Самуэлла Фингарет - Дёмка – камнерез владимирский
– Главное, за что они в летопись-то попали? За то, что на многие годы строили, руби-топор. В плотницком деле поспешка во вред. Чтобы внукам и правнукам строение передать, для этого по всем законам рубить надобно.
– Неужто до следующего года ждать? – Андрею Юрьевичу не терпелось начать работы по расширению крепостных стен.
– В конце весны, князь-отец наш, и начнём, а ещё того лучше – в начале лета. К зиме землекопы прокопают рвы, соединят верховья оврагов. Мы тем временем брёвна заготовим. Зима – время рубки, руби-топор, лето – время строить. Знаю я один боровой лес. Место сухое, высокое. Стволы подберём потолще да поровней. Волокно на срубе будет глядеться, что твоё зеркало.
На лице князя выразилось нетерпение. «Сейчас вспылит, – подумал Кузьма. – Старика плотника взашей погонит». Но князь не вспылил, и плотник как ни в чём не бывало продолжал свою неспешную речь, то и дело вставляя «руби-топор».
– На нижние венцы лиственницу подготовим, руби-топор. Лиственница и ель сырость не пропускают, крепко стоят. Изнутри сосну приспособим. А чтобы ты не гневался, князь-отец наш, на моё несогласие работы по осени начинать, потешу тебя одной тайностью. Стены мы так устроим, что, коли осада случится и враг задумает подвести подкоп, пусть хоть ночью копает, когда темно, пусть хоть бубнами заглушает работный гул, всё одно работа его тайная в крепости явной скажется. Сразу узнаешь, что враг орудует под землёй.
– Как же так, если не видно, не слышно?
– На деле покажу, князь-отец наш, пустое слово не вымолвлю, руби-топор. Да и тебе недосуг со мной, мизинным человеком, длить разговор. Боярин к тебе пожаловал.
В дверях показался Яким, выжидательно посмотрел на князя.
– С делом?
– Важнейшим.
Плотник вышел. Кузьма последовал за ним.
– Как звать тебя, мастер?
– Федотом крестили, прозвище дали Руби Топор.
– Скажи, Федот, сделай милость: велика ли твоя артель, как обязанности распределяешь?
– Сколько пальцев на руках и ногах, такова и артель. Каждый палец равно на месте и одинако дорог. А для чего ты слова мои простые на берёсту записываешь?
– Для того, что немалое место в летописании займёт рассказ о градниках, с чьей помощью рос и мужал Владимир.
В Присенной горнице разговор тем временем шёл другой.
– Дурная весть подоспела, князь-государь Андрей Юрьевич, – начал Яким, словно трудную ношу сбросил. – Варисий докуку привёз. В самый тот день, когда мы оставили Вышгород, он, напротив того, возвернулся и по нашим следам сюда поспешил.
Князь сдвинул брови. Варисий, торговый гость, был отправлен в Царьград с кожей и куньим мехом. Вобрат его ждали с тонкими сукнами, нарядными тканями и особо ценимыми князем иконами строгого византийского письма.
– Варисию надлежит находиться при лодках с товарами, а лодкам, по всем расчётам, сейчас по Дунаю идти.
– Иван Берладник расчёты спутал. Товары, в Царьград плывшие, доставлены в город Берлад.
– Опомнись, Яким, князь Иван в оковах сидит, в земляной яме. Вряд ли великий князь ослушника выпустил.
– Верно, что сидит Иван Берладник в оковах, но и то верно, что берладники – голь перекатная – его именем грабят торговых гостей и награбленное раздают такой же, как сами, голытьбе. Варисий говорит: сбились в сотни, сотских назначили. Прикажи – кликну Варисия, он в сенях сидит, дожидается.
Андрей Юрьевич не ответил, задумался.
Было время, любил он князя Ивана, как брата, сочувствовал его бедам. Старшие родичи обездолили князя, лишили удела. Всего-то и был городок Звенигород близ Галича на Днестре. Коварный и хитрый Владимирка Галицкий, объединяя земли, отнял Звенигород. Доставшийся взамен неказистый Берлад с клочком земли между реками Прутом и Сиретом ни положения не мог принести, ни казны. Зато имелась у князя Ивана Берладника казна особая: было золото – доброе сердце, серебро – вольный нрав и молодецкая удаль. Начали в Берлад стекаться мизинные люди, боярами обездоленные или детскими по миру пущенные. Иван всех привечал. В ответ берладники за своего князя готовы были жизни отдать. Вместе носились по всей Руси. Где вспыхнет усобица, там и Иван Берладник впереди своей вольной конницы. О ком думал: «С ним истина», тому и спешил на подмогу. Меч и копьё имел неустрашимые. Служил Иван Святославу Новгород-Северскому – не поладил, ушёл к Ростиславу Смоленскому – и того покинул, союзничал с Юрием Владимировичем, когда тот прозывался ещё князем Суздальским, – так же ушёл. Как норовистый конь, Иван не терпел узды. Чуть не по нём, громким посвистом созывал своих молодцев и под грохот бубнов и пение труб покидал неугодного князя. Птица перелетает с места на место – человеку пристало избрать один путь. Вот и захлопнулась клетка. Великий князь Юрий повязал Ивана Берладника, бросил в яму. Недолгое время продержал в Суздале, потом перевёз в Киев. Лишившись предводителя, берладники приутихли, не видно стало, не слышно. Теперь, значит, снова зашевелились.
