Виктор Карпенко - «Вставайте, братья русские!» Быть или не быть
Уже на следующее утро посольский боярин был приглашен во дворец. Ханский наместник восседал на троне булгарских царей в зале приемов. Когда Роман Федорович в сопровождении сотника Семена приблизился к трону, Кутлу-Буг принял горделивую позу и поднял глаза к потолку, выказывая своим видом величие и недоступность. Все эти ухищрения были знакомы посольскому боярину, и потому он, отвесив поясной поклон, замер в ожидании разрешения говорить.
Молчание длилось довольно-таки долго. Но вот наместник удостоил своим вниманием посла: кивнул толмачу, и тот произнес:
— Говори.
Еще раз отвесив поясной поклон, Роман Федорович заговорил на булгарском языке, чем немало удивил и ханского наместника, и находящихся в зале татарских сановников:
— Ярослав Всеволодович, великий князь володимирский, челом бьет и желает здоровья, многих лет жизни и процветания великому Бату-хану и его наместнику, мудрейшему из мудрых, справедливейшему из справедливых Кутлу-Бугу.
Роман Федорович в очередной раз отвесил поясной поклон. Стоявший позади него Семен действовал так же, как и посольский боярин, — кланялся одновременно с ним.
— Чего хочет Ярослав? — через толмача задал вопрос Кутлу-Буг.
— Князь Ярослав выражает свою покорность и шлет посулы.
По знаку Романа Федоровича в зал вошли два десятка воинов, неся на вытянутых руках связки пушнины, подносы с золотыми и серебряными кубками, украшенное драгоценными камнями оружие, куски заморских тканей. Подарки были аккуратно разложены перед нижней ступенькой тронного возвышения.
Обозрев дары, ханский наместник спросил:
— Чего просит русский князь?
— Просит разрешения предстать пред очи великого Кутлу-Буга нынешней осенью, — с поклоном ответил посольский боярин.
Было видно, что ханский наместник не ожидал подобной просьбы. Он надолго задумался и, видимо, осознав услышанное, сказал:
— Повелеваю князю Ярославу прибыть в Булгар до первого снега.
Кутлу-Буг благосклонно кивнул. Прием окончен. Пятясь, посольский боярин и сопровождавший его сотник Семен вышли из зала.
— Фу, — смахнул Роман Федорович капли пота со лба. — Видно, наместник еще не избалован посулами. Вдругоряд и на порог не допустят с этакой бедностью.
— Как бедностью? — изумился Семен. — Дружинники еле принесли посулы…
Посольский боярин рассмеялся:
— Поверь, повидал я в посольствах немало, и если чего хочешь добиться, то посулы везут возами, а не несут в руках.
Из дворца посольство вышло в сопровождении охраны, состоящей из татарских воинов. Проводив до ворот дворца, пустили вольно.
Роман Федорович немало удивился этому и несказанно обрадовался: уж очень хотелось попасть в дом, еще недавно принадлежавший ему.
Ворота оказались запертыми. Постучав рукоятью плети в калитку, Роман прислушался.
— Кого там леший принес? — раздалось бурчание, и в приоткрывшуюся дверь просунулась голова воротника.
— Акимка! Акимушка, родной! Жив! Не узнал меня?
Воротный сторож неожиданно обмяк телом и вывалился за калитку. Но Роман Федорович не дал ему упасть и подхватил на руки.
— Что с тобой, Акимушка?
Тот растер кулаком набежавшие слезы и, всхлипнув, произнес:
— Оголодал маненько. Ноги-то и не держат. Не чаял тебя, князь Роман Федорович, увидеть.
— Это я, я, Акимушка. Жив-здоров. А кто еще из наших уцелел?
— Да, почитай, все: и Мирон, и Кирюха, и Марья… Проходи, князь.
Двор был все так же чисто выметен, деревянное крыльцо, ведущее в каменный с башенками дом, было выскоблено и отсвечивало желтизной кедра. Одно смущало Романа — тишина. Было непривычно тихо.
— А где Мирон, остальные-то где?
— Сейчас появятся. Да вот и он.
На крыльцо вышел Мирон, друг, товарищ молодецких потех и ближайший советник в годы проживания Романа в булгарской столице. Но Роман Федорович с трудом узнал в изможденном человеке своего побратима.
Обнялись.
— Что содеялось? — невольно вырвалось у Романа.
— Голодаем. Татары, как пришли в Биляр, никого не тронули из наших, но выгребли все: и припасы, и рухлядишку, и коней увели. Я предлагал мужикам и бабам уйти в Русь, но все остались, уверены были, что ты возвернешься.
— Родные вы мои, — расчувствовался Роман Федорович. — Берегли дом. Я же сказал, если татары подойдут к столице, чтобы уходили за Волгу. Теперь ваши страдания окончены. Все будет хорошо. Ты мне скажи, в Булгаре еще торг сохранился?
