Валерий Замыслов - Каин: Антигерой или герой нашего времени?
Вожак захлопал глазами и опустил ружье.
— Выходит, на самого Каина напоролись. Прости нас, дуболобов. Мы ведь к тебе, под твою защиту поперлись.
— Бог простит. Ступайте, куда шли, а там погляжу, кого за порог пустить, а кому и пинка под гузно дать, чтоб знали на кого руку поднимать.
— Ну, ты, Ваня, и шумнул. Даже я перепугалась. Какая же в тебе силища! — сказала Аришка.
— Иначе бы нас перестреляли. Где водкой, а где и глоткой.
— Песни-то поешь?
— Не забыла, Ариша? Вот встанем на привал — и спою.
* * *
Демид Акимыч, возмущенный арестом дочери, норовил поднять Трубную площадь.
— И что это делается, православные! Дочку мою средь бела дня под караулом в Стукалов монастырь увели. Будто она воровские деньги Андрюхе Скоробогатому делать помогала. Да она у меня святая, чиста перед Богом. Все это — козни Ивана Каина, коему Авелинка отлуп дала. Не захотела она идти замуж за бывшего разбойника. Помогите, православные, дочь мою из Сыскного вызволить. Айда всем скопом к приказу и пожалуемся Кропоткину! Христом Богом вас прошу!
Но Трубная площадь яростным криком не откликнулась, отделываясь отдельными возгласами:
— Тебя, Акимыч, ведаем. Толковый мастер, но дочь твою, почитай, в глаза не видели.
— Да как ее увидишь, коль она целыми днями в светелке сидит. Чисто ангел, православные!
— В чистом омуте черти водятся. Чу, она у тебя златошвейка. А вдруг потихоньку Андрюхе канитель носит. Вот и спелись.
— Чушь! Типун тебе на язык! Моя дочь ткани для храмов вышивает, богоугодным делом занимается.
— А что, православные? Может, невинное дите в Сыскной упекли? Сходить бы надо к приказу.
— Сходить! Им бы лишь схватить, нечестивцам. Пусть Каин ответит, где истина! Он, коль простолюдинка ни в чем не виновата, поспособствует, чтоб девку выпустить. Он, чу, все может.
Площадь раскололась, но к приказу двинулось всего человек десять.
… Аришка, уж на что была отважна, но когда очутилась в Пыточной Еленинской башне, перепугалась. Хрипы, стоны, жуткие, душераздирающие крики. Как раз на дыбе пытали одного из преступников.
Иван показал Аришке на Авелинку и пошел прочь из башни.
От девушки только что отошел лекарь, который смазал ее раны, но боль в спине не проходила, поэтому она тихо стонала. Авелинка по-прежнему сидела в оковах, глаза ее были закрыты, но жуткие возгласы истязуемого настолько разрывали ее сердце, что она заткнула уши пальцами, но и это мало помогало.
И тогда она принялась вслух молиться Пресвятой Богородице. И молитва дошла до Заступницы ибо безжизненное тело узника сняли с дыбы и бросили в темный угол башни.
Вот тогда и подошла к девушке Аришка, села рядом и достала из кузовка бутылочку с «монастырским» квасом.
— Выпей, милая голубушка.
— Кто ты?
— Ты сначала выпей, а потом и разговор поведем.
Авелинка отпила несколько больших глотков и спросила:
— Ты почему без оков? И летник на тебе катами не тронутый.
— Не дивись, милая девица. Меня Иван Каин к тебе прислал.
— Каин?! Злодей Каин?
Авелинка с таким ожесточением произнесла ненавистное имя, что Аришка вздохнула: разговор будет нелегким.
— Он не злодей. Он к тебе всем сердцем тянется.
— Вот его сердце, — повела рукой по мрачному узилищу Авелинка. — Уходи! Я не хочу с тобой, женщина, разговаривать.
— И все же выслушай меня, Авелинка. Я знаю Ивана с детства. Мы были дворовыми людьми купца Филатьева. Ваня был совсем другим — тихим, покладистым, все песни распевал, которые сам сочинял, а кто песни поет, у того душа чистая. Но жизнь у Вани получилась горькая. Ты, наверное, слышала, как нелегко живется крепостным людям у своих господ. Над Ваней издевались приказчики, его часто избивали, вот, в конце концов, и озлобилась его душа. И тогда, когда он вырос, он бежал и стал мстить купцам за все свои мучения. А потом понял, что воровать и состоять в разбойных шайках нехорошо. Он стал ненавидеть воров, и чтобы избавить от лиходеев Москву, пошел служить в Сыскной приказ. Сейчас, благодаря ему, Москва заметно от воров очистилась. Когда Иван увидел тебя, то сразу влюбился. Так что не держи на него сердца. Если надумаешь стать женой Ивана, то он выпустит тебя на другой же день.
