Нафтула Халфин - Победные трубы Майванда. Историческое повествование
Наконец приступили к переправе. В реку загнали лошадь. К ее поводьям привязали веревку, которую держали двое перевозчиков на носу парома: то был своего рода руль. Пока каюк добирался до противоположного берега, его изрядно сносило. На афганской стороне «корабль» приходилось заводить вначале на пять-шесть верст вверх по течению, чтобы он, следуя тем же способом в обратном направлении, попадал в нужное место.
На первый же паром Столетов посадил гонца, чтобы известить Шер Али-хана о приближении миссии.
Переправа затянулась. Солнце жгло неимоверно. От жары мало спасали легкие шатры, наспех сооруженные бухарскими провожатыми для генерала и его спутников. Доктор измерил температуру в таком шатре.
— Ну и ну! — воскликнул он. — Ни много ни мало — 42 градуса по Цельсию.
Из другого шатра донеслось замысловатое ругательство Разгонова.
— Что случилось, Николай Иосифович? — спросил своего ближайшего помощника Столетов.
— Как бы это помягче выразиться, Николай Григорьевич, — сердито откликнулся полковник. — У меня в саквояже совершенно расплавился весь запас стеариновых свечей и залил одежду…
— Стоит ли расстраиваться из-за подобных пустяков! Вы знаете, что говорил Саади о хладнокровии и самообладании? — и генерал, сидя под импровизированным зонтиком на прибрежном песке и внимательно наблюдая за погрузкой, стал утешать сомлевших от зноя коллег стихами персидского поэта, призывавшего «положить подушку терпения на ковер ожидания» либо «укрыться от непогоды неприятностей под радугой удовольствий».
— Саади-то Саади, да вот как мне с мундиром быть?! — не унимался Разгонов.
— Ну уже если вам не угоден Саади, то, быть может, Фирдоуси или Хафизу вы поверите? — улыбнулся Столетов и поразил соотечественников целым каскадом поэтических изречений на тему философского отношения к невзгодам.
…Весь отряд смог переправиться на тот берег лишь через день.
Посольство остановилось в ближайшем селении, куда вскоре прибыл эскорт, высланный эмиром: сто пехотинцев и двести всадников под начальством двух генералов. Старший из них носил звание кам-наиба, или помощника наместника.
Афганские воины — пехотинцы и всадники — отличались большим разнообразием одежды, отражавшей все цвета и оттенки солнечного спектра, равно как и богатство фантазии местных портных. Ярко-зеленые и коричневые, желто-синие и белые, красные и черные куртки, мундиры, жилеты, рубахи. Штаны — длинные и короткие, широченные и плотно облегающие ноги. Многие были босиком, остальные — в чувяках, сыромятных сапогах и полусапожках. Единственное, что в их обмундировании было одинаковым, — это кулохи, высокие, куполообразные шапки из мерлушки.
Поражало обилие всевозможного оружия. У большинства были старинные джезаили — длинноствольные крупнокалиберные ружья кустарного производства, отделанные серебряной насечкой или иными украшениями. У некоторых за плечом висели винтовки — преимущественно английские, у других — мушкеты, доставшиеся им или их отцам в качестве трофеев еще со времен первой войны против инглизи: это оружие, как правило, они хранили в чехлах. Из-за пояса у каждого воина торчали по нескольку ножей и кинжалов, а порой и пистолет или револьвер, которым владелец очень гордился, поминутно касаясь его, будто поправляя.
Бегло взглянув на воинов, оценив их снаряжение, умение выполнять команду, Столетов и Разгонов, опытные военные, подумали, что такому войску трудно будет противостоять хорошо вооруженной и обученной британской армии. И как только афганцам удалось нанести англичанам такое сокрушительное поражение сорока годами ранее?!
Кам-наиб выстроил свой отряд и, приветствуя прибытие посольства в Афганистан, сообщил, что эмир Мухаммад Шер Алихан будет рад принять в Кабуле представителей ак подшо — Белого Царя.
На следующий день, вечером, когда спала жара, миссия, сопровождаемая почетным эскортом, направилась в Мазари-Шариф, центр области Чар-Вилоят в резиденцию ее правителя — лой-наиба.[4]
— Справа по два — марш! — раздался зычный голос урядника, и двадцать два казака вытянулись вереницей следом за Столетовым и его спутниками. При выезде из селения к ним присоединились афганские генералы со своим небольшим войском. Часть его заняла место в авангарде, другая замыкала колонну. Двигались в ночной мгле; мрак усиливался облаком пыли, взметенной сотнями ног. Лишь изредка слабая струя ветра, слетавшего с лежавших впереди невидимых гор Гиндукуша, срывала пыльную пелену, и сквозь туманное марево в свете молодой луны и далеких звезд на мгновение прорисовывалась колышущаяся человеческая масса — и снова скрывалась в тумане.
