Михаил Поджарский - Башня высотой до неба
— Э-э-э, не всё так просто… Многие сами хотят эту башню построить. Они верят, что когда достанут неба, то сравняются с богами. Тогда исчезнут все горести и воцарится всеобщее счастье. Они эту башню знаешь, как прозвали? «Врата к богу».
— И много таких.
— Достаточно. А есть некоторые, кто считают самого Игихуля чем-то вроде бога. Те — всё время при нём. Каждое его слово слушают и другим передают. У этих он точно души забрал, зачаровал, без сомнения.
— Если его убить, чары исчезнут?
— Убить… Тело-то у него человечье, да тщедушное, к тому же… Но вот подступиться к нему… Возле него всегда человек есть, Булалум зовут. Огромный такой. Он ему и охранник, и слуга, и чуть ли не нянька. Однажды нашлись смельчаки, которые на Игихуля напасть решились, так он пятерых во мгновение ока положил. Двоим голыми руками головы оторвал.
— Тоже души лишился?
— Да нет, этот Игихулю служит добровольно. Тот ему жизнь спас.
— Может, Игихуль это делает ради богатства?
— Он нищ. Лугаль платит ему, как рабу — полмеры зерна в день. Говорят, он и того не съедает. Говорят, Булалум его насильно есть заставляет. Чем только и живёт… Воистину, лучшая пища для демона — человечьи души. А вот кто богатеет, так это Мескалам-дуг. Ему все платят: и мы, торговые люди, и угулы на строительстве. Да и ты, в город заходя, мыто платил?
— Очень большое!
— Это всё лугалю идёт. Якобы на постройку башни. Только врёт он, алчная тварь! Он недавно к своему дворцу новые кладовые пристроил. Из обожжённых кирпичей.
Стемнело. Пирамида, чуть освещённая багровым пламенем обжиговых печей, своим зловещим тёмным контуром закрывала звёзды. На Шубада и его гостя налетели полчища комаров, от которых им пришлось скрыться, войдя в дом и разведя огонь в очаге.
Налив из кувшина воды в медный сосуд, Шубад поставил его на огонь, чтобы приготовить ещё травяного отвара. Потом спросил:
— Сам-то ты зачем пожаловал? Никак демона нашего убить хочешь, чтобы он башню не построил, и Сеннаар не смог возвыситься над Аккадом?
— Одно время у нас того и хотели, — ответил Убар с улыбкой. — Говорили: построит Сеннаар башню высотой до небес, с неё будет всю нашу землю видеть, и сможет нас поработить.
— Правильно ли я понял — ваши помыслы переменились?
— Появились те, кто стал говорить другое, мол, такая башня, будь она построена, возвысит не только Сеннаар, но и всю нашу землю. Мы станем выше не только сирийцев, но и жителей самого Кемета, и даже людей с раскосыми глазами, живущих далеко на востоке. Они также говорят: велик тот, кто будет этой башней обладать.
— Не тот, кто построит, а тот, кто будет обладать… Только не построит Игихуль свою башню. Ты сам видел: это строительство подточило Сеннаар. Скоро мы все с голоду умрём…
— Не к лицу торговому человеку делать поспешные суждения.
— В чём же я не прав?
— Те люди говорят ещё и такое: Сеннаару надо помочь. Башня должна быть построена. А там поглядим…
— Удивительные вещи ты рассказываешь, Убар! — воскликнул Шубад и, спохватившись, поспешно снял с огня сосуд с водой, которая уже закипела.
— Я тебе больше скажу, — продолжал Убар. — Вскоре соберутся в Аккаде послы со всей нашей земли: от луллубеев, гутеев, хурритов, касситов, амореев[16], даже из Нима придут. Будет совет. На нём хотят заключить союз племён. Мысль такая: все вместе построим башню в Сеннааре и будем жить, без распри и войн. Башня же будет вечным знаком нашего союза. Только сначала на том совете я доложу сведения, что привезу отсюда.
— Союз это хорошо… — сказал Шубад, разливая напиток, и замолчал.
— Договаривай.
— Сколько бы муж женой вместе не прожили, всё равно главный среди них кто-то один.
— К чему ты клонишь?
— Главным и у зверей, и у людей становится тот, кто сильнее. Сильнее всех сейчас Аккадский царь. Не хочет ли он с помощью этой башни создать себе империю…
— Поживём — увидим, — усмехнулся Убар.
* * *— Выдайте нам вашего демона! Демона! Демона сюда! — кричали из толпы, бесновавшейся у подножия пирамиды.