– Как думаешь, Яким: откуда у берладников смелость взялась мои ладьи грабить? – спросил Андрей Юрьевич.
– Ума не приложу. Прикажи Варисия крикнуть, он в сенях сидит, твоего прощения дожидается. Из первых уст всё узнаешь.
– Не надо. Довольно того, что от тебя узнал. Торговому гостю скажи, что вины на нём не держу. В другой раз снарядим при товарах охрану. Да, сделай милость, распорядись, чтобы камнеделам и плотникам повсеместно подмогу оказывали. И как посоветуешь: не послать ли сыновей за камнем на Клязьму и Москва-реку? Пусть привыкают. Возводить города – дело княжье.
Глава VI. БЕЛЫЙ КАМЕНЬ ИЗВЕСТНЯК
След вывел Дёмку к большому плоскому камню, торчавшему среди леса наподобие скамьи. Трава и вереск вокруг полегли на самую землю. «Долго топтался», – подумал Дёмка. Он подошёл к камню, провёл рукой по мелким царапинам, едва различимым на гладкой поверхности. «Кувшины и кубки, должно быть, сминал, чтобы сподручней было в мешке нести».
Камень с царапинами указал, что направление выбрано верное. В другой раз, куда держать путь, Дёмка разведал в кузнице, черневшей с края селения. Избы расположились по обе стороны проезжей дороги. Кузница встала поодаль.
– Значит, ты сын Гордея! – Кузнец встретил Дёмку, как дорогого гостя. – Кто же о Гордее не слышал? Среди мастеров мастером был. Сам кузнечишь или мал ещё молот держать? Оставайся у меня заместо брата, а хочешь – подручного.
– От товарища я отстал, – решил соврать Дёмка. Он не мог объявить правду. – По важному делу отправились, да разминулись в лесу. Не проходил ли мимо? Собой не старый, борода клочковатая, глаза близко к носу бегают.
– Щербатый, без переднего зуба?
Дёмка поспешно кивнул головой.
– Проходил, как есть проходил. Ночевал в кузне.
– Давно?
– Две ночи минуло. Пришёл под вечер. «Пустишь на ночёвку?» – «Не выгонять же», – говорю. Проходимцем показался мне твой товарищ, не обессудь. Он глазами вокруг обшарил, приметил, что горн топится. «Дозволь, – говорит, – хозяин, горн не гасить, иззяб я. За доброту и огонь заплачу», – и сунул мне в руку пять золотых бляшек. Я тиснённый узор рассмотрел и принял, не удержался. «Пожара, – говорю, – опасаюсь». – «Не малолеток, к огню привычен». Утром прихожу – горн горячий, щербатого и след простыл и тигля одного не хватает. Зачем он ему понадобился? Или вместо горшка прихватил?
«Известно зачем, – подумал Дёмка. – Ночью золото переплавил и с тиглем унёс».
– Говорил, в какую сторону повернёт?
– Не обмолвился. Прямоезжая дорога у нас одна, на реку Москву выводит. А лучше всего оставайся. Опередил он тебя намного, вряд ли догонишь.
– Ничего, догоню.
Кузнец положил в мешок лепёшки, сало, овечий сыр.
– Возьми, в пути пригодится.
– Спасибо.
– Да прошу, сделай милость, верни своему приятелю его добро. Никогда за постой платы не брал, а тут словно бес попутал, – кузнец протянул в горсти золотые бляшки.
Достаточно было взгляда, чтобы увидеть: точно такую Дёмка поднял в лесном шалаше.
– А как не встречу? Сам говоришь – опередил он намного.
– Делай тогда что хочешь. Хочешь – в реке потопи, хочешь – невесте будущей на потеху оставь. Работа искусная.
Дёмка коснулся рукой земли, выпрямившись сказал:
– Пусть пошлёт тебе удачу бог кузнецов Сварог.
Священники запрещали упоминать старых богов. Кузнец огляделся по сторонам, но тут же рассмеялся над собственной опаской и, как равному, поклонился Дёмке большим поклоном.
– Спасибо на добром слове, будет нужда – приходи.
Утоптанная, исхоженная, иссечённая колёсами дорога тянулась через заросший кустарником лес. Чёрные ели или березняк подступали к самым обочинам. Неожиданно стволы раздвигались. Открывалось озеро с рыбачьими лодками, замершими над собственным отражением. За распаханными прогалинами появлялось селение: избы, окружённые частоколом, землянки и клети, вспучившиеся наподобие нарытых кротом холмов.
