Юлия Глезарова - Мятежники
Путь от Москвы до Киева занял чуть больше недели. Он ехал почти без остановок, платя тройные прогоны. Когда сидеть было уже невозможно, Ипполит становился в кибитке на колени. Он очень торопился.
Не отъехав от Киева и пяти верст, он высунулся в окно и умоляюще проговорил, обращаясь к ямщику:
– Прошу тебя, быстрее… При эдакой езде мы и к новому году не доедем.
– Никак нельзя, ваше благородие, – угрюмо ответил ямщик. – Сами извольте видеть: лошадь едва с ног не валится.
Ямщик говорил правду: впряженная в кибитку худая и усталая лошадь с трудом передвигала ногами.
– Я денег дам… Пять рублей. Прошу тебя, милый мой, пожалуйста.
– Пять рублей? Разве попробовать…
Ямщик взмахнул кнутом. Лошадь побежала быстрее.
До Василькова доехали за четыре часа. Было темно, и лошадь едва не напоролась грудью на опущенный шлагбаум. Кибитку окружили солдаты.
– Вылазь, барин, приехали, – невежливо сказал пожилой унтер, открывая дверцу. – Нельзя дальше.
Ипполит вышел на дорогу. С неба сыпалась острая ледяная крошка.
– Ничего, барин, – усмехнулся унтер. – Знамо дело – изморозь. А к нам зачем пожаловал? Да еще ночью. Может, шпигон ты?
– Как ты смеешь?! – вспыхнул Ипполит. – Я спешу! Не имеешь права задерживать! У меня подорожная, следую по казенной надобности к месту службы.
– По казенной? Ужо погоди, барин, офицер придет. Пущай и разберется, что за надобность такая ночью.
К кибитке подошел рыжий прапорщик в черниговском мундире.
– Следуйте за мной, – холодно сказал он, не представившись. – Живо. И вещи его доставьте ко мне, – приказал он солдатам.
В нескольких шагах от шлагбаума стояла покосившаяся деревянная избенка, в которой помещалась караульня.
Не дожидаясь приглашения, Ипполит скинул плащ и протянул прапорщику свои бумаги. Прапорщик взял подорожную, прочел и удивленно поднял глаза. От его взгляда Ипполит поежился.
– Скажите, что здесь происходит? Почему вы не пускаете меня? Я еду к месту службы, в Тульчин. Заехал повидать брата. Вы ведь знакомы с моим братом? Он служит здесь, в Василькове, в Черниговском полку.
Прапорщик усмехнулся.
– Я знаком с вашим братом, сударь. Только для начала мне придется обыскать вас и отобрать оружие.
– Зачем?
– Это приказ.
– Чей приказ?
– Вашего брата.
– Моего брата?
Ипполит, решив более ничему не удивляться, выложил на стол пистолет, снял шпагу и вывернул карманы. Пистолет прапорщик тут же спрятал себе за пазуху, шпагу поставил в угол, а содержимое карманов, осмотрев, вернул.
– Следуйте за мной.
Вокруг полкового штаба, большого двухэтажного здания грязно-красного цвета, было тихо. У дверей стоял одинокий караульный, которому прапорщик что-то прошептал на ухо. Караульный открыл перед ними дверь.
– Сюда, – сказал прапорщик.
В коридоре штаба не было ни души. Открытые настежь двери комнат тихо скрипели, качаясь на петлях. Прапорщик подвел Ипполита к единственной плотно прикрытой двери.
– Сюда, – повторил он.
Он попустил Ипполита в комнату и вошел следом. У окна, спиной к вошедшим, стоял человек. Сюртук его был небрежно наброшен на плечи. Человек, сильно сутулясь, опирался головой об оконную раму. Казалось, он внимательно разглядывал что-то в темноте. На столе чадила свечка в простом оловянном подсвечнике.
– Господин подполковник! – отрапортовал прапорщик, вытянувшись по форме. – Согласно вашему приказу, этот офицер был задержан на городской заставе. Он просил встречи с вами. Он утверждает…
Ипполит не стал дожидаться окончания доклада и сделал несколько шагов вперед. Прапорщик схватился за пистолет:
– Стой!
Человек у окна выпрямился и обернулся: Ипполит узнал в нем своего старшего брата.
– Сережа!
– Ипполит! Нет… не может быть…
Прапорщик молча поклонился и вышел.
Сергей понял: Господь, верно, решил покарать его за грехи, и покарать тут же, на месте. Иначе в этот час он не привел бы сюда Польку… Все, кто был в прежней жизни дорог ему, словно сговорившись, собрались ныне около него. Высший смысл сих странных совпадений Сергей постигнуть не мог.
– Уезжай! – он выпустил брата из объятий и подтолкнул к двери. – Безо всяких разговоров.
– Уезжать? Но я ведь только что приехал. Я десять дней от Москвы ехал, не останавливаясь почти… Я хотел видеть тебя. У меня письма от отца, от Катрин…
– Молчи, – прервал его Сергей. – Тебе нельзя здесь оставаться. Уезжай! Уезжай отсюда!
