Владислав Глинка - Дорогой чести
— Рота, на пле-чо! К церемониальному маршу, в колонну по первому взводу, правое плечо вперед. Шагом… — Пауза. Коротким выдохом: —… арш!
И разом ударили в землю выброшенные вперед левые ноги.
«А как все предсказал бухгалтер!» — думал Сергей Васильевич, глядя, как, рассекшись на четыре ровные части, но не ломая в них равнения, рота повернулась перпендикулярно своему прежнему положению и, дрогнув, остановилась. Новая команда — и все четыре барабанщика, оказавшиеся теперь в ряд впереди, загремели шаговую дробь. Шеренга за шеренгой маршируют мимо. Отлично прошли, не сломав нисколько равнения, не нарушив дистанции между капральствами… или как их… взводами… Опять все так слаженно, будто раздвижные солдатики-игрушки ходят в умелых руках. Ай да Козлов!
Даже Аракчеев ухмыльнулся.
— Чисто ходят, — повернулся он к майору. — Еще ружейные приемы так же отделать — и хоть в гвардию на повышенный оклад молодцов перевесть… А засим, господа офицеры здешней роты, прошу отсюда уйтить. Произведу опрос претензий.
«И тут бухгалтер оракулом оказался», — подумал Непейцын, заворачивая за угол гауптвахты рядом с Козловым. И сказал:
— Ну и мастер вы, Егор Егорыч, в строевом деле!
— Не последним в дивизии считался, — приосанился капитан.
Минут через десять прибежал адъютант:
— Его сиятельство просят к роте! — И вполголоса: — Всем довольны солдаты отозвались.
Когда подошли, граф спросил:
— День ноне, кажись, постный?
— Постный, ваше сиятельство! — подтвердил адъютант.
— Всем по чарке водки, по фунту рыбы. Спасибо, молодцы!
— Рады стараться, ваше сять-ство! — рявкнули солдаты.
— Посмотрим казарму, Сергей Васильевич, — сказал Аракчеев.
«По имени-отчеству! Значит, доволен», — решил Непейцын.
— А как капитан твой по хозяйству? Знает ли толк в довольствии, в швальне, в переписке? — спросил на ходу граф.
— Отменно хорош во всем, — заверил Непейцын и подумал: «Решает, можно ли Козлову роту дать, когда я батальон получу…»
В казарме все сошло хорошо, хотя Аракчеев не поленился взлезть на лавку под ротной иконой и, перекрестясь, повозить рукой по тыльной ее стороне. Пыли и там не оказалось нисколько.
— А теперь пойду на постоялый, чай пить да соснуть часок перед тем, как завод смотреть. Здесь-то все знакомо, а там механика разная, ум надобно натуживать, — закряхтел граф.
— Мои дрожки к услугам вашего сиятельства, и прошу ко мне откушать и отдохнуть, — пригласил Непейцын.
— Спасибо, Сергей Васильевич! Дрожки возьму на полчаса. А насчет хлеба-соли дозволь субординацию соблюсть. Нонче, верно, меня обедать генерал ваш попросит, а завтра, перед дорогой, изволь, накорми по старой дружбе. Только чур — никаких гостей, чтоб побеседовать… — Аракчеев обернулся и нашел глазами Козлова: — А фрунтовому мастеру особое спасибо! — Он поклонился чуть не в пояс.
— Рад стараться, ваше сиятельство! — выкатил глаза капитан.
— Я твоего старания, сударь, не забуду. Таких и государь наш жалует… — И снова обратился к Непейцыну: — Ну, проводи, Славянин. Прикажи нас бережно везть, ухабы здешние — ох!.. А Филатка твой жив ли?
— Здесь, со мной. Только вольный теперь, цеховой столяр. Отпустил его за то, что меня в очаковском рву сыскал и выходил.
— Ну-ну, — пожевал губами Аракчеев, направляясь к воротам. — Твое дело. Я же так полагаю, что в том холопья обязанность, чтоб за господина своего живот положить, ежели понадобится, как наша с тобой — за государя. Аль не верно говорю? — Он покосился зеленым глазом на Сергея Васильевича.
Тот ответил:
— Истинная правда, ваше сиятельство!
— Раз службе конец, я тебе Алексей стал, а не сиятельство.
— Слушаю, Алексей Андреевич.
— Ну, хоть так… А ты ведь Васильевич? Не спутал? В голове-то всякого складено… Вот при опросе давеча едва вспомнил, почем на мясо да на соль жалованья нижних чинов прибавляется…
Непейцын хотел сказать, но граф остановил его:
— Постой! Будто по семьдесят две копейки на мясо да по двадцать четыре на соль. Верно ли?
— Истинно так, Алексей Андреевич.
— А цены сготовленному в заводе вашем оружию, думаешь, не помню? Ружья пехотного восемнадцать рублей пятьдесят шесть копеек, драгунского — шестнадцать рублей восемьдесят две копейки, гусарского — четырнадцать рублей тридцать четыре копейки. Так ли?
— Того, правду сказать, не знаю, как оно мне постороннее.
