Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
Из перелеска выехали два всадника. Один подъехал ближе, всмотрелся:
— Да, энто выкормыш матвеевский. Говорят, матёрый волк. — Он извлёк из-за пазухи пистоль и разрядил его в лицо лежащего. — Теперича никто не узнает.
Подтянув за уздечку коня Савелия, тронул далее, как будто ничего не случилось.
Артамон Матвеев вместе с одиннадцатилетним сыном Андреем уже начинал нервничать из-за долгого отсутствия Савелия, когда перед ним появился полуголова Алексей Лужин, сопровождаемый дюжиной стрельцов.
— По царёву указу велено взяти тебя, боярин Артамон Сергеевич Матвеев, под стражу и доставить к воеводе Казани, вота грамота. Так што собирайси, боярин.
К вечеру двадцать пятого ноября поезд въехал в старый Казанский кремль. Воевода боярин князь Иван Богданович Милославский в бобровой шубе, расшитой жемчугами, стоял на красном крыльце в окружении свиты дворян. Холопы воеводские накинулись на телеги и растащили матвеевское добро, записывая лишь каждую десятую вещь для отсылки в казну.
— Што, Артамошка, я ведал, што рано али поздно тебе ко мене кандальником привезут, — радостно выпалил воевода, когда Матвеев с сыном вышли из кареты.
— Пошто я взят под стражу? — спокойно ответил Матвеев.
— А ты не ведаешь? А рази не ты противу государя умышлял?
— То лжа.
— Дознание то определит. А пока побудешь под стражей. — Милославский повернулся к полуголове: — Отведите ближнего боярина в его покои, — с ехидством произнёс он.
Лужин и двое стрельцов сопроводили Матвеева с сыном в острожью избу, грязную и непротопленную. Лишь тощая крыса начала бросаться из угла в угол при виде людей.
— Вот тебе, боярин, и новые хоромы, — зло произнёс Лужин.
— Не рано ли лаешьси, может, вернётси ещё моё время?
Лужин хотел выругаться, но сдержался и молча вышел.
Поутру Лужин забрал карлика Захарку и крещёного еврея Ивашку и уехал в Москву, оставив Матвеева под надзором воеводы, и Милославский как мог унижал своего пленника. Через две недели, десятого декабря, прибыли окольничий Соковнин и дьяк Семёнов. Бывшие с Матвеевым слуги были подвергнуты допросу с пристрастием и под пытками подтвердили всё, что от них требовали. Был допрошен и Матвеев, правда без пыток, да его признания уже и не были нужны. А семнадцатого декабря был прочитан ему указ государя, по которому всех его людей отпускали на деревню, а у него отбирались все имения и накопления, а самого Матвеева вместе с сыном отправляли в Пустозерск, к Студёному морю в ссылку. Когда прибывший из Москвы дьяк Горохов читал указ, Матвеев понял, что всё сыскное дело было показным, ибо данные допросов ещё даже не прибыли в Москву. У Артамона Сергеевича не выдержало сердце, слёзы полились сами собой от горькой обиды:
— И энто почти за сорок лет моей службы государю, хороша награда.
Вот и пришло Рождество. Вот уже одиннадцать месяцев, как царствует Фёдор Алексеевич, а казна всё так же пуста, как и в первый день его правления. Деньги приходят и тут же растекаются, нужд много, да и воров не меньше. Однако по приказу юного царя из леса навезено дров с запасом. На перекрёстках улиц жгут костры, чтобы крещёный люд мог погреться. Стрельцы несут службу. Разбойные не шалят.
Кроме патриарха Иоакима и крутицкого митрополита в Москве находится митрополит Ростовский Иов. С того крестный ход стекается с трёх сторон к Москве-реке.
Сразу после освящения вод государь отбыл в Кремль с небольшой свитой. Фёдор ехал и думал о своём. Если ранее он поступал так, как хотел дядька князь Милославский и сёстры, то теперь старался противостоять им, но получалось обратно всё по-ихнему.
Царь открыл дверку кареты и велел одному из рынд подозвать полковника Брюса. Тот не заставил себя ждать, и Фёдор жестом указал ему место в карете напротив себя.
— Вот уже год, аки я не зрю тебе в моём окружении, — с расстановкой произнёс царь.
— Я слишком мал, штобы быть возле государя, и чином и должностью.
— Ну што, мене пожаловати тебе боярином?
Брюс тихо засмеялся:
— Да, звучать будет истинно по-русски: боярин барон Брюс.
Теперь оба рассмеялись вместе, затем царь стал серьёзным:
— Поведай мене честно, Вилиим, што я дею не так?
Брюс задумался, а потом произнёс почти шёпотом:
— Сильно много власти переложено на князя Милославского.
— Но ведь он родня моей матери.
— Об этом, думаю, знает каждый нищий на паперти.
— На кого же мене оперетси, аки не на родню?
— На людей, верно тебе служащих, заботящихся не только о себе, но и о выгоде государства.
Фёдор задумался. Брюс сидел молча, стараясь не мешать. Наконец царь посмотрел в глаза барону:
— Твои предки забыли о родне и потеряли Шкодское королевство.
