Михаил Казовский - Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл
- Руки коротки. Пусть сначала одолеет Якуна.
Так и просидели до вечера. С наступлением сумерек появились полчища мошкары, облепившей лицо и голые кисти Акулины. Дочь Кырлыя взмолилась:
- Заведи в избу. Нешто самому не противно? Тот, отмахиваясь от гнуса, радостно ответил:
- Может, и противно. Но глядеть, как ты мучишься, очень приятно.
- Вот Якун увидит меня покусанной и тебя прибьёт.
- Как сказать! Может, наградит ишо за мою ему преданность?
Вдруг из леса послышался конский топот. Караульный встал со ступенек крыльца и сощурился, силясь в темноте разглядеть, кто приехал. Человек пятнадцать вооружённых людей появились из-за деревьев. Замелькали факелы.
- Тут! Гляди!
В центре оказался командир отряда. Он узнал невесту Ивана, спрыгнул с лошади и приблизился к Тулче. Ошарашенно произнёс:
- Господи помилуй! Что с твоим бедным личиком?
- Это ты, Олекса! Слава Богу! - слабо пошевелила она вспухшими губами; щёки, подбородок и веки до того раздулись, что смотреть на красавицу без боли было невозможно. - Развяжи скорее… Ничего, пройдёт… Как вам удалось?.. Где Якун?
Галицкий боярин рассказал обо всех событиях. А охранник Акулины, услыхав, что его главаря больше нет в живых, рухнул на колени и, рыдая, стал молить победителей о пощаде.
- Измывался над тобою, паскудничал? - обратился к девушке её избавитель.
- О, не то слово! Задушила бы своими руками, да нелепо пачкаться.
- И не надо, поквитаемся сами. - Он кивнул своим приближенным: - Вздёрните подлюку. А потом догоняйте нас. Мы в Берлад возвращаемся.
Тем и кончились эти беспокойные дни. Свадьба половчанки и русского состоялась через две недели. И берладники признали Ивана новым своим атаманом. Летом разгромили князя Бориса и вернули себе не только Малый Галич, но и крепость Тулчу, стали контролировать всё низовье Дуная. Слава о разбойниках снова прокатилась по Южной Европе. А главу преступников перепуганные купцы называли просто: Иван Берладник.
С сентября он не брал с собой в налёты супругу: в августе она ему сообщила, что под сердцем у неё - их ребёнок.
Глава третья
1
Суздальский князь Юрий Долгорукий (по крещению - Георгий, а в народной молве - Гюргей) был женат дважды. Первым браком - на дочери половецкого хана Аепы, от которой произвёл на свет нескольких детей, в том числе и Андрея, более известного в истории как Андрей Боголюбский. Резвая и смешливая половчанка обожала охотиться, но однажды раненый кабан сбил её с коня, а затем набросился на упавшую из седла княгиню. От полученных ран женщина скончалась.
Вскоре киевский князь Владимир Мономах сговорил за сына, Юрия Долгорукого, дочку византийского императора Иоанна II Комнина. Звали её Еленой, и она была наполовину гречанкой, а наполовину венгеркой. Свадьба состоялась в 1125 году, и от этого союза появились новые дети - восемь сыновей и две дочери. Старшая из них, Ольга, отличалась вредным, непослушным характером и довольно непривлекательной внешностью. Но зато младший сын - Всеволод - был всеобщим любимчиком, добрым и приветливым.
После смерти Владимира Мономаха киевский престол занимали разные его сыновья и племянники, Юрий же Долгорукий, помогая одним и враждуя с другими, в целом был доволен своей судьбой и наделом: Суздальское княжество процветало, богатело и крепло. Но зато Елене, его жене, не хотелось жить в стороне от главных событий, где-то в захолустье. И она без конца подзуживала супруга: надо перебираться в Киев, чтоб занять престол предков Юрия, средь которых были и Владимир Красное Солнышко, и, конечно же, Ярослав Мудрый. Долгорукий реагировал на неё вяло: человек не честолюбивый, больше охочий до женского пола, нежели до военной славы, он сгорал от любви к подданной своей - первой красе Суздальской земли - Анастасии, бывшей замужем за боярином Кучкой. Ну, понятное дело, Кучка не испытывал большой радости от своих ветвистых рогов и в одно прекрасное утро укатил из Суздаля, увезя супругу в собственное имение на реке Москве. Юрий рассвирепел, бросился в погоню и, поймав боярина в чистом поле, с ходу зарубил.
