Михаил Поджарский - Башня высотой до неба
— Ну и что?
— Донесу об этом отцу… Ты не забыл, сколько наших воинов сейчас на твоей земле?
Мескалам-дуг некоторое время рассматривал Убара. Затем прошипел сквозь зубы:
— Грозить мне вздумал, аккадец?
С кряхтеньем он поднялся со своего ложа, подошёл к одному из сундуков, что были в трапезной, и достал из него два глиняных сосуда. Поставив их на стол, сказал:
— Гляди, аккадец! Вот две меры для зерна. Они разные. Одна больше, другая меньше. Та, которая больше — наша. Меньшая — это та, которой твои аккадские угулы отмеривают зерно в уплату вашим работникам. Что скажешь?
Убар промолчал — он был застигнут врасплох. Мескалам-дуг продолжил:
— Будешь доносить отцу на меня, заодно донеси и на себя. И не говори, что ты об этом не знал! Не мог не знать — ты среди аккадцев главный. Ваши угулы не сами придумали маленькие меры. Ты их надоумил!
— Да я не!.. Да как ты смеешь!? — вспылил было Убар.
— Смею, аккадец, смею. У меня тоже есть свои глаза и уши. Зачем тебе такой большой обоз? Говорят, там очень много повозок с шатрами. Что ты там хранишь? Итак всем понятно…
— Не думаешь ли ты, что я?..
— Думаю! Ибо какая тебе выгода столько лун сидеть в Сенааре? Или ты тоже, как малоумный Игихуль, хочешь подняться в небо? Не смеши меня!
— Я - воин, а не вор! — воскликнул Убар, положив руку на рукоять меча.
При виде его решимости Мескалам-дуг сперва побледнел, но быстро взял себя в руки.
— Ты не убьёшь лугаля, аккадец. Ибо тогда начнётся война. Причём раньше, чем твой отец её задумал.
Убар вынул до половины меч из ножен и со стуком вернул его обратно.
— И вообще, аккадец, веди себе скромнее, — как ни в чём ни бывало заметил Мескалам-дуг.
— Не то что? — спросил Убар.
— Не то я сам обо всём расскажу твоему отцу.
— У тебя нет доказательств!
— А зачем они мне? Я поступлю, как поступил ты — пришёл в мой дом и обозвал меня вором, — сказал Мескалам-дуг, глядя на Убара и откровенно наслаждаясь смятением, в котором тот пребывал. — Нет, зачем? Я не пойду к твоему отцу. Я пойду к его придворным. А ещё лучше, когда они приедут сюда, приглашу их на пир и покажу эти две меры.
— Меня хорошо знают. Всем известна моя честность! Тебе не поверят!
— Ещё и как поверят! А знаешь почему? Потому что каждый из них на твоём месте так и поступил бы — набивал бы свой карман. А кому они не поверят, так это тебе. Не поверят, что ты ничего с этой башни не поимел.
— Хочешь меня грязью вымазать? Мне ничего с твоей болтовни не будет! Я — принц Аккада!
— Да, принц Аккада, тебе ничего не будет с моей болтовни. Сейчас. Но когда твой отец умрёт и тебе придётся бороться за трон… А тебе придётся бороться за трон — у тебя много братьев. Вот тогда эта история и всплывёт.
Убар молчал, с ненавистью глядя на Мескалам-дуга.
— Что молчишь, аккадец? — с издёвкой сказал тот. — Возразить нечего? Вот и не возражай. Иди-ка на строительство и следи там за порядком. Башня должна строиться. Пока она строится, всем нам хорошо.
* * *Жирные чёрные тучи изливали с небес плотные струи воды, превратившие тихий Буранун в бурлящий поток, разлившийся на много ашлов от обычного русла. Вода, жёлто-красная от глины и крови, несла на себе ужасные последствия недавнего побоища: изуродованные человеческие тела, обломки воинской амуниции, строительный хлам.
Всё началось с обычной перепалки. Один из касситов стал кричать угуле, что он не собирается копать глину под проливным дождём за полмеры гнилого зерна. Угула ударил кричавшего. Тому на помощь прибежали несколько человек. Завязалась потасовка, к которой присоединились работавшие поблизости. В ход пошли ножи, полилась кровь.
Когда на место прибыл Убар с небольшим отрядом аккадцев, в драке участвовали уже десятки работников, и со всех сторон к ним прибывало подкрепление. Стремясь прекратить безобразие, Убар принялся отдавать приказы. Но тут случилось то, чего он меньше всего ожидал. Дерущиеся, оставив свои раздоры, со всех сторон набросились на его воинов. Аккадцы растерялись, и это многим из них стоило жизни. Используя численное превосходство, работники в считанные минуты разгромили отряд Убара. Сам же он метался в озверевшей толпе, пытаясь хоть как-то организовать своих людей, пока какой-то работник не ударил его ножом. Нож скользнул по кирасе, оставив на ней глубокий след, и глубоко вонзился в ногу, лишив Убара возможности ходить. Прежде, чем упасть, тот успел мечом отсечь руку нападавшему. Верный ординарец оттащил его в безопасное место.
