Михаил Казовский - Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл
Оказались на месте вовремя: возле города шла вооружённая стычка киевлян с войсками Владимирки. Влившись в бой, потеснили захватчиков к Чёртову Лесу. А когда прошёл слух, что напуганный Изяслав убежал от собственной рати в неизвестном направлении, ликованию победителей не было предела. В Теребовль они входили героями.
Там же состоялась памятная встреча галицкого князя с не успевшим скрыться и взятым в плен Святославом Ольговичем - из черниговского Новгорода-Северского. Осмомысла позвали тоже.
Святослав доводился Владимирке «четвероюродным» Дядей, хоть и был его младше на двадцать лет. Рыжий, конопатый, зеленоглазый, он не выглядел подавленным, а наоборот - говорил довольно непринуждённо. Спрашивал «племянника»:
- Что ты злишься, Володимере, обзываешь предателем? Изяслав нам отец как великий князь. Он меня призвал на рать, я и подчинился. А предатель - Гюргей, возжелавший его свалить, и мой тёзка Святослав Всеволодович, поступивший к нему на службу.
- Изяслав - мерзкая собака, - продолжал пьяно возмущаться Владимирко. - Я не успокоюсь, покуда он коптит небо в Киеве. Отвечай, Святославе, ты меня и Гюргея в сём поддержишь? Коли да - будем заодно. Коли нет - я велю тебе выколоть зеницы[8].
Ольгович смеялся:
- Не стращай, родимый, мы одной крови как-никак. А ответ будет мой таков: супротив Изяслава не пойду. Но поскольку твоя взяла, я в твоих руках, обещаю возвратиться со своими полками в Новгород-Северский и не встать ни на чью сторону в этой буче. А посадите в Киеве Гюргея - подчинюсь ему как старшому, хоть и не люблю - за сластолюбие и обжорство.
Ярослав подумал: «Он мне нравится. Надобно иметь немалую смелость, дабы так дерзить моему родителю. Я попробую его защитить», - и возвысил голос:
- Отче, не дозволишь ли речь держать? Удивлённый Владимирко посмотрел на сына:
- Ну, держи, попробуй.
Осмомысл поднялся и, отбросив за уши пряди тонких светлых волос, покраснев от приличного волнения, тихо, но отчётливо произнёс:
- Полагаю, что слепой Святослав нам не принесёт пользы. Но отпущенный с миром восвояси станет нашим другом. И когда не поддержит Изяслава, он тем самым поддержит нас. Пощади его, отче.
Мудрые слова отпрыска явственно понравились галицкому князю. Он сменил гнев на милость, благодушно проговорил:
- Любо, сыне, любо! Что ж, устами младенца глаголет истина… Можешь, Святославе, отправляться на все четыре стороны. Лишь одно помни хорошо: упаси тебя Боже снова оказаться средь моих противников. Во второй раз спуску не получишь. - И отдал приказ челяди:
- Кто-нибудь принесите кубки! Я хочу выпить с «дядей» мировую.
После выпитого и съеденного Ольгович с наполненным кубком подошёл к Ярославу. Сел напротив и улыбнулся:
- Разреши возблагодарить за твою доброту. Попроси у меня всё, что пожелаешь.
Осмомысл зарделся:
- Ничего мне не надобно такого. Я сказал, что думал. И давай тебе Бог здоровья.
Положив ладонь на его плечо, тот ответил проникновенно:
- Ты не только умён и добр, но ещё и скромен. Предлагаю вот что. У меня растёт сын - он по святцам Георгий, а по-русски Игорь. Коли будет у тебя дочка, то давай их поженим.
Юноша польщённо кивнул:
- С превеликой радостью! - А потом игриво отметил: - Но сначала мне надобно жениться на Ольге Юрьевне. А для этого посадить ея отца в Киеве!
Святослав с нарочитым вздохом пробормотал:
- Извини, но тут не моя печаль. Озаботься сам. Коль не будет дочки, уговор наш теряет силу.
4
Весь июнь шли дожди, и по галицким дорогам невозможно было ни пройти, ни проехать. А потом у Владимирки приключилась новая болезнь, приступ длился долго, а выздоровление шло ещё дольше, так что выступить на соединение с войском Долгорукого удалось только в августе. Князь, ввиду своей немочи, ехал не верхом, а в повозке, был довольно бледен и вял. Без конца заговаривал о смерти. Ярослав, как мог, успокаивал родителя. Он, в отличие от отца, шёл в поход с радостным подъёмом. Страхи, пережитые в драчках под Теребовлем, очень быстро забылись, горечь от утраты Онуфрия постепенно ушла, жизнь брала своё, и желание обручиться с Суздальской княжной вытеснило обычную его робость. 23 сентября Осмомыслу должно было исполниться девятнадцать лет. И ему хотелось встретить эту дату женихом Ольги Долгорукой.