— А мне, брат, не оказывается постороннего… Жди завтре в полдень. Всегда-то в два часа обедаю, а в дорогу… У тебя жены ведь нету?
— Не завел еще, Алексей Андреевич.
— Поспеешь ужо. Я к тому, что в сертуке буду. Ну, трогай. «Все знает обо мне, хитрюга! — провожая глазами дрожки, думал Непейцын. — Обед с Ненилой обсудим. Но как угадать, что любит? Или и про сие Тумановский скажет?»
* * *Уехав из роты в полдень, он только поспел разоблачиться и начать разговор о кушаньях, как явился один из чичеринских денщиков с приглашением к двум часам на обед. Вот как быстро излюбленный аракчеевский час стал известен генералу. Изволь-ка снова пристегивать ногу, затягиваться в мундир, вязать шарф…
По дороге Сергей Васильевич велел Фоме остановиться около квартиры бухгалтера, рассчитывая, что ежели приглашен на обед, то, верно, прибежал домой прифрантиться и можно подвезти его к Чичериным, расспросив о вкусах графа.
Вступив в прихожую, Непейцын увидел двух девочек — Любочку и вторую, поменьше, которые в дверях гостиной отнимали друг у друга какую-то синюю подушку и при этом так смеялись, что едва не стукались лбами. Увидев гостя, они замерли, разом сделали ему реверанс и убежали, а на смену им вышла Екатерина Ивановна.
— Яков Яковлевич в должности, — сказала она. — Да пожалуйте. Любочка, кликни Васю принять шинель Сергея Васильевича.
Присев в чисто прибранной, несмотря что никого, очевидно, не ждали, гостиной, Непейцын сказал, почему надеялся застать Тумановского и что хотел спросить. Екатерина Ивановна улыбнулась:
— На вопрос ваш могу и я ответить. Муж не раз мне толковал, что великий, мол, человек, а любит щи с говядиной, битки с гречневой кашей и на сладкое коврижки да яблоки. Насчет же того, чтобы Яков Яковлевич пришел мундир сменить, то коли и зван, то сего не сделает. — Улыбка Екатерины Ивановны стала лукавой. — Граф, видите ли, франтовства в подчиненных не терпит. Тем больше, ежели чиновник к столу прямо из канцелярии… А небось к вам до приезда моего или еще к кому вот как раздушившись ходил, да еще с лорнеткой?..
— Было, — улыбнулся и Непейцын.
— Уж таков мой мусье Тумановский! — заключила Екатерина Ивановна с интонацией, по которой было неясно, гордится она мужем или слегка подсмеивается над ним.
Сергей Васильевич хотел встать, но хозяйка удержала его движением руки:
— Вы за прошлый разговор, пожалуйста, извините. В тот день я от мальчиков грустное письмо получила, да еще генеральша мне сказала, что отправку сыновей в Пажеский корпус все оттягивает, их жалеет. Вот я и запечалилась. Якову Яковлевичу надобно, чтобы офицерами вышли, а по мне, пусть бы по гражданской, но зато никто бы их не тиранил… Вот девочки при нас, и как хорошо!..
* * *Видно, генерал Чичерин не посоветовался с бухгалтером о кушаньях, а может, почел невозможным подавать за парадным обедом щи и битки с кашей. После разнообразных закусок чередой пошли консоме, осетрина, телятина, цыплята, ананасы, ореховые торты. К каждому блюду подавалось новое вино. Аракчеев, сидевший между хозяином и хозяйкой, явился сюда тщательно выбритый, в шитом золотом генеральском мундире с двумя орденскими звездами. Сергей Васильевич, сидевший напротив, заметил, что граф выучился опрятно и спокойно есть. И следа не осталось жадности, с которой поглощал кадетские трапезы. Выучился еще говорить любезности дамам. Госпоже Чичериной сказал, что слышал об ее покровительстве местному девичьему пансиону и что такая забота дополняет красоту ее не менее, чем жемчуга и бриллианты. Потом похвалил повара и убранство стола.
Но на этом почел нужную меру галантности выполненной и заговорил с генералом о заводе. Оказывается, он не лег отдохнуть, а более четырех часов осматривал все, что хотели ему показать, и то, мимо чего старались провести. Начал с вопросов, что сделано для увеличения на будущий год выпуска оружия, во что встанет расширение плотины, о котором услышал нынче, и может ли доложить государю, что тульские клинки и стволы не уступят предложенным англичанами, на память называл множество цифр, дат, имен. Да, прав был Захаво, что этот не чета большинству генералов-сибаритов, не играет аристократа, держит в голове все, что ему поручено, во все сует свой некрасивый толстый нос.
Под конец обеда, когда уже было выпито за государя, за генерал-инспектора, за хозяев, за победы над французами, над турками и за процветание завода, несколько размякший хозяин стал уговаривать графа задержаться в Туле, уверял, что губернатор будет в отчаянии, не представившись его сиятельству, что они с губернатором устроят в честь высокого гостя обед, бал и фейерверк, что дворянство и милиционное начальство, конечно, также…