– Но, Сережа… Почему?
– Потому что скоро рассвет, сюда придут и тебя могут увидеть.
– И что с того? Пусть видят. Разве я плохо поступил, заехав сюда? Да что же происходит, Сережа? Солдаты на заставе сказали мне, что я шпион. Я не могу понять. Все так странно…
– Здесь происходит бунт, – жестко сказал Сергей, снова отворачиваясь к окну. – Я тебя не звал и не желаю, чтоб тебя здесь видели.
– Бунт? Как в Петербурге? И… я забыл сказать. У меня было письмо к тебе. От Трубецкого. Он отдал мне его 13 декабря, когда я из Питера выезжал.
– Из Питера? От Трубецкого? – Сергей резко повернулся к брату. – Где письмо?
– Я сжег его. Я боялся, что его у меня найдут. Слухи носятся, что Трубецкой, там, в Питере… Он арестован.
– Я знаю. Но что было в письме? Ты хотя бы прочел его?
– Да.
Сергей взял лист бумаги и подал Ипполиту.
– Пиши. Все, что вспомнишь.
Через полчаса Сергей держал в руках листок бумаги, исписанный крупным, еще детским почерком брата.
Письмо было странным.
На первом листе князь пространно рассказывал о слухах столичных: о том, что говорят повсюду о насильственной, якобы, смерти государя, но сам он, Трубецкой, не верит сему. О том, что цесаревич Константин не примет престола и на 14-го декабря назначена новая присяга, Николаю Павловичу. О том, что гвардия не любит Николая и, верно, присяга не пройдет гладко, может случиться беда. И что для того, чтобы избежать эксцессов он бы, на месте правительства, вывел бы гвардию за город. Про себя же писал князь, что нынче здоров, но грустен.
«Зачем с письмом Польку отправлять было надобно? – подумал Сергей. – Можно было и по почте послать. Или он запомнил плохо…»
– Ты хорошо помнишь, что написано было? – спросил он у Ипполита.
Тот кивнул.
– Да, Сережа. На память свою не жалуюсь. В училище хвалили …
– Нет, ты, я думаю, не все запомнил. Там не могло быть только про смерть государя и присягу… Зачем? Он думал, что я о сем прежде письма его не узнаю?
– Так это он, верно, тебя предупреждает и о помощи просит… – без тени сомнения, как о чем-то, само собой разумевшимся, ответил Ипполит. – И думал князь, что не на один день мятеж поднимает, что время у тебя есть… Я так мыслю.
Сергей с удивлением поглядел на брата: ему такое объяснение и в голову не пришло; меж тем, оно было единственно возможным.
– Вот дальше гляди, – Сергей показал пальцем на строки. – Пишет он, что гвардию надобно за город вывести. Зачем мне это знать?
– Я слышал об этом… – протянул Ипполит задумчиво, – от Пьера, он с Трубецким разговаривал накануне. Только говорил он, что князь сам сие сделать собирался, и переговоры вести… с правительством.
– Пьер? Какой Пьер?
– Да ты не знаешь его… – Ипполит махнул рукою.
– Спасибо… Уезжай теперь.
– Погоди, Сережа. Ты еще второй лист не прочел, – сказал Ипполит, беря со стола еще один листок. В голосе его Сергею почудилась насмешка. – Хочешь, скажу тебе, о чем пишет князь?
На втором листе Трубецкой просил Сергея, ежели в скором времени он надеется быть в Киеве, передать привет господину Щербатову. Трубецкой рассыпáлся в комплементах своему начальнику, писал, что только на его благородные чувствования в сей тревожный момент полагаться следует, просил письмо сие показать Щербатову. И еще раз, в самом конце, сетовал на неумелость правительства, на то, что новая присяга может нарушить спокойствие и поднять солдат на возмущение.
– В Киев тебе надо ехать, брат. К этому, как его…
– Молчи! – рассердился вдруг Сергей. – Я все понял.
– Я могу остаться? Я заслужил?
– Нет.
Сергей увидел, как изменилось лицо Польки, как дернулись его губы.
– Ну в таком случае… я сам в Киев поеду, я помню, что в письме написано… Я разыщу Щербатова, попрошу о помощи и с ним приду к тебе… Клянусь, ныне же к нему поеду, если прогонишь меня…
Сергей позвонил в колокольчик.
– Мозалевского ко мне, – коротко приказал он вошедшему солдату.
Через несколько минут в комнату вошел давешний прапорщик. Теперь Ипполит разглядел его лицо, скуластое, с маленькими рыжими бакенбардами и падавшей на лоб рыжей челкой. Лицо было совсем детское, но очень серьезное. Глаза прапорщика были воспалены и горели нездоровым блеском.
– Саша, – сказал Сергей, – брат мой Ипполит привез важные сведения. Вы переоденетесь в статское и немедля поедете в Киев. Я дам вам адреса верных людей, которые могут помочь. И вот еще…
