Юрий Хорунжий - Скифы
Скиф прикидывал расстояние до своих, присматривался к оставленным ночлегам сколотов, и получалось, что главные силы, как и прежде, находятся от персов на расстоянии однодневного перехода верхом. И разрыв не уменьшался, хотя персы от раннего утра до вечера проходили до двухсот стадий.
Однажды скифа вновь позвали к царю.
– Что это? – спросил Дарий.
Внизу прямо из-под колесницы до самого горизонта простиралась беспредельная водная гладь.
– Что это? – повторил Дарий свой вопрос.
Бесполезно было ждать ответа от грека Коэса или пленного скифа – они замерли на утесе, удивленные не меньше царя. Тот молча и сосредоточенно смотрел вдаль[27]…
Второй месяц его войско без отдыха гонит скифов. Стада баранов и лошадей тают. Среди войска раздор и грабежи. Пусть постоит здесь, на берегу, пополнит охотой запасы мяса, насушит рыбы.
Старый скиф исполнил свое намерение, когда царские глашатаи объявляли волю Дария о десятидневной стоянке.
Толпа плотно окружила глашатаев, не протолкнуться, и скиф постепенно удалялся от своего стража. Тщетно тот пытался развернуть коня среди массы верховых и пеших, чтобы уследить за маневрами пленника, и в конце концов потерял старика из виду. А тот, отсидевшись в кустах, выехал в степь. Скакал и днем и ночью, пока на берегу Танаиса встретился ему табун низкорослых разномастных сколотских лошадей. Напряженность последних дней оставила его. Вялость в мускулах, острое ощущение голода.
Какой-то человек в греческой рубахе, подвязанной шелковым шнурком, сидел, утопая в траве, и что-то чертил тоненькой палочкой на деревянных досточках. Рядом, небрежно брошенные, лежали сумка, несколько рыб, кусок сыра, небольшая амфора.
У беглеца задрожали руки. Сполз на животе с лошади и подошел к незнакомцу.
– Кто ты, человек?
Рисовальщик от неожиданности опрокинул пузырек, коричневая жидкость расползлась по зеленой траве.
– Я Диамант из Ольвии. А ты, старик?
– Я старейшина Басадос из племени катиаров, был в плену у персов.
– Что ты увидел там? Ты голоден? Ешь.
Пока старик чавкал за спиной, Диамант увлекся мечтой о том времени, когда слава о его рисунках прогремит на весь Понт Эвксинский – от Тираса до Византия и Трапезунда, Эллинским морем поплывет к берегам Либии[28] и Азии. Он терпеливо будет ждать мгновения, когда Орфей вдохновит его, и крик радости услышат на всей земле: «Нашел! Посмотрите сюда, я нашел утерянную людьми тайну – изображение пространства!» Чувствовал: это вот-вот должно произойти. И именно среди этих степей и чащ с прозрачным воздухом.
– Ты видел греческие города, уважаемый? Их дворцы и скульптуры?
– Города – это гибель сколотов.
– Высоким стилем слов своих ты напоминаешь греческих риториков. Я тебя не замечал раньше.
– А золото ничего не значит, – продолжал Басадос. – Золото тяжелое, много золота не возьмешь на повозку. Его надо прятать в городах, ограждать стеной. Сидеть на месте и стеречь. Это будет наша гибель. Ты видел Дария?
– Нет, не видел никогда.
– А я насмотрелся на все семьдесят семь племен, которые привел Дарий. Они скоро побегут от сколотов. Им не одолеть нас. До тех пор пока мы не имеем городов, пока, подобно солнцу, в постоянном движении, до тех пор мы свободны и не подвластны никому, как само солнце. Землепашцы, которые живут над Борисфеном, вынуждены давать нам хлеб и шкуры. Потому что не могут оставить свои селения и уйти подальше.
– Если кто и победит царя Дария, то это будут греческие полисы, мудрый скиф.
– Какие полисы – те, которые меняют властителей так часто, как мы пастбища?
– Ты говоришь об ионийцах! Но великая Эллада свободна и сейчас.
– Я не знаю Эллады. Я знаю греков над Понтом Эвксинским и на побережье Анатолии. Кому они подвластны теперь, ионийцы?
– Ионийцы – Дарию.
– А до него?
– Киру.
– А до того?
– Крезу.
– Вот так! Твое племя поселилось в городах над морями и ради них готово терпеть кого угодно.
– Я тебе говорю, только греческие полисы победят персов. Города свободных граждан, где каждый знает, что защищает! Ионийцы еще покажут себя. Они вынуждены сегодня покоряться Дарию, но придет время… – больше самому себе, чем Басадосу, говорил Диамант.
Он приставил рисунки к дереву и, приседая, отходя дальше и опять приближаясь, закрывая то один, то другой глаз, всматривался, быстро переводил взгляд на табун и все думал, чего же не хватает его рисункам.
