Владимир Москалев - Гугеноты
— О, если бы я имел возможность отомстить за свое позорное унижение…
— Об этом нечего и думать, — перебила его дама. — Прежде вам надо укрыться в другом месте, хотя бы на время. Вы не должны больше появляться на этой улице, иначе они вас узнают и тогда уже непременно убьют.
— Что же мне делать? — спросил Лесдигьер.
— Не беспокойтесь, я обо всем подумала, — заверила его незнакомка. Теперь они стояли на одной площадке и с любопытством рассматривали друг друга. — В доме моей подруги… или, вернее, в доме особы, которую я очень хорошо знаю, вы будете в безопасности.
— Чей же это дом?
— Весьма высокопоставленной особы, смею вас заверить. Лесдигьер вспомнил вдруг предсказание цыганки.
— А кто она? Уж не королева ли?
— Нет.
— Кто же?
— Мсье очень любопытен.
— Разве в Париже это считается пороком?
Дама одарила его игривым взглядом и засмеялась:
— Ее зовут Диана де Франс.
Лесдигьер непонимающе похлопал глазами и, поскольку названное имя ничего ему не говорило, не удержался от очередного вопроса:
— А кто она?
Незнакомка удивленно вскинула брови:
— Сударь, вы что, с Луны свалились?
— Нет, мадам, не с Луны, — устало произнес Лесдигьер, перенеся тяжесть тела на перила лестницы. — Я прибыл с юга. В Париже впервые, добрался только сегодня…
— Вот как… И вы не придумали ничего умнее, сударь, как затеять на площади города, куда прибыли впервые в жизни, ссору с незнакомыми людьми?
— Всему виной проклятый монах с его лживой проповедью.
— Защищающей папистов, надо полагать?
— Я думаю, ни один монах Парижа не станет читать проповедей в пользу протестантов.
— Выходит, мсье, вы гугенот?
— Да, мадам. Но если вы отдадите меня на растерзание этой озверелой толпе, я с радостью приму мученическую смерть, ибо она будет исходить от вас.
— Успокойтесь, никто не собирается причинять вам зла.
— О, сударыня, значит, вы — католичка, спасшая гугенота и предавшая тем самым своих братьев по вере? — воскликнул в изумлении Лесдигьер.
Прекрасная незнакомка приложила палец к губам:
— Тс-с… Не надо столь громко выражать обуревающие вас чувства, в наше время это небезопасно. Наша вера не запрещает нам оказывать помощь попавшему в беду человеку, не спрашивая о его истинном вероисповедании. Будем считать, что мне это неизвестно, и да простит мне Господь этот грех.
— Охотно простит, сударыня, ведь одна из Его заповедей гласит: «Возлюби ближнего, как самого себя».
— «Пусть даже он твой враг, — прибавила дама, — но он гот, кто нуждается в тебе». Жаль, что наши монахи в своих проповедях пренебрегают этой заповедью Христа.
— О, мадам, я совсем потерял голову, простите меня! — пылко воскликнул Лесдигьер. — Но поверьте, в вашем обществе я чувствую себя во сто крат сильнее и готов выдержать натиск хоть десяти парижских площадей!
Дама многообещающе улыбнулась:
— Я думаю, мне представится возможность испытать вашу храбрость на деле, мсье, и конечно же не в глупой стычке с толпой полубезумных фанатиков.
— Приказывайте, сударыня, для вас я готов на все!
— Прежде всего, снимите ваш колет: его вид может вызвать вначале удивление, а потом подозрение. Розита! — Показалась служанка. — Подшей колет мсье, и живо! Но сначала открой дверь и впусти собак.
Служанка отодвинула засов, и Лесдигьер кликнул Брюна. Пес вбежал в дом тотчас же, а его подруга нерешительно топталась, подозрительно поглядывая на обеих женщин. Однако, подбадриваемая дружком и его хозяином, в конце концов, тоже переступила порог.
— Признаться, ваш поступок был отчаянным и смелым, мсье, — произнесла незнакомка, когда служанка закрыла дверь. — Думаю, он послужит вам отличной рекомендацией перед герцогом де Монморанси. Сам он католик, но сочувствует кальвинистам и не переходит в протестантскую веру лишь потому, что это пойдет вразрез с интересами двора. Такова ориентация большинства католиков Франции. Герцог же скорее «политик», так стали называть умеренных. К вопросам религии относится, я бы сказала, хладнокровно, нежели терпимо. Благосостояние Франции для него превыше всего.
— Но при чем здесь Монморанси? Ведь вы говорили, помнится, о какой-то даме…
— Эта дама — его жена. А теперь скажите, способны ли вы проделать небольшой путь?.. Сейчас?.. Со мной?..