Черноголовых в той толпе было всего несколько человек. Большинством там были воинственные хурриты. Были там и амореи, и другие пришельцы появившиеся в Сеннааре полгода назад. Сейчас они стремились, во что бы то ни стало, прорваться на верх пирамиды, где виднелись устремившиеся в небо первые этажи Игихулевой башни, где был и сам Игихуль, никогда не спускавшийся вниз.
Их намерениям препятствовали аккадские воины, оборонявшие подступы к двум лестницам, пристроенным к пирамиде. Силы были равными: аккадцев было хоть и меньше, но они превосходили противников выучкой и вооружением. Их тела были покрыты доспехами, а в руках они держали крепкие щиты. Длинными мечами они умело разили атаковавших, вооружённых только ножами, камнями да палками.
Часть нападавших, отчаявшись побиться к лестницам, стала карабкаться по стенами пирамиды, цепляясь руками и ногами за малейшие выступы. Их манёвр поначалу удался — самые ловкие смогли подняться локтей на десять — двенадцать. Однако ликование их было недолгим. Сверху посыпались кирпичи. Катясь вниз по склонам, они набирали такую скорость, что попав поднимавшимся в головы, разбивали их, усеивая стены пирамиды кровавыми брызгами.
Нападавшие, бывшие в задних рядах, уразумев, что их намерение подняться на пирамиду не будет иметь успеха, предоставили свой авангард произволу её защитников и стали вымещать злобу на бывших неподалёку печах для обжига кирпичей. Свирепо набросившись, они в считанные мгновения превратили две из них в груды непотребного хлама. Оставшиеся были спасены подоспевшим отрядом аккадской кавалерии. Налетев, словно шквал, конники беспощадно расправились с бунтарями, изрубив их саблями и исколов пиками.
Пока аккадцы добивали раненых и убегающих, их командир, спешившись и вручив повод своего коня ординарцу, ступил на лестницу, начав длинный подъём на пирамиду.
Наверху его ждал отнюдь не ласковый приём. Вход в первый этаж башни был завален кирпичами. Строители же, сплошь черноголовые, находились перед этим завалом. На их лицах написана была решимость оборонять свою крепость до последней капли крови. Они были вооружены ножами, хурритскими кинжалами и другими предметами, которые в их сильных руках приобрели убийственные качества.
Аккадский командир не дрогнул при виде такого проявления враждебности.
— Мне нужен Игихуль! — громко сказал он, презрев направленные в его сторону орудия убийства.
— Уходи чужеземец! Ты не можешь быть здесь, в этом святом месте! — стали кричать защитники башни.
— Перед вами принц Аккада, ничтожные! — громовым голосом произнёс аккадец. — Достаточно одного моего слова и от вас, собаки, костей не останется!
— Чего ты хочешь Убар? — спросил визгливый голос из глубины постройки. Крики в тот же момент смолкли.
Строители разошлись в стороны, образовав проход, в конце которого показалась тщедушная фигура, закутанная в рваную хламиду. Когда Игихуль двинулся вперёд по этому проходу, его почитатели благоговейно отводили взгляд и старались держаться так, чтоб он их не коснулся.
— Хочу узнать, как долго будет длиться твоя затея, — сказал Убар, когда Игихуль подошёл к нему, тяжело припадая на правую ногу.
Аккадцу он был по локоть. Ужасно худ — сквозь тонкую, словно пергаментную, кожу его обнажённых рук и ног отчётливо проступали кости и сухожилия. Правое колено раздулось и, как видно, доставляло ему нестерпимые страдания. Если бы не цепкий взгляд единственного глаза, которым он впился в Убара, его обтянутый землистой кожей череп можно было бы счесть черепом мертвеца, только что извлечённым из могилы.
Откуда-то появился человек огромного роста и, поставив маленький табурет рядом с Игихулем, помог ему сесть, невзирая на присутствие особы царской крови. Затем он осторожно выпрямил его правую ногу и укутал больное колено краем хламиды.
— Всё-всё, Булалум, иди, — тихо произнёс Игихуль, коснувшись рукой головы гиганта. — Мне надо поговорить с принцем.
Убар, поняв, что ему седалища не достанется, присел на кучу кирпичей.
— Моя, как ты говоришь, затея будет длиться, пока башня не достигнет тысячи локтей, — сказал Игихуль, отвечая на вопрос Убара.
— Хочешь приблизиться к богам? — спросил тот с усмешкой. — Не боишься, что они разгневаются и покарают тебя за гордыню?
— Посмотри на меня. Посмотри, в каком теле твои боги вынудили меня существовать. Можно ли покарать ещё больше?
— Вот оно как: ты — одно, твоё тело — другое! Я-то, глупец, полагал, что моё тело это и есть я. Мои ноги, которые меня носят, мои руки, могущие держать меч, мой детородный орган, который доставляет мне столько удовольствия…
— Твоими деяниями управляет твой детородный орган?
