Виктор Карпенко - «Вставайте, братья русские!» Быть или не быть
— А то! К вечеру в Городце будем, не сомневайся на сей счет, боярин.
Кузьма Пруток не обманул. Ближе к вечеру вышли к Федоровскому монастырю, а это уже Городец.
3
В воротах, выходящих к пристани, княжеский обоз встречал городецкий воевода Андрей Романович. Не в отца пошел молодец. И если бы кто сравнил отца и сына со стороны, то не ошибся бы. Роман Федорович был высок, могуч, дороден, Андрей же ростом не вышел, но крепок в кости. Спешившегося отца Андрей встретил не по-семейному — поклоном, а как воевода — крепкими мужскими объятиями.
— Тише ты, нагулял силушку на домашних харчах, похваляешься… Сгреб, что медведь-трехлеток, — улыбнулся в бороду довольный встречей Роман Федорович. — А что сноха не встречает, внуки где?
— Цветана на сносях, скоро разрешится дитем, а сыновей в тереме не удержишь. Заигрались, поди, — рассмеялся Андрей. По его лицу было видно, насколько он рад встрече с отцом. — Прошу в терем. О воинах не тревожься, обогреем, накормим, без кубка медовухи спать не уложим… Евсей, — кивнул он одному из сотников своей дружины, — устрой молодцов. — И, увидев среди обозников Кузьму Прутка, уже строже добавил: — А ты зайдешь утром. Разговор к тебе есть.
В тереме на Княжей горе царила праздничная суета. Как же, самый дорогой гость пожаловал. Цветана, налившись силой и женской красотой, несмотря на выпирающий живот, бойко распоряжалась в тереме: споро готовили опочивальню для тестя, трапезную, растопили баню.
От бани, как ни хотелось понежиться на пару, Роман Федорович отказался.
— Завтра, — сказал боярин. — А вот за стол сяду с превеликим удовольствием. Чем потчуешь, сношенька? — полуобнял он зардевшуюся Цветану.
— Все лучшее на столе для желанного гостя. Отведай хлеб-соль, батюшка, — поклонилась она, насколь позволял живот.
Не успели выпить по первой чарке, как в трапезную вихрем влетели двое мальчишек. С криком «Деда!» они устремились к незнакомому бородатому мужику, большому, но не страшному. Братьям-близнецам было по три года. Они были любознательными не в меру, бесстрашными и проворными. Роман Федорович подхватил внуков на руки, осторожно прижал к груди.
— А ты, деда, ворога побил? — тут же последовал вопрос от того малыша, что был слева. А тот, что справа, добавил:
— Или нам с Ромкой татар добивать?
— Деда, а ты мечи нам привез? Мне мамка сказывала, что и меч, и комоней нам подаришь, как приедешь.
— Ты приехал. Давай меч!
— …и коней, — добавил Роман. — Татка обещал взять в поход на ворога, коли оружны будем.
— Так что ты, деда, с комонями-то не тяни! — погрозил перстом Святослав.
Роман Федорович рассмеялся и поставил внуков на пол.
— Порадовали меня от души, аж слеза прошибла. Хороши у меня внуки, в деда. А коней я вам подарю, и мечи, и сулицы. Вы только растите побыстрее. А на татар идти не спешите, сил наберитесь, ворога и на вас достанет.
Попав в руки Цветаны, мальчишки заканючили:
— Мам, можно мы посидим с дедом? Мы тихонечко… с краечку…
Но Цветана была непреклонна и увела сыновей из трапезной.
Роман Федорович, сияя глазами, поднял кубок.
— Выпьем за моих внуков, за их здоровье. Чтоб росли они воинами, достойными своего отца, не посрамили бы чести… деда, — Роман испытующе посмотрел в глаза Андрею и неожиданно закончил: —…и за Цветану, родившую таких богатырей. Сношенька, ты где? Покажись! За тебя пьем, — кивнул он зардевшейся от внимания молодой женщине, стоявшей в дверях трапезной.
Много было в застолье сказано слов, выпито хмельного меда и заморского вина, привезенного в Городец арабскими купцами, немало провозглашено здравиц. Из-за стола встали за полночь. Проводив отца в опочивальню, Андрей спросил:
— Ноне разговор поведем или на утро оставим?
— Наговоримся еще, — устало проронил Роман Федорович. — Время будет. Я у тебя до ледохода погощу. Что касаемо дружины, то моя сотня городчан не объест: с припасом идем, а коли не хватит, так куплю, серебро есть.
Лед на Волге пошел двадцать восьмого апреля в ночь. Треск стоял, аж в окнах терема слюда дребезжала.
Роман Федорович, хотя и не раз наблюдал ледоход, не вытерпел и в сопровождении сотника Семена поднялся в сторожевую башенку. Река перед ним была во всей красе. Льдины казались черными. Только иногда, блеснув боком вставшей на дыбы ледяной махины, отсвечивали тусклым лунным светом.