— Приказывайте, сударыня.
— Быть может, вам лучше отдохнуть здесь? А потом, когда вы подлечите свои раны, мы отправимся в дом герцога.
Поначалу Лесдигьер хотел было так сделать, ибо чувствовал себя неважно, да и перспектива остаться в доме прекрасной незнакомки его вполне устраивала, но мысль, что его посчитают слабым и немощным из-за пустячной потасовки с какими-то лавочниками, смутила его, и он ответил:
— О мадам, я вовсе не желаю навлечь на ваш дом гнев этого сброда. А мне не хотелось бы оказаться столь неблагодарным. Посему я готов следовать за вами слепо туда, куда вам будет угодно меня повести.
— И вы не пожалеете, что не остались здесь? — с улыбкой спросила прекрасная дама, поглаживая перила лестницы.
Лесдигьер понял намек и решительно сказал:
— Нет, мадам, клянусь вам, я чувствую себя прекрасно.
— Хорошо, мсье, тогда надевайте ваш колет и пойдемте отсюда поскорее, а по дороге я вам все объясню. Эти торговцы действительно слепые фанатики, все они рьяные католики; за сказанное против папы слово они готовы вцепиться вам в горло.
— Они здорово одурачены церковниками, — проговорил Лесдигьер, но вовремя спохватился: — Ах, простите меня, я совсем забыл, что вы исповедуете их веру.
— Не будем дискутировать на эту тему, мсье, — сухо сказала незнакомка и заторопилась: — Пойдемте же, не стоит терять время.
Они прошли через дом и вышли в другую дверь, на улицу Шанварери. Однако тут подружка Брюна заупрямилась и ни за что не захотела идти дальше. Пес подошел к подруге, лизнул ее в нос, несколько раз пролаял и побежал вслед за Лесдигьером.
Тем временем дама и ее спутник миновали улицу Шанварери, свернули налево, потом направо и очутились на улице Сен-Маглуар, прямо против церкви Сен-Жиль.
— Могу я спросить, куда вы ведете меня, сударыня? — поинтересовался Лесдигьер.
— На улицу Монморанси. Там и живут принцесса Диана Ангулемская и ее муж герцог Франсуа. Ну вот, теперь, когда мы свернули за угол, можно вздохнуть свободнее. Здесь всегда малолюдно… Вы не откажетесь, надеюсь, назвать ваше имя, мсье?
— Конечно, нет. Я Франсуа де Лесдигьер. А как зовут вас?
— Я баронесса Камилла де Савуази.
— Так вы ведете меня в дом к герцогу Монморанси?
— Вас что-то смущает?
— Вовсе нет. Мне приходилось слышать о нем. Отец рассказывал, как он воевал под командованием герцога в Италии. Его отец — коннетабль Монморанси.
— Да, тот самый, что отнял всю славу военных походов у герцога де Гиза и присвоил себе. Впрочем, не без участия всем известной герцогини де Валантинуа.
— Дианы де Пуатье?[23]
— Вот именно. Хорошо, что ее уже нет. Мадам Екатерина сослала ее куда-то — и поделом. Муж умер, власть перешла в руки жены, а не любовницы. Так вот, о коннетабле. Еще в прошлом году он был в опале, и царствовали Гизы, но после смерти Франциска королева-мать, не без оснований опасаясь их усиления, удалила их от себя, впрочем, по-видимому, ненадолго, и приблизила к себе Бурбонов и Шатильонов, а заодно и опального коннетабля. Он теперь стар и не имеет былого влияния, но его сыновья стали необычайно популярны и пользуются особым расположением вдовствующей королевы. Так что вам повезло, мсье, что вы именно меня встретили на своем пути. Я введу вас в дом, которому вы, если пожелаете, сможете служить.
— О мадам, это превосходит мои самые заветные желания, и отныне я буду думать только о том, как мне отблагодарить вас.
— Уверена, у вас появится такая возможность.
— А вы? Простите, но какое отношение имеете вы, мадам, к семейству Монморанси?
— Я просто очень хорошая подруга мадам де Кастро. Когда ей было плохо после смерти отца, я первая подала ей руку помощи и утешила в горе.
— Кто такая мадам де Кастро? И о чьем отце вы говорите? — вконец растерялся Лесдигьер.
Тем временем они свернули на Медвежью улицу и направились в сторону Тампля, высокие шпили которого уже были видны невдалеке.
— Диана де Кастро, — продолжила Камилла де Савуази, — внебрачная дочь короля Генриха II.
— Того самого, что погиб на турнире?
— Именно, мсье.
— Ого, выходит, она самая настоящая принцесса!
— Да, принцесса без королевства. Кстати, ее мать — Диана де Пуатье. Так, во всяком случае, говорят.