Вместе с княжичем ехали его гриди: и Турляк, и Избыгнев Ивачич, и Гаврилко Василич, заменивший Онуфрия. У последнего в Галиче оставалась молодая жена: свадьбу они сыграли накануне похода, и весёлый мечник оказался в седле, не остыв ещё от жарких объятий новобрачной; но присутствия духа не терял, а на шутки друзей говорил, бровью не поведя: «Че кручиниться зря? Возвернусь - продолжу».
Чёртов Лес обогнули с севера, на вторые сутки переправились через Южный Буг и к исходу третьего дня вышли к Тетеревиной речке. А по ней идти - мимо Киева не проскочишь.
Не успели миновать Белую Криницу, как навстречу выехал гонец от Юрия Долгорукого. Суздалец просил поспешать: он уже завладел Переяславлем, но остановился, так как одолеть Изяслава в одиночку сил его может не хватить; надо ударить с запада по Белгороду, и тогда противник будет взят с двух сторон в тиски.
Выслушав это сообщение, галицкий правитель покашлял:
- На моих плечах возжелал в Киев въехать? По сему не быть.
- Отче, ты про что? - изумился сын. - Изменяешь слову? Разрываешь узы?
- Замолчи, дурак! - И лицо Владимирки разом побагровело. - Нет, не изменяю! Уговор был один - сбросить Изяслава. А насчёт того, кто потом сядет княжить, разговор особый. У меня прав не меньше, чем у Гюргея!
- Сам желаешь?
- Хм, а то! Чай, не лаптем щи хлебаем, не дурнее прочих.
Ярослав померк:
- Но тогда расстроится наша с Ольгой Юрьевной свадьба.
- Отчего же? За великого княжича выдать дочку замуж каждый посчитает за благо. Долгорукий приползёт ко мне на коленях… Словом, так: ударять буду не по Белгороду, но по Киеву.
- Аль не страшно?
- Семь бед - один ответ. Если не теперь, больше никогда!
Изяслав не ожидал нападения с запада, быстро отступил. 21 августа галицкий правитель, сидючи уже на коне, въехал на гору Щекавицу. Здесь когда-то находилась могила княгини Ольги - до того как Владимир Красное Солнышко, окрестивший Русь, отдал приказ упокоить прах своей бабушки в Десятинной церкви. Этот храм виднелся за стеной старинной части города - рядом с собором Святой Софии. Чуть левее располагался Боричев спуск - шедший прямо к Подольским воротам, а за ними горели на солнце купола Михайловского собора. Красота, открывшаяся глазам галичан, поражала воображение: буйная зелень киевских садов, величавый Днепр и сусальное золото луковок церквей.
Осенив себя крестным знамением, восхищенный родитель повернул лицо к сыну:
- Лепота? Так бери ж ея! Мой тебе подарок ко дню ангела!
Молодой человек низко поклонился:
- Благодарствую, отче. Токмо как же взять, коль ещё не наше? Видит око, да зуб неймёт.
У того дёрнулась щека:
- Нынче ж будет наше! - И, хлестнув коня, резво поскакал к Подольским воротам.
Вскоре стало ясно, что столица Киевского княжества оказалась без руководства: правящее семейство убежало из города. После быстрых переговоров киевляне, не желая кровопролития, нехотя открыли ворота, и дружина Владимирки не спеша заехала внутрь. Тут отец Осмомысла допустил непростительную ошибку. Посчитав своё дело выигранным, он не сразу занял княжеский престол, а сначала поехал на богомолье: посетил Десятинную церковь, поклонившись останкам Ольги, Владимира и его жены Анны, а в Святой Софии бил земные поклоны у могил Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха; наконец отправился к старцам в Печерский монастырь, чтобы те отпустили ему грехи. Всюду его сопровождал отпрыск. И пока они объезжали святыни, Юрий Долгорукий, прибывший из Переяславля, захватил со своими гридями центр города, запёрся в кремле-детинце и провозгласил себя киевским правителем. Более того: повелел схватить вероломных галичан и доставить на великокняжеский двор.
В келью к старцу Харлампию, где вели беседу Осмомысл и ещё четыре монаха, забежал Гаврилко Василич, взмыленный как конь:
- Княжич, скорей отсюда! Мы окружены! Юноша в испуге поднялся:
- Где отец? Что произошло?
- Люди от Гюргея. Требуют вашей с батюшкой выдачи. Рядом с князем скачет Избытка - оба хотят прорваться сквозь отряды половцев. Нам с тобой туда уже не пролезть.
- А куда?
- Я не ведаю. Слышал, будто можно пройти сквозь монашеские пещеры далеко за Киев, ко Днепру.
Ярослав повернулся к инокам:
