Николай Гейнце - Генералиссимус Суворов
— В кабинете врут, в поле бьют, — повторил он свою любимую поговорку.
Выехавший навстречу Александру Васильевичу в Виченцу генерал квартирмейстер армии маркиз де Шателер старался, докладывая ему дорогой о расположении войск, выпытывать от него план предстоящих действий, но Суворов, слушая его, говорил только:
— Штыки, штыки!
XV. Выступление
Император Франц возвел Суворова в чин фельдмаршала австрийских войск. Судьба последних всецело, таким образом, была вручена Александру Васильевичу, а между тем, как мы видели, никто не мог добиться от него плана предстоящих военных действий.
Австрийские военачальники сгорали от любопытства, смешанного с беспокойством за дальнейший исход кампании, и то и дело приставали к Суворову с вопросами:
— Как вы, фельдмаршал, будете действовать?
Это, наконец, надоело Александру Васильевичу, и он сказал:
— Как? Очень просто: цель к Парижу! Достичь ее, бить врага везде, действовать в одно время на всех пунктах, умно, разумно, скоро, решительно, свободно, с усердием! Военные дела имеют свой характер, ежеминутно изменяющийся, следственно частные предположения тут не имеют места, и вперед предвидеть дела никак нельзя. Одно лишь возможно: бить и гнать врага, не давая ему ни минуты отдыха. Но для этого нужно иметь полную свободу действовать — тогда только, с помощью Божией, можно достичь цели, в чем ручаюсь.
Такое объяснение гениального полководца, дышащее безыскусственной правдой, далеко не удовлетворило вопрошавших, привыкших, по выражению Суворова, «врать в кабинетах». Но более, увы, от него ничего добиться было нельзя.
День прибытия в Верону совпал как раз с днем, как туда были привезены трофеи недавно одержанной над французами победы.
Итальянцы — народ, как известно, очень впечатлительный, с восторгом приветствовали эти трофеи. На улицах толпилось множество народа, до которого и дошло известие о приближении к городу самого «непобедимого Суворова». Толпы ринулись за город и положительно запрудили всю дорогу, по которой должен был проезжать великий русский полководец.
Едва показался экипаж, в котором ехал фельдмаршал, как народ окружил его, убрал знаменами и при неумолкаемых криках восторга повез, выпрягши лошадей, на себе в город вплоть до приготовленного для Александра Васильевича дома.
Среди многих торжественных встреч, которые были устраиваемы Суворову, не было ни одной более торжественной, а главное, более сердечной, как эта встреча в первом итальянском городе — Вероне. С трудом, среди моря голов, достиг экипаж Александра Васильевича до места.
Суворов быстро выскочил из него и бегом вбежал по лестнице в отведенные для него апартаменты.
Всю ночь на площадях и на улицах, а особенно перед домом главнокомандующего гремели серенады, сверкала иллюминация, и народ не расходился.
Скажем теперь несколько слов о положении дел на театре войны, куда спешил Суворов «спасать народы и царей».
Война в Италии уже кончалась.
Французский главнокомандующий Шерер, по указанию из Парижа, держался наступательного образа действий. В кровопролитной битве при реке Адиж французы разбили левый фланг австрийцев и оттеснили центр, но на правом фланге потерпели неудачу и должны были отступить. При втором столкновении при Маньяно французы потерпели более, чем австрийцы, и должны были отступить в ту же ночь.
Генерал Край преследовал их лишь одними разъездами до Минчио, не воспользовался своей полупобедой и все ожидал генерала Мелласа, потеряв, таким образом, много драгоценного времени. Шерер спокойно отступил, усилив гарнизоны Пескиеры и Мантуи.
Только через три дня по отступлении Шерера генерал Меллас перевел войска за Минчио и перенес главную квартиру в Валеджио. Это произошло в тот самый день, когда Суворов прибыл в Верону.
Силы противников и занимаемые ими позиции представлялись в следующем виде.
К началу 1799 года Австрия имела больше 350 000 действующих войск. Большая часть их была расположена в Южной Германии и на западной границе. Так, у эрцгерцога Карла было за рекою Лерхом до 80 000 человек, в Богемии же его резерв был в 15 000 человек.
Несколько левее к границе Швейцарии стоял корпус Готце в 26 000 человек, наконец, в итальянских владениях Австрии, от Вероны до Далмации, было расположено 86 000 человек. Начальство над ними должен был принять Меллас, а пока командовал генерал-фельдцехмейстер барон Край.