Тяжкое испытание выпало на долю путешественников на следующий день: на их лагерь обрушился опаляющий вихрь — гармсиль; о его характере говорило само название — «наводнение зноя».
Время близилось к трем часам пополудни, когда окружающая атмосфера стала как-то неестественно густеть и накаляться. Доктор только успел установить, что термометр в тени палатки показывал 44 градуса, как едва не был сбит с ног плотной и вместе с тем пружинистой воздушной волной. Во рту ощущалась горечь, сердце заколотилось, голова налилась чугуном, дышать было нечем, все — и русские и афганцы — почувствовали себя словно в недрах вулкана или в раскаленной печи.
Вверх взметнулось море песка, и среди дня, будто на удивление сверкавшему на ясном небе солнцу, стало темно, как ночью. Песок проникал в плотно затянутые палатки, куда укрылись путники, забивал рот, уши, нос, и не было от него спасения. А снаружи что-то ухало, завывало, грохотало. Жгуты песчаных смерчей свивались в канаты, канаты переплетались между собой, образуя причудливые столбы, возносившиеся ввысь. Лошади, верблюды, ослы сбились в кучу, не издавая ни звука. Да и что можно было услышать в громовом бесчинстве свалившегося неведомо откуда ураганного ветра!..
Когда гармсиль переместился в иные края и все вокруг начало успокаиваться, путешественники долго не могли прийти в себя. Чтобы подбодрить их, Столетова навестил кам-наиб. При виде того, как русский посол и его товарищи стряхивали с себя густой песчаный покров, протирали глаза и прочищали уши, он усмехнулся:
— Повезло!
— В чем повезло? — удивился Столетов.
— Быстро прошел гармсиль.
— У нас этот ветер иногда называют «афганцем», — заметил Столетов.
— Правильно называют. Он — как наш народ: резкий, горячий. Навалится — задушить может. Враги знают наш характер. Испытывали на себе. Но афганцы — и люди и ветер — отходчивы. Если их не задевают! — с улыбкой добавил кам-наиб.
23 июня (5 июля) миссия вступила в Мазари-Шариф. Свое название — «Благородная могила» — город получил потому, что здесь находилась гробница Али — первого шиитского имама, двоюродного брата и зятя пророка Мухаммеда. При въезде в Мазари-Шариф гостей встретили орудийным салютом. Затем их приветствовал двоюродный брат эмира Хош Диль-хан.
…Почти две недели пришлось дожидаться в Мазари-Шарифе известия о готовности Кабула принять посольство. 6/18 июля, когда из столицы прибыл долгожданный чапар — гонец, можно было наконец продолжать путь. До Кабульских ворот процессию сопровождал Хош Диль-хан с большой свитой. Прощальные пушечные залпы отметили выезд из города. Почетный эскорт увеличился теперь до трехсот всадников и двухсот пехотинцев.
Дорога была нелегка. Столетов нервничал. Чувствовалось, что каждый час, а тем более день промедления или задержки стоит ему очень дорого, но он старался не проявлять раздражения и был неизменно ровен и спокоен. По крайней мере — внешне. Генерал знал: Восток есть Восток, и о нарушении его вековых традиций не может быть и речи.
Но кроме правил этикета были и обычные трудности. Движение многочисленного кортежа затруднялось необходимостью переправляться через быстрые речки, пересекать узкие ущелья: надвигалась каменная громада Гиндукуша. Позади остались Кзыл-Котал и Кара-Котал — «Красный перевал» и «Черный перевал», за ними — лощины Мадер и Баджгах, пролегающие между скал, на склонах которых — кое-где в несколько этажей — виднелись входы в древние пещеры.
С большим напряжением сил путники преодолели грозный перевал Данданшикан — «Сокрушитель зубов», с полным основанием прозванный так жителями. Залитые солнцем и пышущие зноем долины сменялись мрачными скалистыми теснинами, где даже у привычных северян от холода зуб на зуб не попадал.
И члены миссии и казаки попеременно испытывали приступы лихорадки: на пути им пришлось пройти немало болотистых низин. Но они упорно и настойчиво сокращали расстояние, остававшееся до афганской столицы.
В районе Бамиана, как бы в вознаграждение за невзгоды дальнего пути, перед Столетовым и его спутниками предстало удивительное зрелище: за поворотом дороги в нишах отвесных скал вдруг возникли огромные каменные фигуры — древние статуи буддийских идолов в несколько десятков метров высотой. Путешественники застыли в изумлении.
