Роберт Юнг - Лучи из пепла.
— Довольно ходить с похоронной миной! Не распускайся! Давай, помоги мне построить новый дом!
Такими увещеваниями Сэцуэ удалось наконец вырвать сына из апатии и смертельной тоски, которая овладела им после капитуляции. Сначала против своей воли, а потом со все возрастающей готовностью и наконец даже с каким-то гневным воодушевлением Кадзуо подчинился приказаниям отца.
— Они с ума сошли! — говорили прохожие, глядя, как усердно отец и сын расчищали свой участок, вытаскивали из-под развалин обгоревшие доски, проверяли их крепость, вбивали в землю столбы и в конце концов еще до начала осенних дождей покрыли свой дом крышей. Кадзуо М. с торжеством занес в свой дневник:
«На тридцать второй день наш дом был возведен из материалов, которые мы нашли на выгоревшей земле. Это была в Хиросиме «новостройка номер один».
Когда семья впервые улеглась в новом доме, Хидэко шепнула брату:
— Погляди-ка, ни-тян (старший брат), через щели крыши светят звезды.
Кадзуо заметил с горькой иронией: — Тем, что тебе теперь придется жить в таких апартаментах, ты обязана американцам.
8Доктор Митихико Хатия так описывает зрелище, представшее перед ним на третий день после атомной бомбардировки, когда он выглянул через оконные проемы своей больницы:
«На севере, востоке, юге и западе — повсюду простиралась пустыня. Казалось, что до побережья, находившегося за несколько километров от этого места, и даже до острова Ниносима — рукой подать! В центре города, примерно на расстоянии полутора километров, виднелись почерневшие развалины двух самых высоких зданий Хиросимы, а также дом «Тюгоку пресс». Наш священный холм Хидзи-яма в восточной части города, казалось, был так близок, что к нему можно было прикоснуться рукой. На севере мы не увидели ни единого дома. Тут я впервые ясно понял, что подразумевали мои друзья под словами «Хиросима уничтожена».
Тот, кто листает теперь подшивки крупной хиросимской газеты «Тюгоку симбун», удивляется, как быстро снова восстановился пульс опустошенного города на окраинах «атомной пустыни». Действуя вопреки голосу разума, десятки тысяч людей цеплялись за истерзанную землю своей родины. Ежедневно в Хиросиму возвращалось больше людей, чем уезжало. Местная газета явилась лучшим примером той безудержной воли к жизни, которой была исполнена вначале лишь небольшая часть жителей города. Уже 9 августа, то есть через три дня после катастрофы, газета была доставлена всем подписчикам, которых удалось разыскать. Правда, они получили, собственно говоря, провинциальные выпуски газет «Асахи» и «Майнити», которые на основании особой договоренности о взаимопомощи в случае катастрофы выходили под заголовком «Тюгоку симбун» и ввозились в Хиросиму из соседних городов. Тем временем оставшиеся в живых сотрудники газеты, здание которой почти полностью сгорело, работали не покладая рук, чтобы как можно скорее возродить собственную газету. Их первая попытка отпечатать краткий выпуск газеты на машинах в маленькой типографии Сагава не удалась из-за сопротивления начальника штаба провинции генерал-майора Мацумара, который, по всей видимости, опасался цензуры. Четыре редактора газеты «Тюгоку симбун» превратились на время в «городских глашатаев». Вооружившись мегафонами, они, стоя на грузовиках, выкликали важнейшие городские новости и объявления.
К счастью, в деревню Нукусима, расположенную в пяти километрах от разрушенного города, была предусмотрительно увезена огромная ротационная машина. Однако стены и окна фабричного здания, в котором стояла машина, не выдержали действия «пикадона» даже на таком далеком расстоянии. Обосновавшись в трех больших армейских палатках около типографской машины, оставшиеся в живых наборщики, электрики, машинисты, канцелярские служащие и редакторы — многие из них еще с повязками и лубками — с помощью нескольких рабочих построили временное здание типографии, сделали электропроводку, наскоро забив в землю столбы, и подвели контакты к металлическому колоссу. И, когда после ряда бесплодных попыток однажды вечером цилиндры машины дрогнули и начали вращаться с привычным шумом, присутствующие распили при свете луны «сури» (самогон), громогласно произнеся тост за будущее Хиросимы.
Тридцать первого августа, то есть всего лишь через три с лишним недели после «пикадона», в Хиросиме уже продавался первый составленный и отпечатанный собственными силами послевоенный номер газеты «Тюгоку симбун». С этого дня газета начала выходить регулярно, печатая, как прежде, объявления, даже с иллюстрациями.