— Шотландия в те времена была как необъезженная лошадь: кто не усидел, тот и вылетел из седла.
Царь хотел ещё спросить, но карета уже подъехала к красному крыльцу. К ней поспешили Богдан Хитрово и Никита Одоевский. Опершись на посох, Фёдор Алексеевич проследовал в покои, свита — за ним.
Брюс, вышедший из кареты следом за царём, столкнулся нос к носу с Милославским.
— Ты бы, немчура, не в свои дела не совалси, а то шея перетрётся, — тихо произнёс боярин и последовал за царём.
Пришедший 1677 год принёс неожиданные вести. Посол Руси в Польше Василий Тяпкин писал, что султан Турции Мухамед Четвёртый объявил Юрия Хмельницкого[147] гетманом Правобережной Украины. Сын Богдана Хмельницкого, воссоединившего Украину с Россией, полагал, что он так же, как и отец, ненавидит поляков. Однако в 1660 году он неожиданно перешёл на сторону Польши, заключив Слободищевский трактат, чем разделил Украину на Левобережную и Правобережную, став гетманом последней. Не выдержав затяжной войны, через три года, в 1663 году, он передал гетманскую булаву полковнику Тетере-Мережковскому, бежал в Константинополь и постригся в монахи. Теперь, на семнадцатом году размежевания Украины, султан извлёк Юрия из тюрьмы, куда он был посажен год назад, и вновь объявил его гетманом. Бывший в Стамбуле посол Дорошенко, полковник Евстафий Гоголь присягнул Юрию Хмельницкому, а из пленённых турками казаков набрали полторы сотни добровольцев. Более никто под руку Юрия не спешил.
Весть об этом втихую достигла Москвы и уж оттуда была доставлена в Курск. Привезли её назначенный комендантом Чигирина генерал-майор Афанасий Трауэрнихт и сотник Андрей Алмазов. Григорий Григорьевич Ромодановский-Стародубский рвал и метал, расхаживая в домашнем платье из угла в угол.
— Подготовить Киев к обороне. Энто бред. Перебрасывать армию на такое расстояние без больших обозов Ибрагим-паша не будет. Чигирин — вота куды они ударят. Тимофей пишет, што к Дунаю стягиваютси силы янычар, которых, по его сведениям, будет около шестидесяти двух тысяч. С крымскими татарами Селим-Гирея — это восьмидесятитысячная армия. И весь удар будет нацелен на тебя, Афанасий, а у тебя будет лишь четыре полка, энто усё, што я могу тебе дать, да тысячи три казаков тебе даст Самойлович.
— Энтих сил маловато, вельможный князь.
— Афанасий, ты принял православие, и я доверяю тебе. До весны далеко. Возвращайси в Москву, проси у царя и думы пороху, ядер, ручных гранат, солдат, стрельцов, чёрта лысого... Если я обращусь к думе, где сейчас усё решает Милославский, мене, аки другу Матвеева, откажут, даже если я тута пол-Украины потеряю. Ты же свободен, твои руки развязаны, проси, требуй. Можешь даже пожаловатьси на меня, энто поможет тебе. Главное — не отступай.
Афанасий развёл руками:
— Пошто же я приезжал?
— Увидети усё своими глазами. — Воевода поднялся и чуть не сплюнул на чистый пол. — Ладно, иди отдыхай, покой для тебе приготовили.
Трауэрнихт ушёл, оставив Ромодановского наедине с Алмазовым.
— Ну, Андрюшка, поведай мене, што творитси, што деетси?
Андрей пересел подальше от двери.
— Артамон Матвеев на дороге в Пустозерск. Нарышкиных от должности отстранили, князь Пётр Долгоруков по велению царя в разъездах. Не могу поняти, почему Ваську Тяпкина до сих пор с Польши не отозвали.
— Милославский в посольских делах ни рылом ни ухом, вот и не лезет, штобы не сделати хужее. И так усё трещит по швам.
Андрей окинул взглядом бедную обстановку воеводского дома.
— Небольшую часть денег, што оставил Артамон Сергеевич, использовал на мзду сотнику, который в Пустозерск его везёт, штоб лучше кормил и не зверствовал.
— То добро. Кабы я сыну Андрею хоть мог бы што-нито переслати в Крым, ведь умучают голодом, ироды басурманские.
Сенная девка принесла закусок Андрею с дороги.
— Дела наши неказисты, — продолжал воевода. — Я войско по осени распустил на кормление, пока теперь соберу. В оставшихся солдатских полках голод, так што извини, без разносолов. Ранее хоть из моих деревенек еду доставляли. А ныне приказчик отписал, што народ бежит, податей много, што ни содей, усё себе в убыток. Помню, твой отец свёл мене с Артамоном Матвеевым. Ни хто и предположити не мог тогда, што он станет ближним боярином. А теперича усё рухнуло. Единственное успокоение, што князь Юрий Алексеевич Долгоруков, заменивший мене на Стрелецком приказе, заботитси о солдатских полках нового вида. Половину мы и стянем сюды, к Курску, если царь и дума решат ответить на просьбу Трауернихта. Главное, штобы Долгорукие не оказались в энтот день в думе. И здеся должен постаратси ты.