— Все высказала?
— Могу и дальше говорить, Авелинка.
— Достаточно. Чтобы ты не высказывала, я не могу полюбить Каина, а посему лучше погибну в этой Пыточной, чем соглашусь на его просьбу, ибо душа у него недобрая. Так и передай Каину.
— Зря ты так, Авелинка. Иван для тебя даже хоромы срубил.
— Пусть в свои хромы гулящих женщин водит. Оставь меня.
— И все же крепко подумай, милая девушка. Иван очень будет ждать от тебя доброй весточки.
— Не дождется!
Каин ждал Аришку у входа башни и сразу по ее лицу понял: уговорить не удалось.
— Да, Ваня, твоя Авелинка — кремень. Ни в какую! Ведь погибнет же, бедняга.
Мрачными были глаза Каина.
Затем они посидели в дорогой ресторации, что на Ильинке, потрапезовали, поговорили, и попрощались.
— Да хранит тебя Бог, Ваня! — осенила Аришка Каина крестным знамением и поцеловала в губы.
Обратно в Воскресенск возвращалась жена Нелидова на бричке.
— Можешь себе оставить, Ариша, как подарок за полонение.
— Если супруг примет, Ваня.
Глава 8
Через истязания к победе
Конечно, Иван мог освободить дочь краснодеревщика, но такое положение его не устраивало: признать свое поражение — не в натуре Каина, а посему он высказал просьбу подьячему приказа:
— Хорошо бы, Петр Зосимыч, день и ночь пытать воров на дыбе. Авелинку же от дыбы не отдалять. Пусть смотрит и набирается страху.
Донской, давно купленный Иваном с потрохами, не возражал:
— До смерти напугаем твою девицу, Иван Осипыч.
Каин был раздражен. Норовил бранить себя: зачем душу изводить? Ради чего и кого? Ради какой-то строптивой девицы, малявки, коя и мизинца его не стоит.
Цаца! Что она о жизни знает? Да ничего! Иголку с ниткой. Вот и вся ее жизнь. Курам на смех. Да от такой каждодневной нудной работы от тоски можно умереть… Ну, лицом пригожа, изрядно Глашу напоминает. Но ведь только лицом. В остальном же они совершенно разные. У одной кроткий нрав, у другой — своенравный и вздорный, как у необузданной лошадки, и это больше всего злило Каина, привыкшего к легким женским победам. Но эта злость, не только портила ему расположение духа, но и настойчиво заставляла его не отступаться (избави Бог!). Во чтобы-то ни стало необходимо одержать победу.
Другого и быть не должно, тем более в такой момент, когда он чувствует себя чуть ли не полновластным хозяином города. Теперь он мог свободно войти в любой купеческий дом и хозяин уже не крикнет дворовых, а будет почтительно с ним разговаривать, ведая об отношении к нему не только местных властей, но и правительственного Сената.
«Что привело вас в мой дом, Иван Осипович? Неужели мои приказчики в чем-то провинились? Коль такое случилось, не угодно ли будет вам дело уладить?»
И такое случалось. Нередко пойманные воры при пытках указывали на мошенничество приказчиков и купцов. Иногда Иван брал таких людей под караул, а иногда «улаживал», оставляя часть откупных у себя, другую на приказ, тайную полицмейстерскую контору.
Более тонко опутывал Иван своей паутиной градоначальника Левашова. Именно Василий Яковлевич отправил императрице Елизавете Петровне письмо, в котором добрыми словами охарактеризовал Каина и его доблестные действия по очищению Москвы от преступного мира.
Внимательная императрица не оставила без внимания письмо московского градоначальника, что вылилось двумя указами Сената.
Теперь Василий Яковлевич на высоте, и как такого высокопоставленного чиновника не отблагодарить? Конечно же отменными конями, которых градоначальник весьма любит и прекраснейшим экипажем, где вся карета отделана золоченными кожами и в которую Иван вбухал огромные деньги.
Подарки были по достоинству оценены. Василий Яковлевич прислал Каину золотую табакерку, турецкий табак и шпагу в очень дорогих ножнах. С этого часа Каин стал неприкасаемым человеком, завладев вниманием всей Москвы.
Неприкасаемость же привела к вседозволенности. Каин проводил очень изощренную игру, позволявшую ему практически держать в руках всю Первопрестольную, но он, чувствуя эту необычайную власть, не наглел, не стремился сие подчеркнуть, выпятить себя, обрасти губительным тщеславием, понимая своим незаурядным умом, что малейший его промах нарушит все его дерзновенные планы, а вся его филигранная игра рассыплется, как карточный дом, а посему он был вежлив с властями, никогда не вступал с ней в какие-либо столкновения, чем еще больше привлекал к себе высокий чиновничий мир, который был доволен не только взятками, но и его повседневной работой.