— Дней через десять вода очистится, и можно будет продолжить путь, — со вздохом произнес Роман Федорович. Посольство к Гази Бараджу было ему не по душе. Идти с пустыми руками туда, где подношение подарков — часть ритуала, равносильно оскорблению, и все это посольство может закончиться для посольского боярина лишением головы.
— Струги видел? — не поворачивая головы, спросил Роман Федорович сотника.
— Лодии неплохи, — отозвался Семен. — Проконопачены, просмолены, паруса крепкие, но… малы суденышки.
— Это неважно. Стольный град булгар стоит в устье Камы. Так что водой до самого места дойдем. Другое меня тревожит: как Гази примет посольство?
— Как примет? Хорошо. Вона князь Ярослав Всеволодович встречался с ним, и ништо…
— Когда? — удивленно воскликнул Роман.
Поняв, что проговорился, сотник нехотя ответил:
— Так это… ну, когда мы из Киева шли. Шли, значит-то… и попали в засаду. Думали, что пришел конец нам. Ан нет. Токмо князя Ярослава увели, а ночью он вернулся. Поговаривали, что встречался с Гази Бараджем. О чем говорили, никто не знает, но до самого Володимира с нами шли булгарские уланы. Вроде как охраняли нас от татар.
— Вон оно что, — удивленно протянул посольский боярин, — а почему раньше не сказался?
— Не смел. Князь смертью грозил, если кто языком трепать начнет. И ты уж, Роман Федорович, меня не выдай.
— Не тревожься. Ты этим рассказом такой груз с души снял… Я-то думал, что назад для нас нет пути, а ноне вижу — поживем еще. Ты, Семен, вот что: иди-ка почивать. Я тут еще малость постою, на реку полюбуюсь да подумаю о насущном.
Оставшись в одиночестве, Роман Федорович не без удивления и удовольствия взирал на ледоход, но тревожные мысли вернули его на несколько часов к разговору с Андреем.
— Как ты не поймешь, — давил голосом Роман Федорович, — в одиночку с татарами не справиться. Даже если у тебя было бы не три сотни молодцов, а три тысячи. Татар что мошкары… Не передавить.
— А мне тысячу не надо. С тысячей одна морока. Ноне татары ушли с Руси, сели где-то в низовьях Волги, а часть — в Булгарии. Волга же, что дорога между ними. И ездить по этой дороге спокойно я им не дам, — горячился Андрей.
— Городец чудом не разорен, а ты своими укусами только раззадоришь татар, и тогда они камня на камне от Радилова не оставят, по бревнышку раскатают город, а жителей побьют или уведут в полон. Ты этого хочешь?
— Не хочу, но и сидеть сложа руки не могу. Насмотрелся я на ворога, на детишек, татарами убиенных, женок поруганных, дома разоренные. Кровь закипает, как вспомню все это. И не я один хочу помститься татарве. Таких ватаг скоро множество на Руси будет…
— Может, оно и так. Только плохо все это. — Помолчав, Роман Федорович пояснил: — Обезлюдела Русь, обессилела. Не один десяток лет нужен, чтобы накопить сил. А ноне нужно терпеть. Вон, князь Ярослав, гонору на десятерых князей достанет, а и тот к татарам на поклон пошел. Меня вот к булгарам с заверениями в дружбе направил. Пойми! Мир Руси нужен, не война!
— Прости, отец, но ты с князем сам по себе, а я сам по себе. Одно обещать могу, что под Городцом татар бить не буду, но под Ошелом жизни не дам!
— Ошел — не ближний свет. Городец-то на кого оставишь? Дружину уведешь, а ну ворог подступится! Кто сыновей твоих и жену защищать станет? Мужики, что нас в лесу встретили?
Не смог Роман Федорович остепенить сына. «Горяч, норовист, до безрассудства смел. Видно, пошел в родного отца. Юрий Всеволодович по молодости таким же был — никого не слушал, делал все по-своему, даже епископ Симон не всегда его унять мог».
4
Город Биляр стал неузнаваем: где былое великолепие дворцов и минаретов, фонтанов и бань, роскошных и ухоженных домов богатых и знатных? Везде царили грязь и запустение. Часть городских стен разрушена, и в город можно было войти во многих местах, но Роман Федорович в сопровождении трех десятков дружинников, тащивших на себе подарки татарскому наместнику, предпочел войти в распахнутые главные ворота булгарской столицы.
Старшему воротного наряда он назвал себя и цель прибытия. Наудачу, воротник узнал «князя Романа», которого не только уважали в столице за доблесть и силу, но и любили за добрый нрав и отзывчивость на чужую беду, и это решило много проблем с размещением и встречей посольства с наместником Бату-хана в Булгарии Кутлу-Бугом.
