Мария Фагиаш - Сестры-близнецы, или Суд чести
Алексе была отведена софа и половина платяного шкафа в комнате для шитья, которая выходила во двор. После приезда ей дали время отдохнуть, и только перед обедом она была представлена генералу, который работал в своем кабинете и просил его не беспокоить. Таким образом, историческая встреча состоялась только полчаса спустя. Генерал появился, как всегда, к обеду ровно в половине седьмого.
Адальберт фон Цедлитц давно уже не обладал той замечательной фигурой, какая у него была в молодости и как рисовала его Роза в своих рассказах. Он был невысокого роста, коренастый, с красным лицом и редкими рыжими волосами на голове.
— Так вот какова наша маленькая венгерка, — игриво приветствовал генерал Алексу и потрепал ее по щечке. Как поняла позднее Алекса, он был в необычайно хорошем расположении духа. Во время обеда он следил за тем, чтобы беседа за столом не прерывалась. Генерал позволил себе несколько шуток, чем привел в восхищение свою жену и фрейлейн Эльзу. Фрейлейн Эльза была в доме секретаршей, компаньонкой и домашней портнихой одновременно.
Вначале Алексе казалось смешным, что все в доме вытягивались перед генералом словно по стойке «смирно», но потом ей это стало представляться унизительным и противным. Единственным исключением была Кати, повариха, настоящая берлинская «штучка», которая позволяла себе иногда и подшучивать над генералом. Ей сходило с рук то, что для других было бы расценено как оскорбление «его величества». Впоследствии Алексу больше всего удивляло то, что за пять лет, которые она провела в этом доме, генерал ни разу не повысил ни на кого голос. Наоборот, его «подданных» часто повергало в ужас его беспричинное молчание. Это могло длиться днями или неделями, причем никто не имел ни малейшего понятия о причине.
Неделю спустя после приезда Алекса впервые пережила то, что она впоследствии называла «Сибирью на Кроненштрассе». В ответ на ее бодрое «доброе утро» генерал смерил ее уничижительным взглядом своих пустых цвета латуни глаз. При попытке во время завтрака пошутить с ним тетка оборвала ее:
— Может быть, ты прекратишь досаждать своему дяде?!
Целыми днями в квартире, если генерал был дома, царило холодное молчание, как в склепе, а домочадцы приобрели столь острый слух, что достаточно было тихого поворота ключа в двери кабинета генерала, как все буквально впадали в оцепенение. Только Кати не давала себя запугать. Она распевала песенки, свистела, спорила с Минной, хлопала дверями, гремела кастрюлями и отбивала шницели так, как будто забивала теленка.
Поначалу Алексе было любопытно, ведет ли генерал себя так же и вне дома, но со временем, ближе узнав берлинские нравы, поняла, что такие причуды с ним бывают только дома. Себе она не позволяла ни пугаться, ни обижаться, тем более что не считала себя причиной генеральского неудовольствия.
Однажды в узком коридоре между ванной и рабочей комнатой генерал неожиданно схватил девочку, прижал ее и своими короткими твердыми пальцами до боли сдавил ее уже заметно растущую крепенькую грудку. Как бы она ни старалась в дальнейшем избегать таких встреч, время от времени он все равно ее настигал; всякий раз это происходило во время его приступов молчаливой меланхолии.
Сначала это привело девочку в ужас, но со временем она научилась относиться к похотливым выходкам генерала с определенной долей презрения и насмешки. Тетке она решила ничего не говорить. Роза все равно бы ей никогда не поверила, а она, Алекса, потеряла бы тогда над генералом ту небольшую власть, которая ей должна была еще хорошо пригодиться. Сластолюбие генерала подсказывало Алексе, каким оружием может стать ее тело.
После жизни в венгерском захолустье и швейцарском санатории Берлин с его широкими улицами, дворцами, музеями и соборами приводил Алексу в восхищение. Районы, заселенные нищими, с бесчисленными вонючими трущобами, она заметила лишь позднее. Дамы и господа, бывавшие на приемах у тетки, принадлежали, как считала Алекса, к тому кругу избранных, которые определяли не только настоящее и будущее Германии, но и влияли на весь цивилизованный мир. Из разговоров гостей Алекса узнала, что недовольные граждане, собравшиеся в новом здании рейхстага на Кенигсплац, среди которых, «несомненно, большинство так называемых социалистов и прочих подрывных элементов», сотрясают основы государства. Но только благодаря мудрости и моральному превосходству кайзера и преданной ему армии все потуги и подстрекательства этой черни обречены на провал.
Восхищение тетки Розы и ее подруг кайзером просто не знало границ. Если для всей Земли существовало только одно солнце, то Бог благословил Пруссию двумя, причем гораздо ярче, чем небесное светило, сиял образ Вильгельма II. Над диваном в салоне фон Цедлитц висел написанный маслом портрет кайзера, его фото с автографом украшало рабочий кабинет генерала.