Поле с той поры называлось Кучковым. А село, по имени речки, Москвой. Дату же убийства Юрием Долгоруким мужа своей любовницы - 1147 год - мы теперь всенародно празднуем, отмечая как время основания им будущей российской столицы. Неисповедимы пути Господни!
Впрочем, это к слову.
Наконец нудьба Елены возымела действие: Долгорукий в пятьдесят восемь своих лет всё-таки решился завоёвывать Киев.
На престоле же в «матери городов русских» находился в то время Юрьев племянник - Изяслав. Чтобы его свалить, нужно было создать мощную коалицию нескольких князей, и к тому же не помешала бы помощь половцев.
Непростые переговоры шли с Владимиркой Володарьичем Галицким. На словах он поддерживал Долгорукого, так как враждовал с Изяславом, но идти в поход не хотел, не отчётливо понимая получаемой выгоды. И тогда от Юрия пришло обещание: если дело сладится, если сяду в Киеве при твоём участии, выдам дочку Ольгу за наследника твоего - Ярослава; мало того, что этим браком закрепим союз наших княжеств, так ещё получится, что их дети станут племянниками нынешнего византийского императора - ведь родной брат Елены, Мануил I Комнин, около восьми лет уже правит в Константинополе.
Поразмыслив, Владимирко согласился. Более того: отрядил посланников к королям Венгрии и Польши, чтобы те прислали подмогу. И решил сына взять с собой на войну: пусть увидит Киев, воздухом подышит военным и конечно же познакомится с будущим тестем - Юрием Долгоруким.
2
За прошедшее пятилетие Ярослав ещё больше вырос. К девятнадцати годам это был высокий близорукий юноша с Длинными бесцветными волосами, убранными под кожаный обруч-диадему, говоривший, как правило, мало и негромко. Прозвище «Осмомысл», данное ему с лёгкой руки Серослава Жирославича, так и закрепилось за княжичем; несерьёзное на первых порах, обрело оно со временем подлинное значение - молодой человек действительно был умён и разносторонне начитан, мог на равных вести беседу с богословами или послами. А за кроткий, добрый нрав люди относились к нему с симпатией.
Лишь отец Владимирко говорил о нём с сожалением: никудышный воин и вообще тюфяк; дескать, не сумел закалить его тело и характер, воспитать себе смену; пропадёт Галич без меня!
Да и сам Ярослав с содроганием думал: вот умри отец - что с ним будет? Сможет ли управлять, оградить княжество от недругов - внутренних и внешних? Мысль о бегстве от мирской жизни в монастырь часто посещала его.
Но идея жениться на Долгорукой неожиданно понравилась Осмомыслу. Он ещё сохранял девственность и о брачной жизни знал немного, самую её суть, но не более, и фантазия рисовала красочные сцены близости с супругой, ласки и восторг обладания.
- Тимка, расскажи, как ты в первый раз был с девицею? - обращался княжич к своему помощнику, старшему и опытному.
- Так известно как, - неохотно отвечал тот. - На Ивана Купалу, в стогу.
- Ну, и что? Ты ея уламывал?
- Не, она меня сама затащила.
- Дальше, дальше! Говори в подробностях.
- Да не помню я, вот те крест - не помню. Пьяный был зело. Помню, что пондравилось, а куда, чего - хоть убей, не помню! - Он краснел и старался не смотреть господину в глаза.
- Ну, а после? Ты ведь жил ещё с бабами?
- Жил, конечно.
- Здесь-то помнишь?
- Ой, да полно мучить меня, свет мой, княжич. В краску всего вогнал. Не могу я в первородных своих грехах признаваться. Стыдно.
- Тьфу, какой дурак. Я ж тебе не поп, не прошу покаяться. Об одном поведай: что берет в душе верх при сем - разочарование или радость?
Тимофей молчал, размышляя. И произносил, наконец:
- Поначалу - похоть. Тут не до стыда. Забываешь обо всём, лишь бы добиться цели. Как добился - радость: вот оно, свершилось! А потом - разочарование: вроде и не стоило затеваться, глупость всё и блажь. На себя досада, что не смог совладать с безнравственным вожделением. Господи, спаси и помилуй! - Он крестился с чувством.
А наследник Владимирки думал: «Коли Бог велел: «Плодитесь и размножайтесь!» - отчего мы считаем сие нечистым? И того, кто не ведал брака, почитаем святым? Может, наоборот, он как раз и есть грешник, что не смог продолжить свой род? Почему Ева согрешила, плод вкусив запретный? Для чего было создавать женщину не такой, как мужчина, и затем осуждать их взаимное влечение? Есть ли в этом смысл? Не кощунственны ли мысли мои? Как понять, не прослывши еретиком?»
