы! — кричал им князь и раскачивал лодию. — Кому велено поворачивать?
— Что ж поворачивать-то? — дивились дружинники. — Али не видишь ты, что нет уже твоего воинства?
Поутих Игорь, сел на лавку и громко зарыдал.
— Подвели меня поганые, — причитал он. — Ежели бы не они, ни за что не дался бы Сдеславу.
— А и половцев потопили в реке.
— Туда им и дорога, — сказал, успокаиваясь, Игорь.
Столпившиеся на берегу воины Сдеслава метали в них стрелы. Но быстрое течение Черторыя подхватило лодию, дружинники налегли на весла и скоро скрылись из виду.
К полудню весть о разгроме Игоря дошла до Святослава, к вечеру Рюрик вернулся в Киев, а утром следующего дня примчался на запыленном коне в Святославов стан посланный великим князем гонец.
Рюрик писал, что больше не хочет крови, что уступает ему старшинство и Киев, а себе берет остальные города. Так сели на великом столе два князя.
Свершилось задуманное Всеволодом. Теряло свое значение поделенное между князьями великое Киевское княжество.
И взоры всех удельных князей изумленно поворотились на север, где высился над Клязьмой украшенный лучшими мастерами белокаменный город Владимир.
Глава шестая
Мир между Мономаховичами и Ольговичами был скреплен двойным родственным союзом: выпущенный Всеволодом из поруба сын Святославов Глеб женился на Рюриковне, а другой его сын, Мстислав, — на свояченице владимирского князя.
Укрепившись за пределами своего княжества, Всеволод занялся делами внутреннего его устройства.
Уже давно и серьезно волновало его то, что духовная власть в лице епископа Луки, как и прежде, оставалась в Ростове. И он не мог успокоиться, не свер шив задуманного еще братом его Андреем Боголюбским.
Предстояла долгая и трудная поездка в бывшую столицу княжества, которую он так не любил. Но дело, однажды начатое, требовало завершения, и Всеволод не стал его откладывать.
Зимним путем, с небольшой дружиной, оставив во Владимире княгиню, отправился он на север. В тот год повсюду стояли большие морозы и глубокие снега.
Не доезжая Москвы, княжеский обоз был задержан сильным снегопадом и разыгравшейся после него метелью. Кони, надрываясь, вытаскивали из сугробов возки, снег залеплял глаза и уши, вокруг висела непроницаемая мгла, и Всеволод, подозвав Ратьшича, стал советоваться с ним, что делать дальше. Ратьшич настаивал на том, чтобы переждать непогоду, Всеволоду не терпелось поскорее попасть в Москву.