— Есть торг, и товары есть, токмо серебро надобно.
— Серебро — не твоя забота. Дай кого-нибудь из мужиков в провожатые. Семен, — подозвал Роман Федорович сотника. — Бери десяток дружинников и поспеши на торг. Купи еды, вина… Радость у меня великая: родных встретил.
Два дня прожил Роман Федорович в своем доме и только на третий был допущен к Гази Бараджу. Ближе к ночи пришел человек от эмира и проводил посольского боярина во дворец брата царя Алтынбека. Эмир встретил Романа Федоровича в горенке, в которой стояли лишь стол и лавки. На столе светец с толстой свечой.
Посольский боярин отметил, что Гази Барадж располнел, лицо красно, оплыло, некогда пушистая окладистая борода коротко острижена, усы на татарский манер сосульками свисают по сторонам. Движения замедлились, как и слова, которыми он встретил ночного гостя.
— Здрав будь, князь Роман Федорович. Садись к столу. Прости, что ждать пришлось. Ездил в Сарай, что Бату-хан воздвиг между Волгой и Ахтубой. Большой город, очень большой. Садись, садись, — показал он место рукой. — И давай уж без этих посольских заморочек. Мы с тобой давние знакомцы, так что выкладывай, с чем пожаловал.
— Приехал я к тебе с письмом от князя Ярослава. Вот оно, — положил боярин на стол свиток с княжеской печатью. — Прочти, не ведаю, что в нем, — схитрил Роман Федорович.
Сломав печать, эмир углубился в чтение.
— Хитер князь Ярослав. Хитер, — усмехнулся в бороду Гази Барадж. — Твою голову вместо своей подставил… и все напрасно. Не надобны мне его посулы. Много мне добра сделал князь Юрий Всеволодович. Я его должник. И пусть он ушел к своим предкам, долг я свой перед ним помню. Ты не смотри, что я под татарами, им служу. И ты служить будешь, коли жить захочешь. Татары — страшная сила. Видел их кочевья и станы, дымы от костров от края земли и до края, и нет им счета. Бату-хан сказал, что в зиму поход на Русь будет. Как пойдет, не ведаю, но поберечься следует. На север татары вряд ли пойдут, брать в землях нечего, а вот на Южную Русь навалятся.
Эмир с пренебрежением швырнул послание князя на стол.
— Татары пойдут не только на Русь. Бату-хан сказал, что пойдет до моря. А раз сказал, то сделает. Я тебе, князь Роман, вот что скажу: с ханом надо идти. Сильный ветер огромную и гордую ель с корнем выворачивает, а березка под ветром лишь гнется. Передай князю Ярославу мои слова — гибче надо быть. Для того чтобы и Булгария, и Русь крепко на ноги встали, нужно время. — Помолчав, он с раздражением добавил: — Быть гибким — не значит быть униженным. Ярослав же такое слезливое письмо написал, что у меня сомнение возникло — от князя ли оно. Гордым и непреклонным татары головы рубят, а слезливых попирают ногами. — Встав из-за стола, Гази Барадж продолжил: — Что услышал здесь, передай князю. Писать не буду, недосуг. Захочет приехать — пусть приезжает. Не неволю! Что до тебя, князь Роман, то земли под Ошелом за тобой оставлены, дом здесь, в Булгаре, у тебя есть — волен остаться. Воин ты знатный — найдется дело и для тебя. Уйдешь к князю Ярославу, не неволю, так тому и быть, тебе виднее.
Этот короткий разговор многое прояснил, но обязывал тоже ко многому.
«Возвратиться во Владимир надобно. Но где я больше пользы Руси принесу: у князя Ярослава или здесь? Жить в Булгаре… А как же Мария, сыновья? Брать их сюда нельзя, но и оставлять в Новугороде опасно. Сказаться князю Александру? Да надолго ли он? Бояре, что луна на небе — не постоянны, а призовут нового князя — беда! На жене и детях отольется мое служение Руси. Думать! Надобно крепко думать, как поступить!»
С этими непростыми мыслями и пошел Роман Федорович в обратный путь. Но людей своих, многих из которых он выкупил в свое время из полона, оставил в Булгаре, дав им денег и наказ: беречь дом. Мирона же отрядил в Ошел с грамотой, дающей ему право распоряжаться землей и всеми теми, кто на ней сидит.
АЛЕКСАНДР ЯРОСЛАВИЧ — КНЯЗЬ НОВГОРОДСКИЙ
1
Весна поздно пришла в Новгород Великий. Волхов от притока талой воды набычился, вспучил лед и понес глыбы в Ладогу. Вместе с льдинами уходили тревоги прошедшей зимы: о татарах доносились лишь отголоски. Поговаривали, что Бату-хан насытился кровью, награбленным добром и сел в низовьях Волги.