Тем временем старейшина Басадос ехал по дубраве к палаткам сколотских царей.
10
В том месте, где Танаис впадает в Меотиду, Скопасис и Пата, не дождавшись гонца от Иданфирса, собирались пойти вдогонку основному войску.
Оружейник Аспак выехал за лагерь.
– Хо! Хо! – покрикивали объездчики. Лошади косили глазом, жались друг к другу, а савроматы доставали овес из кожаных сумок, приманивали. Более податливых ласками приучали к рукам, прыгали на спину, и начиналась бешеная гонка в степи.
– Если мой брат владеет мечом и луком так же, как приручает лошадей, то можно положиться на него в бою, – улыбнулся Аспак.
Со взмыленного трехлетки спрыгнула знакомая девушка-воин.
– Ну, ну, ну… – спокойно приговаривала она, водила рукой по гриве, по горбоносой морде, а лошадь перебирала дрожащими ногами, порывисто дышала и уже прислушивалась к нежному голосу человека, который мог быть непреодолимо твердым, как вот накануне, когда гонял ее по полю, вцепившись в гриву, и никакими увертками не сбросить его.
– Мой брат… – продолжал Аспак.
Но девушка, осторожно надевая на лошадь сбрую, сказала тихо и спокойно:
– Мое имя Опия.
– Когда Опия научилась так ездить верхом?
– Сразу же, как увидела солнце, сидела на коне. Когда мои пальцы научились хватать, в них была стрела.
Аспак опешил после такого ответа.
Он подъехал той стороной, где к его седлу была подвешена белая чаша из черепа убитого перса и вился на узде платок-скальп. Опия искоса взглянула на чашу, и Аспак выпрямился в седле, пальцами коснулся бородки, погладил ее, перебирая мягкие волосы.
Лошади шли медленно. Из-за леса взвился орел и закружил над войском, высматривая, чем бы поживиться. Аспак вынул стрелу и быстро наложил на тетиву лука. Но Опия схватила за руку.
– Нельзя даже целиться в орла. Орел – дитя Солнца. Ты принесешь беду. Разве сколот не знает?
– Не ведаю обычаев савроматских, – опустил лук, всматриваясь в черные глаза Опии. – Сколоты сами дети богов. Первый человек на земле был сыном всемогущего Папая и змееногой Апи – дочери Борисфена. Имел он троих сыновей. От среднего пошел наш род катиаров и траспы. От старшего – род авхатов. Младший породил паралатов. Давно это произошло, но так было.
– А скажи, сколоты равны между собой?
– Если не знаешь, я расскажу. Так постановили боги – в военных походах мы подчиняемся царю паралатов Иданфирсу.
– Паралаты – это род младшего брата?
– Ты хорошо слушаешь, Опия! Три брата отдыхали на берегу Борисфена, когда с неба упали золотые плуг, ярмо, топорик и чаша. Увидел старший брат и пошел за ними, но золото начало гореть. Тогда пошел средний – золото опять вспыхнуло. Но когда подошел младший, оно потухло. И он взял золотые подарки, а старшие братья передали ему власть над собой. Такой была воля Папая. А что это за звери в твоей гривне?
– Львицы. Самые сильные животные. Наши охотники привозили шкуры львиц из предгорий Кавказа. Око львицы оберегает от вражеской стрелы. А расскажи мне еще о сколотских племенах.
– Авхаты, потомки старшего брата, издавна пашут землю, сеют пшеницу, просо, ячмень, коноплю. Это для авхатов боги послали на землю плуг. Прочим трем племенам боги завещали ярмо. Было время, катиары, траспы и паралаты кочевали от Пораты до Сиргиса[29], поделив степь. Затем траспы занялись ремеслами и осели. Они делают для остальных сколотов оружие, украшения и телеги. Мое племя катиаров и паралаты кочуют, как и прежде, разводят скот, выделывают кожу, шьют из нее куртки, штаны, обувь. Стрижем овец и запасаемся шерстью, валяем войлок. Не столько для себя, но и для авхатов и траспов, за это вымениваем у одних хлеб, у других оружие, утварь. А теперь ты поведай о своем народе.
– Мать моя рассказывала о нашем племени, а ей рассказала ее мать. Женщины савроматов любят говорить об этом, а мужи слушают без интереса. Прабабки савроматов родом из Анатолии – это за Танаисом, далеко на полдень, за высокими кавказскими горами, их можно обойти только морем. Греки воевали с ними и взяли в плен три корабля савроматок. Но на Понте Эвксинском пьяных греков женщины перебили. Не умели они управлять кораблями, ветер и волны понесли женщин через пролив в Меотиду. И выбросило их на берег. Там небо послало им диких коней, женщины переловили их и поехали в степь, где встретили стойбища сколотов…