— Для проявления снимков мы приспособили бомбоубежище, отрытое в горе, — рассказывает один из редакторов о днях в Нукусиме, полных разнообразных приключений, — но литеры приходилось отливать под открытым солнечным небом. Результаты обеих операций оказались весьма сходными: трудно было отличить иллюстрации от текста, так как снимки и набор практически получались одинаково черными. В дождливые дни вообще приходилось отказываться от фотографий. Подготовляя к печати бумагу, мы били по рулонам мокрыми бамбуковыми палками, а сушку производили над костром, сложенным из древесного угля…
Четвертого сентября 1945 года газета «Тюгоку сим-бун» довела до всеобщего сведения, что в Хиросиме прекращается бесплатное питание жителей, введенное после катастрофы, и что в городе открыто двадцать четыре временных продовольственных магазина.
Седьмого сентября газета впервые сообщила, что в черте города все еще находится 130 тысяч человек (перед катастрофой население Хиросимы, включая солдат гарнизона и эвакокоманды, составляло около 390 тысяч человек). Через три дня, то есть 10 сентября, было объявлено о частичном возобновлении подачи электроэнергии, а 13 сентября сообщалось, что городское управление будет бесплатно выдавать строительные материалы жителям, чьи дома полностью разрушены. Рабочие немедленно приступили к вырубке городской рощи Конганэ-яма, распилке стволов и раздаче лесных материалов всем желающим. Это было жизненно необходимое и мужественное решение, но впоследствии ни один чиновник не хотел брать на себя ответственность за него, так как некоторые местные политики с осуждением утверждали, что деревья были вырублены без «надлежащей санкции» и, следовательно, совершенно «незаконно».
На этом первом этапе восстановления работа шла ускоренным темпом ввиду приближавшегося осеннего равноденствия, которое в тех краях начинается в первые дни сентября и знаменуется проливными дождями и штормами. Иногда дождливая погода наступает даже в жаркие летние месяцы. Август 1945 года был сравнительно сухой; кратковременные дожди приносили людям, ютившимся среди развалин, скорее облегчение, так как ненастье спасало их хотя бы временно от роя комаров и мух, которые набрасывались и на живых, и на мертвых, чьи трупы разлагались под грудами пепла и развалин.
Правда, новые, наскоро сколоченные бараки почти сплошь находились на почтительном расстоянии от центра города, опустошенного атомной бомбой. Если плотность населения в пределах «адского круга» составляла даже в конце года лишь 3,1 процента по сравнению с плотностью населения до катастрофы, то все окраины Хиросимы были вскоре перенаселены. В трех километрах от эпицентра взрыва число жителей возросло до 128,5 процента по сравнению с «доатомной эрой», а за пределами этого круга ютилось почти вдвое больше людей, чем прежде (181,6 процента).
Некоторые из этих окраин, ставших теперь особенно популярными, были издавна предоставлены тысячам людей, которых их соотечественники считали «нечистыми» и старались отделить от остального населения, загоняя в специальные «гетто». В Хиросиме число «гетто», так называемых «бураку», было особенно велико, потому что этот город, веками считавшийся цитаделью буддизма, пользовался «нечистыми» (их называли «эта», что буквально означает «много грязи») для выполнения тех работ, которыми не хотели марать себе руки чувствительные и преданные букве высокой религии верующие. К числу таких работ принадлежали убой скота, обработка кож, уборка и использование отбросов. Отвращение к несчастным изгоям доходило до того, что даже произнесение слова «эта» считалось предосудительным. Вместо того чтобы произносить кличку «нечистых», буддисты обычно поднимали четыре пальца, намекая на то, что «эта» якобы общаются с четвероногими и сами стоят на одной ступени с животными.
То, что презренные обитатели «бураку», которых старались держать возможно дальше от центра города, пострадали от «пикадона» меньше, чем остальные жители Хиросимы, было своего рода справедливым вознаграждением за все прошлые унижения. Теперь они вдруг стали «привилегированными», так как у них по крайней мере осталась крыша над головой.
Впервые за много веков зашатались перегородки, воздвигнутые религиозным кастовым духом. Казалось, осуществлялось то, чего не удалось добиться даже с помощью законов, которые начиная с XIX века предоставляли «эта» равноправие, существовавшее, впрочем, лишь на бумаге. Теперь беженцы из центра Хиросимы нашли приют в кварталах «эта» — в Минами, Мисаса, Фукусима, в северном, среднем и южном пригородах. С другой стороны, несколько предприимчивых обитателей «бураку» впервые решили проникнуть в опустошенный, временно ничейный центр города и заняться там каким-нибудь промыслом. Но, по мере того как продвигалось восстановление Хиросимы, по мере того как из хаоса первых недель снова рождался все более твердый порядок, вокруг «эта» в Хиросиме вновь вырастали старые стены предрассудков и презрения. Некоторое время казалось, что страшное новое оружие хотя бы в одном совершило доброе дело — реабилитировало «эта». Атомная бомба, правда, несколько расшатала старые барьеры, но разрушить их не смогла. Даже ей это оказалось не под силу.
