Юрий Торубаров - Иван Калита
— Чё делать будем? — Андрей посмотрел в сторону Дарьи, которая, чтобы не мешать их разговору, ушла в степь в поисках давно завядших цветов.
— Я думаю, надобно пробраться в кош. Тама тайно переговорить с казаками. А потом собрать круг, — предложил Митяй.
— А как вы? — Андрей посмотрел на остальных.
— Думаю, пойдёть, — ответил Захар.
Роберт только кивнул. Он ещё не очень понимал происходящее.
Ехали только ночами. Днём хоронились в удобных местах. Когда же до коша остался один переход, они чуть не нарвались на отряд. Он прошёл от них всего в нескольких саженях. Казаки явно куда-то торопились и не особенно поглядывали по сторонам. До Андрея и ребят даже донеслись слова:
— У мня на Андрея не подымется рука. Нехорошее задумал атаман.
Друзья, услышав эти слова, переглянулись. Андрей был прав: в коше их ожидали не очень радушно. А Дарью везти туда было просто нельзя. И Андрей решил Дарью спрятать у старых друзеков-рыбаков.
Гундор и брудастый встретили их с распростёртыми объятиями. Многое порассказали о настрое казаков. Он был таков: Хист не атаман. Но... пока только болтали языком. Никто никаких действий не предпринимал.
— Тя, Андрей, не хвагат, — заметил брудастый.
Для Дарьюшки они предложили свой тайник.
— И гнуса там не тути, да и постель царска, — сказал гундор.
Ночью друзья пробрались в свой курень. Он встретил их чуть ли не воплем радости. Да Андрей пресёк.
— Тише, друзеки! Не то атаман ворвётся, велит меня схватить как нарушителя наших обычаев и традиций.
Утром, неурочно, ударил колокол. Он звал казаков на круг.
— Это ещё чё? — взбеленился атаман. — Кто велел?
Да кто ответит. Своих людей разогнал по степи ловить беглого есаула. А казаки ручьями стекались на майдан. Атаман метался в курени, не зная, что делать. Он хорошо понимал, что просто так никто бы не стал звонить.
— Значит... вернулись. Мои не углядели. Ну, что ж, потягаемся, кто кого. Только берегись, Андрей! — и он с силой ударил плетью по столу. — Ишь, гад, на кого хвост подымает. Забыл, кому жизнью обязан. Не будет те пощады!
На круг атаман не пошёл. За ним пришли казаки.
— Атаман, пошли с нами. Круг зовёт!
Круг — это магическое слово. Это — высшая власть. Хист старался казаться весёлым. По дороге пытался шутить.
Повозка в центре. К ней, расступившись, пропускают атамана. Но она уже занята. На ней молодой казак Митяй, друзек Андрея. Да, он молод. Но уж испытал по полной казацкую жизнь. Один поход с днепровцами чего стоит! Не будь его, не быть бы Митяю на повозке. Прогнали бы враз.
— Друзеки-казаки! — орёт он, стараясь перекричать взбудораженную толпу.
Она постепенно смолкает. Теперь все взоры на него: что же он скажет.
— Казаки! — опять слышится его голос. — Нам надоть заслухать атамана. Ён предал Семёна!
— Кто мня обвинят? — Хист вскакивает на повозку.
— Я! — раздался чей-то голос.
Толпа разворачивается и расступается. Волоча за собой ногу и опираясь на палку, подходит казак. Многие его знают. Это Ергун из Твери. Подойдя к повозке, он пытается на неё взобраться. Митяй подаёт ему руку. Поднявшись, он поворачивается к побледневшему атаману.
— Чё, узнаешь, окаянный отпатчик? Други, — обращается он к казакам, — ето не Хист, а Хлюст, — он тычет пальцем в его грудь.
Атаман пытался грубить, показать казакам, что тот не прав.
— Закрой хайло! — понеслось отовсюду. — Говори, Ергун, — орала толпа.
— Чё говорить, Семён послал его, чтоб он с тыла вдарил по басурману. А ён, — он опять тычет ему в грудь, — ждал, покаместь нас перебьют.
— Неправда!
— Правдать! — на повозку вскакивает моложавый казак. — Правдать! — орёт он. — Нарочно завёл нас за рядант, чтоб мы не слыхивали и не видывали, как бьются казаки! Сколь раз мы те говорили, что пора, — он поворачивается к атаману, — а ты отвечал: мол, рано! Ты знал, чё у Семёна сила на исходе. Те захотелось получить атаманову хоругвь. Смерти ему!
— Неправда, казаки! Послухайте мня! Я не ради ся старался. Ради вас!
Раздались смешки.
— Вот вам крест, — он как-то неловко перекрестился, — я для вас. Думал: а вдруг татарня пойдеть на кош. Кто защитит?
— За кош испугался. А что атамана бросил, не побоялся!
— Не бросал я. Не хотел я зла атаману.
— Не хотел, — вдруг на повозку запрыгнул Андрей, — а ну скажи, чё ты сделал с внучкой атамановой?
По толпе пробежал непонятный шорох:
— У атамана была внучка?
