Сономын Удвал - Великая судьба
Того вдруг почувствовал рядом легкое дыхание. «Замечтался. Милая ты моя Гунчинхорло... Пусть страданиям твоим придет конец! » — подумал он.
— Пора в дорогу. О, да ты успела и палатку разобрать!
А я задремал.
— Нет, я видела, что ты сидишь с открытыми глазами и словно мечтаешь о чем-то. Решила тебя не тревожить, собрала все сама.
— Ну, я сию минуту погружу пожитки и запрягу быков.
Гунчинхорло немного пополнела, но осталась такой же статной, как и в юности. Того же, который прежде казался до времени состарившимся, очень изменился — он стал живым, подвижным, веселым. Неужели было такое время, когда он страшился встречи с этой женщиной? «Я не просто жалею Гунчинхорло, я люблю ее, — думал он. — Если она бросит меня и уйдет к Гава-ламе или к кому-нибудь другому, я по-настоящему осиротею». Человек легко распознает страдание, а счастье не сразу замечает и нередко проходит мимо него.
* * *
Отмечая полное изгнание из Монголии унгерновских бандитов, правительство Советской России наградило орденами Красного Знамени главнокомандующего вооруженными силами Монголии Сухэ-Батора, заместителя главнокомандующего Чойбалсана и командующего войсками Западного края Хатан-Батор-вана Максаржава. Правительство в связи с награждением трех полководцев устроило в их честь завтрак. По указанию бээса Цэрэндоржа, управляющего делами министерства иностранных дел, в большой праздничной юрте на почетном месте был поставлен стул с высокой спинкой — для Сухэ-Батора, справа от него должен был сидеть Максаржав, слева — Чойбалсан.
Когда три полководца после приема в посольстве Советской России, где им были вручены ордена, подъехали вместе с советским посланником к праздничной юрте, все радостно приветствовали их.
Провозгласив традиционное благопожелание — чтобы монгольский и русский народы во веки вечные шли вместе, жили в братском соседстве, а в тревожное время действовали сообща, — Хатан-Батор Максаржав взволнованно сказал, обращаясь к советскому посланнику:
— Глубокоуважаемый господин посланник! Я хочу выразить вам сердечную благодарность за высокую оценку моих скромных заслуг и награждение меня драгоценным орденом.
В письме Народного правительства Монголии, которое было опубликовано в связи с этим награждением, отмечался героизм, проявленный Максаржавом при разгроме войска Бакича в Улангоме.
«Подданный нашего государства полководец Максаржав, — говорилось в этом письме, — действуя совместно с красноармейцами, оказывающими нам помощь от лица великого русского народа, разгромил и уничтожил бандитскую шайку Бакича. Рабочие, крестьяне и арагы Монголии и России гордятся своим героем и радуются за пего».
Никогда не забыть Максаржаву тот поход!
Когда занимали Улангом, войско у Максаржава было численно меньше, чем у Бакича, цирики были плохо вооружены. Белогвардейцы, преследуемые с тыла Красной Армией, ворвались в Монголию, надеясь найти здесь опору и защиту, но просчитались — цирики Хатан-Батора окружили Улангом.
Максаржав велел поставить палатку и развести огонь под гаганом. Сидя перед оптом на двух войлочных, крытых тканью тюфяках, положенных прямо на снег, он приказал позвать Далая.
— Поезжан к белогвардейцам, отвезешь вот это письмо. Мы предлагаем нм сдаться, не хочется лишних жертв. Только обязательно возьми с собой белый флаг.
— О жанжин! А что, если поехать без этого флага? — спросил Далай. «Я же знаю, что, когда белые сдаются, они обычно привязывают к штыку или к палке белую тряпку — кусок рубахи или подштанников. Что же это такое получается? Я должен ехать с белым флагом, как будто собираюсь сдаваться в плен!»
Угадав его мысли, Максаржав сказал:
— Нет, Далай, ты едешь не сдаваться в плен. Ты представитель, которому поручено вести переговоры. А если не будет флага, они, чего доброго, отправят тебя на тот свет. Поезжай без разговоров.
Максаржав понимал, что сейчас испытывает Далай, по иного выхода не было.
Вместе с Далаем поехали еще двое цириков.
В лагере с нетерпением ждали их возвращения. Наконец вдали показались силуэты трех всадников, и Максаржав с облегчением вздохнул.
— Ну и заносчивый же тип этот Бакич, — сказал Далай, подъехав к палатке командующего. — Заявил: кроме самого Хатан-Батора, я никому не сдамся. Если вы ведете переговоры и в самом деле от имени Максаржава, покажите мне его.