Эти-то войска поступили под главное начальство графа Суворова.
Русские войска, посланные императором Павлом для действия против французов, на сухом пути простирались до 65 000, а именно корпусы Розенберга — 20 000, Германа, впоследствии Ребиндера — 11 000, Римского-Корсакова — 27 000 и принца Конде — 7000.
Англия со своей стороны не жалела никаких издержек и, кроме денежной субсидии России и Австрии, вооружила весь флот, и французские суда не могли показываться на море.
Русско-турецкий флот, в свою очередь, блокировал в это время берега Неаполитанских королевств, откуда король был выгнан французами.
Французские войска на всех театрах войны были гораздо малочисленнее австрийских, но у них было оживление, энергия, были способные генералы, которые своими рискованными и порой непредвиденными движениями окончательно сбивали с толку заплесневевших австрийских генералов.
Французы переняли все важное из старой военной тактики Суворова и строили свои войска не рядами, как австрийцы, а колоннами, охотно бросались в штыки, что почти не допускалось австрийской тактикой.
Кроме того, отсутствие обозов, легкость обмундировки и облегченная сильная артиллерия делала их легкие колонны неуловимыми, и часто французы вырывали победу у австрийских генералов, когда последние уже писали реляцию об одержанной победе.
В это время на итальянском театре войны французами командовали северной армией Шерер, бывший военный министр, а южной — Макдональд, генерал, исполненный храбрости и распорядительности.
Сам Бонапарт, как мы знаем, находился в Египте, где и был заперт, как в клетке, со своим тридцатишеститысячным войском, британскими кораблями.
Талейран, этот величайший ум тогдашней Европы, писал ему в Египет:
«Суворов ведет себя как шалун, говорит как мудрец, дерется как лев и обещает положить оружие только в Париже. Приезжайте и спасайте нас и Францию».
Такова была оценка великим дипломатом — Талейраном великого полководца — Суворова.
Но возвратимся к последнему
Он прибыл в Верону вечером, и тотчас же приемная фельдмаршальского дома стала наполняться русскими и австрийскими генералами, городскими чиновниками, духовенством, знатнейшими лицами города.
Вышедший вскоре в приемную Александр Васильевич поклонился всем и подошел под благословение к архипастырю. Последний сказал ему приветствие, затем приветствовала его городская депутация.
Суворов выслушал добрые пожелания и сказал:
— Милосердный мой государь, Павел Петрович, император большой русской земли, и австрийский император Франц прислали меня со своими войсками выгнать из Италии безбожных, сумасбродных, ветреных французов; восстановить у вас и во Франции тишину; поддержать колеблющиеся престолы государей и веру христианскую; защитить права и искоренить нечестивых… Прошу вас, ваше высокопреосвященство, — обратился он к архиепископу — молитесь Богу за царей-государей, за нас и за все христолюбивое воинство! А вы, — прибавил он, обращаясь к чиновникам и вельможам, — будьте верны и Богу, и государевым законам и помогайте им всею душою.
После этой речи Александр Васильевич поклонился и ушел. Прибывшие стали разъезжаться, и вскоре в зале остались лишь русские генералы и несколько австрийских. Суворов снова вышел и, обратившись к генералу Розенбергу попросил познакомить его с господами генералами.
Розенберг стал представлять всех, называя каждого по имени. Александр Васильевич стоял с закрытыми глазами и при произнесении незнакомой фамилии открывал их, осматривал представляемого с головы до ног, кланялся и говорил:
— Помилуй бог, не слыхал. Познакомимся.
Этот отзыв был обиден для многих, считавших себя знаменитостями.
Наконец, когда начали представляться младшие, Розенберг сказал:
— Генерал-майор Маллер-Закомельский.
— А, помню, — сказал Суворов, — не Иван ли?
— Так точно, ваше сиятельство! Александр Васильевич открыл глаза.
— Послужим, побьем французов! Нам честь и слава!
— Генерал-майор Милорадович! — продолжал представлять Розенберг.
— А! А! Это Миша, Михайло! — воскликнул Суворов.
— Я, ваше сиятельство.
— Я знал вас вот таким, — сказал Александр Васильевич, показывая рукой на аршин от пола, — и едал у вашего батюшки Андрея пироги. О! Да какие были сладкие… как теперь помню! Помню и вас, Михаил Андреевич!.. Вы славно тогда ездили на палочке! О, да как же вы тогда рубили деревянною саблею! Поцелуемся, Михаил Андреевич. Ты будешь герой!.. Ура!..