— Да, была, казаки, — ответил Андрей. — Прежде чем попасть в казаки, у него был сын. А у сына была дочка, а атаману внучка. Сын погиб. Делился атаман с внучкой своей башловкой. чё тут такого? В мошну казацкую не лез.
— Правильно, не лез, — понеслось со всех сторон, — пусть скажет, чё он с ней сделал!
— Да я её и знать не знал. чё вы, казаки! чё? Он её от всех таил. А кто с им ездил? Ты! — показывает он на Андрея, — ты знал и где она. А щас на мня валишь!
— Говори, Андрей, — шумит толпа.
— Я не буду говорить! Пущай она сама вам расскажет.
— А где она?
— Она здеся! — это голос Захара.
Толпа расступается, и к повозке подошли Захар и Дарья. Бледнеет, отступает назад Хист при виде девушки. Андрей спрыгивает и помогает ей подняться на повозку.
— Хороша! — проносится по толпе.
— Говори, — шепчет Андрей.
— Я всё расскажу, — голос её чист и приятен.
И как приговор зазвучали её правдивые слова. Выслушав Дарью, толпа скандировала:
— Смерть Хисту, смерть!
Кто-то грубо толкнул его с повозки. В воздух взлетели папахи. Приговор состоялся.
Андрей почувствовал на себе чей-то взгляд. Он оглянулся. На него смотрели умоляющие глаза Хиста. И тут он вспомнил, что когда-то Хист внёс свою лепту в его спасение. В душе родилась жалость: «Надо спасти. И пусть убирается подобру». Андрей машет руками, хочет остановить людской поток. Да где там. С повозки соскакивает Ергун и вонзает в грудь Хиста зализку со словами:
— За Семёна! За Власа! За тех казаков! За неё!
Толпа звереет. Понеслись голоса:
— Смерть его прихвостням!
Андрей поднял руки:
— Казаки! Успокойтесь, не распаляйтесь!
Неожиданно толпа пришла в движение. Андрей не мог понять, в чём дело. Наконец выяснилось. К повозке шёл отец Порфирий. В руках крест, и он им освящал казаков, поочерёдно поворачиваясь то на одну, то на другую сторону:
— Благослови, Господи! Благослови, Господи!
Взобравшись на повозку, он запел:
— Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твоё, да придёт Царствие Твоё...
Толпа подхватила молитву. По её окончании батюшка сказал:
— Казак, — он посмотрел на Андрея, — прав. Успокойтесь! Да простит Владыка беззаконие наше! — и, трижды кланяясь, перекрестился. — Пойду в церковь, помолюсь об убиенных душах.
Батюшка удалился. Какое-то время казаки безмолвствовали, точно не зная, что делать, лишившись своего главы. Но это длилось недолго. Как-то незаметно толпа разбилась на группы. Больше других оказалась та, которая ходила в поход с днепровцами. От этой группы вышел казак с пышными усами и по-днепровски пострижен, с оселедцем.
— Казаки! — разглаживая усы, забасил он, — мы остались без батяни. А бирюк — и тот вожака имеет. Волю Андрея! В походах — проверен! Зубец — молодец! — сказав, он важно посмотрел по сторонам, ещё раз провёл рукой по усам и спрыгнул с повозки.
Запрыгнул ещё один казак и тоже выкрикнул Андрея. Толпа стала заражаться этим именем. Андрей понял это и вскочил вновь на повозку.
— Казаки-друзеки! Я благодарен за доверие! — и он поклонился на четыре стороны, потом, выпрямившись, спросил: — Скажите, казак слово держит?
— Держит! Держит! — орёт майдан, ещё не зная, куда потом склонится их поддержка.
— Так вот! Семён просил, если с ним что случится, не оставлять его внучку, — всё стихло, — я дал ему ето слово! К тому же, казаки, я... полюбил её. Я не могу её оставить! А теперь воля ваша, казаки!
Он вытащил саблю из ножен, опустился на колени. Рядом положил саблю и папаху. Подняв голову, сказал:
— Иль милуйте, иль рубите голову, но здесь с бабами не живуть.
— И мне тоже, — Дарья вскочила на повозку и встала на колени рядом с ним.
Казаки растерялись: чё делать. Она — внучка атамана, отдавшего жизнь за них, казаков. Он — герой похода, не раз доказавший преданность казацкому делу. Слово дал! Слово, конечно, держать надо. Эх, нет мудрецов Курбата, Зосима. Они бы быстро разобрались. Однако есть! Есть! К телеге подходит седой казак. Плечи его опущены. Да и стан согнулся, ногами шаркает. Сразу видно — за спиной долгая жизнь. Еле взобрался он на повозку. Майдан замер. Поправил он усы, протёр слезящиеся глаза. Откашлялся.
— Казаки, — голос дребезжащий, — у многих из нас сердца поостыли. Но и мы были молодыми и мечтали о счастье. Не получилось. Так не будем лишать их того, чего не получилось у нас, — он наклонился, опершись рукой о повозку, тяжело соскочил на землю.