— Вот как! Давайте коня!
— Вам бы лучше не ездить, жанжин! От белогвардейцев всего можно ждать...
— Если они меня прикончат, то от них самих ничего не останется, это они отлично знают. А человеку, сражающемуся за правое дело, бояться нечего, — сказал Максаржав и сел на коня. Далай и еще несколько бойцов решили сопровождать полководца.
Когда белогвардейцы увидели издали Максаржава на буланом коне, они двинулись ему навстречу с белым флагом. Так, уничтожив сначала передовой отряд бакичевцев, он заставил остальных сдаться.
Не успели они покончить с бандами Бакича, как получили новое сообщение правительства: «Банды белогвардейца Кайгородова, вторгшиеся в Дюрбетский аймак, причиняют жесточайшие страдания жителям. Просим принять участие в скорейшей ликвидации белогвардейских бандитов...»
Итак, теперь им предстояло сражаться с тремя тысячами белогвардейцев. Цирики Максаржава должны были ехать в Улангом, чтобы соединиться там с красноармейцами.
Они ехали в мороз и снегопад, у большинства цириков не оказалось теплой одежды, палатки истрепались, кони и скот отощали, люди выбились из сил. Но ни у одного из бойцов — будь то простой цирик или командир — не было и мысли об отступлении, не было пути назад. Перед Улясутаем сделали привал, наутро они должны были встретиться с красноармейцами. Максаржав обходил палатки цириков, осматривал их обмундирование, приговаривая: «Держись молодцом!» Потом он созвал командиров и объявил, что красноармейцев необходимо встретить в теплой дружественной обстановке, и велел в каждой палатке провести беседу и приготовить угощение. На следующий день, когда дозорный сообщил, что прибыл передовой отряд Красной Армии, Максаржав построил в шеренги своих цириков, поставил впереди знаменосца и еще раз напомнил, как должна проходить церемония встречи.
Появились красноармейцы — одно подразделение в пешем строю, другое на конях. Впереди ехал командир с двумя сопровождающими. Максаржав — тоже с двумя бойцами — двинулся ему навстречу.
— Заместитель военного министра Монгольской Народной Республики, командующий армией Хатан-Батор, докладываю вам, что войсковая часть Красной Армии прибыла для совместного уничтожения белогвардейских войск, — отрапортовал русский командир. — Да здравствует Монгольская народно-революционная армия!
— Ура! — закричали красноармейцы.
— Воинская часть Монгольской народно-революционной армии, прибывшая для водворения мира и спокойствия на западной границе страны, готова сражаться совместно с Красной Армией и уничтожить белогвардейцев. Да здравствует Красная Армия! — провозгласил Максаржав.
Цирики трижды прокричали «ура!».
Все спешились. Когда оба командира поздоровались за руку и русский командир обнял Максаржава, красноармейцы и цирики снова грянули «ура!».
Цирики приняли красноармейцев, как было заранее условлено, командиров пригласил к себе на обед Максаржав, а вечером отправили людей в ближайший хошун, чтобы добыть хороших коней и провиант.
* * *
На собрании десятой партячейки обсуждали кандидатуры восьмерых вступающих в партию. Когда дошла очередь до Максаржава, секретарь партячейки прочел: «Что касается полководца Максаржава, то ставим присутствующих в известность, что он давно уже выполняет поручения Народной партии и имеет заслуги перед страной, поэтому просим в виде исключения принять его в члены партии без кандидатского стажа». Двое рекомендующих Максаржава — министр Сухэ-Батор и казначей ЦК партии Лувсанданзан — находились тут же. Вскоре на заседании президиума ЦК партии кандидатура Максаржава обсуждалась вместе с остальными, а затем состоялся пленум ЦК, где Максаржав был принят в партию без кандидатского стажа.
— Я всю жизнь сражался под пулями и штыками не для того, чтобы каких-то двадцать-тридцать человек завладели родными монгольскими кочевьями, поделив их с иноземными захватчиками, и разоряли сотни тысяч аратов, — сказал Максаржав. — Если Народная партия стремится к тому, чтобы весь наш народ навсегда избавился от угнетения и страданий, чтобы все люди были обеспечены пищей, одеждой и работой, то я, не щадя ни жизни, ни крови, стану бороться за дело этой партии... Если же я отступлюсь от этой своей клятвы, то пусть родина моя, помня деяния моих предков, осудит меня, пусть осудят меня даже дети...