Разговоры в салоне тетки Розы, и даже в обществе лишь своей компаньонки, велись, преимущественно, только о кайзере или о самых высокопоставленных персонах и их семьях. Вспышки сверхпатриотизма тетки временами вызывали гнев Алексы. Гордая своим венгерским происхождением, она яростно спорила с теткой, и это заканчивалось обычно для Алексы пощечинами, слезами и ссылкой в комнату для шитья. Тетка, живущая в страхе перед генералом, была, со своей стороны, сущим деспотом по отношению к беззащитным и зависящим от нее людям.
После трех месяцев жизни в доме фон Цедлитц Алекса решила вернуться в Шаркани. Тетка, естественно, не хотела ее отпускать, и Алексе пришлось действовать на свой страх и риск. В кассе на вокзале она купила билет и без проблем села в скорый поезд Берлин — Дрезден — Вена, который она предварительно нашла в расписании и который через несколько минут должен был отправляться. Так как она боялась в своем довольно дорогом платье выделяться в вагонах третьего или четвертого класса, она нашла пустое купе в вагоне первого класса, опустила штору на окне и заперла дверь. Поезд уже тронулся, когда кондуктор своим ключом открыл дверь и впустил в купе полковника генерального штаба. Поезд был экстренно остановлен, Алексу высадили и препроводили в кабинет начальника вокзала. Оттуда ее забрала фрейлейн Эльза, сопровождаемая фельдфебелем.
Несмотря на то что попытка к бегству потерпела неудачу, было в этом и нечто положительное. Тетка наконец поняла, что ждать от Алексы покорности не приходится. Алекса, которую привезла фрейлейн Эльза, явилась перед теткой вовсе не запуганной, раскаивающейся девочкой.
— Я ненавижу тебя! Я все равно здесь не останусь! — прошипела ей племянница. — На этот раз ты победила, но при первой же возможности я все равно удеру отсюда!
Тетка Роза не находила слов. Так еще никто не отваживался с ней говорить. Она разрыдалась.
— Так вот какая благодарность за все, что я для тебя сделала?
— По мне, так лучше бы ты не тратила свои деньги.
— Тогда ты бы умерла, точно так же, как твоя мать.
— Лучше было бы мне умереть, чем жить в этом проклятом доме!
Тетка Роза не знала, что и сказать. Ее охватил страх, что племянница может ей просто вцепиться в горло. Алекса и сама себе удивлялась. Она не могла и предположить, что ненависть может завести ее так далеко, и ждала уже суровой расплаты, как заметила слезы в глазах тетки и поняла, что она, Алекса, победила. Это был незабываемый момент — решающий поворот в их отношениях. Слезы тетки, как и назойливые приставания генерала, разорвали связывавшие ее путы.
К своему удивлению, Алекса вдруг поняла, что Роза в принципе ее любит и не хотела бы ее потерять. Возможно, причиной этому было желание иметь ребенка в доме, что в какой-то степени заполняло бы пустоту, которую ощущает нелюбимая жена своего не слишком достойного любви мужа.
Внешне казалось, что все осталось без перемен. Тетка не упускала случая упрекнуть Алексу за неблагодарность, а ее покойного отца за то, что он опустился и довел себя до самоубийства. Тем не менее Алексу определили в очень дорогую частную школу, где ее обучали танцам, игре на фортепьяно и французскому, короче говоря, всему, что было бы достойно для ребенка из семьи фон Цедлитц. Генерал время от времени продолжал свои нападения, и они становились все более смелыми, так как угловатая фигурка Алексы приобретала все более женственные очертания. Но когда он однажды попытался запустить руку под юбку, то получил пощечину. Тетка Роза, которая и понятия не имела об этих тайнах, реагировала на растущую красоту Алексы с семейной гордостью, хотя и не без тени зависти стареющей женщины.
Алекса познакомилась с Гансом Гюнтером фон Годенхаузеном весной 1900 года, незадолго до своего шестнадцатилетия. Он был племянником генерала, сыном от брака его сестры с одним помещиком, погибшим в войне 1870–1871 годов. Как и большинство людей его круга, Ганс Гюнтер выбрал карьеру офицера. Алекса узнала его сначала по фотографиям того времени, когда он был еще кадетом и лейтенантом. Семейный красного бархата альбом всегда лежал в салоне на маленьком столике. Молодой человек, изображенный на фотографиях, был удивительно красив. Высокий, широкоплечий, с узкими бедрами, он напоминал фигуру юноши с картины Беклина. [4]Фотография Ганса Гюнтера, сделанная по случаю направления его в прусское посольство в Мюнхене, заменила портрет Иосифа Кайнца [5]в ящичке ночного столика Алексы. Ганс Гюнтер после Мюнхена был вначале переведен в Первый армейский корпус в Кенигсберг, но уже в 1900 году был причислен к лейб-гвардии полку кайзера в Потсдаме. Первый визит в Берлине он нанес брату своей матери генералу фон Цедлитцу.