С аккадцами покончили быстро, и побоище продолжилось. Шум его достиг лагерей племён, разбитых неподалёку от строительства, и их обитатели, побросав дела, устремились на выручку к собратьям. Из городских ворот к тому месту хлынула толпа черноголовых.
Последней прибыла аккадская кавалерия. Воины с помощью пик и мечей стали вразумлять дерущихся. Но те, снова по забыв о взаимных обидах, обратили на них весь свой гнев и расправились с ними столь же решительно и жестоко, как и с первым отрядом.
Вскоре всё пространство, занимаемое строительством — от пирамиды до разлившегося Бурануна — превратилось в поле битвы, которая продолжалась под проливным дождём. Хлещущие по разгорячённым лицам водяные струи, вспышки молний и удары грома только усиливали ярость дерущихся. Все убивали всех просто ради убийства. Людьми двигала ненависть, порождённая чужбиной, жизнью впроголодь, изнурительным трудом во имя непонятной цели. Разум оставил их. Они убивали, круша всё, что попадалось под руку: формы для кирпича, повозки, обжиговые печи.
Побоище закончилось довольно быстро. Последствия его были ужасны. Поле битвы было усеяно окровавленными трупами, между которыми под струями дождя бестолково бродили уцелевшие, число которых было крайне мало. Велики были и другие потери. Было разрушено всё, что годами создавалось для единой цели — постройки величайшего сооружения всех времён.
Убар полулежал, прислонившись к стене пирамиды недалеко от единственной уцелевшей обжиговой печи. Пока ординарец перевязывал глубокую рану на его бедре, он пытался разглядеть за дождевой занавесью её вершину. Там не могли не слышать шум битвы.
Его предчувствие сбылось. Он скорее угадал, чем увидел, что по лестнице спускаются какие-то люди. Вскоре можно было явственно различить последователей Игихуля и самого его, бережно несомого на руках верным Булалумом.
Наконец процессия, спустившись по лестнице, ступила на землю. Игихуль, заметив Убара, что-то тихо сказал Булалуму, и тот усадил его на камень рядом с принцем.
— Как видно, боги наказали тебя, Игихуль, — сказал Убар вместо приветствия. — Не суждено твоей башне достичь небес. Не видать тебе бессмертия.
Игихуль ничего не ответил. Он смотрел на то, что буквально только что было строительной площадкой.
Дождь прекратился, тучи разошлись, и солнечные лучи осветили ужасную картину. При её виде среди последователей Игихуля стали раздаваться стоны и плач. Некоторые сели на землю и стали, рыдая, бить себя по голове. Другие впали в оцепенение, стремясь таким образом защититься от осознания того, что их надежде уже не суждено сбыться.
Игихуль молчал долго. Вдруг дыхание его участилось. Он повернулся к Убару.
— Убар, почему ты здесь? — спросил он.
Принц не нашёлся что ответить — не ожидал такого вопроса.
— Почему ты приехал сюда? — повторил Игихуль. Он показал рукой на простиравшуюся перед ними картину. — Почему все эти люди здесь?
— Потому что ты затеял строить башню, — подумав, ответил Убар.
— Вот именно! — воскликнул Игихуль. — Вот именно! Не потому что я её построил. А потому что я ЗАТЕЯЛ её строить!
Убар молчал, пытаясь понять, к чему клонит Игихуль. Тот продолжил:
— Пойми, Убар! Мир, в котором мы живем, создан идеями. Всё на свете, каждая вещь, появилось только потому, что какому-то человеку пришла в голову идея её создать. И каждый раз после этого мир менялся, становился другим.
— Этот мир создали боги, — возразил Убар.
— Даже если этот мир создал какой-то бог, он сначала должен был его придумать.
Игихуль отвёл взгляд от Убара и стал смотреть на угли, тлеющие в обжиговой печи.
Убар спиной почувствовал какое-то движение. Будто стена, к которой он прислонился, вздрогнула. Прислушался: движение не повторилось. Он сказал:
— Не спорю, всё сущее кем-то придумано. Я о другом. Взять хотя бы обычное колесо. Великое множество колёс ездит по разным дорогам, но человек, придумавший первое колесо, умер и всеми забыт. Никто не знает его имени. Никому оно не надо! Всем нормальным людям наплевать! Какое же это бессмертие? Зачем тратить жизнь на то, чтобы изобретать колёса? Какой смысл делать то, что не приносит выгоды?
Убар вновь ощутил, что пирамида вздрогнула. На этот раз движение сопровождалось глухим стуком изнутри.
