Михаил Каратеев - Русь и Орда Книга 2
– Это негоже, – обратился он к боярину Свиблу, – В сей стене беспременно надобно еще ворота пробить. Либо под]Никольской башней, либо под Тимофеевой. А то и под обоими. Глянь, что деется!
– Истинно надобно, княже, – ответил боярин, – да ведь ты дюже торопил с постройкой, а ворота да мосты много времени отымают.
– Ништо, коли надо, так надо. Управились мы быстрей, нежели я мыслил, а без вторых ворот тут беда. Ставь их у Тимофеевой башни, поелику она еще не завершена. Спереди, на случай чего, выведи каменный заслон и за ним ломай стену.
– Сделаю, Дмитрей Иванович.
– Ныне Тимоха со своею ватагою снова сюда перейдет, они эти ворота борзо сробят. А Фрол где?
– Должно, внизу, в проезде, ворота навешивает. Спустившись со стены, Дмитрий вошел под округлые своды проездной башни. Здесь человек двадцать рабочих, обливаясь потом и с трудом удерживая на весу створку железных ворот, толщиною в вершок, – только что отлитых взамен временных, дубовых, – старались навесить ее на огромные, вмурованные в стену крючья. Высокий и толстый человек в расстегнутом кафтане, зычно покрикивая, руководил их движениями. Это был предстатель Фрол Беклемиш. Увидев князя, он тотчас подошел к нему с низким поклоном.
– Ты, Фрол, что-то от других поотстал, – строго сказал Дмитрий. – Гляди, твоя башня лишь наполовину сделана, а Тимоха свою ныне закончил.
– Так ведь у Тимохи глухая башня была, княже, а моя проездная! Нешто это одно? – оправдывался Фрол. – К тому еще, тута непрестанно туды-сюды ездют, и то мне в работе великая помеха.
– Потому с тебя столько, как с иных, и не спрашивал. Однако поспешай. Дабы все завершить, сроку даю тебе месяц. Управишься – награжу, а нет – на себя пеняй!
– За месяц управлюсь, государь.
– Поглядим.
На угловой, юго-восточной башне великого князя уже ожидал брат Фрола, Федор Беклемиш. У этого все было в исправности, работа подходила в концу, а потому, долго тут не задерживаясь, Дмитрий двинулся дальше, по стене, идущей вдоль реки Москвы. Здесь она была особенно высока, а местами шла в два и три яруса.
Миновав две недавно начатые башни, великий князь остановился у третьей, почти законченной. Это была особая, так называемая Тайницкая башня, из которой предположено было провести подземный ход к реке, чтобы, в случае длительной осады, можно было по ночам пополнять запасы питьевой воды в городе. Но дело разрешилось проще: во время рытья под самой башней открылся родник чистой ключевой воды. Другой родник, еще более обильный, нашли под Собакинои башней, так что Москве теперь не угрожал недостаток воды, сколь долго ни затянулась бы осада.
Подземный ход все-таки сделали, но придали ему иное, чисто военное назначение, а чтобы о тайнике не было лишних разговоров, башню было велено впредь называть Шешковой, по имени ее строителя.
Поглядев на нее снаружи, Дмитрий велел своим спутникам
ожидать его под стеной, а сам опустился в подземелье. Здесь, при свете факелов, несколько рабочих, под наблюдением Шешкова, заканчивали крепление подземного хода. Пройдя его из конца в конец, князь обернулся к предстателю, сопровождавшему его со светильником в руке.
– Ну, спаси тебя Бог, Андрей! Ты добро потрудился, и я твоей работой всльми доволен.
– Робил как умел, княже. И рад, коли угодил тебе.
– Ты откуда родом?
Тутошний я, московский. Из села Кудрина.
– Из Кудрина? Погоди… Есть там вблизи деревенька Удомля, и рядом с ней пустошь.
– Знаю ее, государь. Добрая пустошь. Гридиной она прозывается.
– Жалую ту деревню и пустошь тобе, в вечное володение.
– Спаси тебя Христос на долгие годы, великий государь! – кланяясь в землю, ответил Шешков. – А я за тебя хоть сейчас живот положу!
– Живой ты мне лучше послужишь. Да вот еще чего: окромя тех осьмерих, что крест целовали, ведает ли еще кто-либо о сем тайнике?
– Опричь их да меня, не ведает ни одна душа, княже. Иных я сюды не пущал.
– То добро. Каждому из них, сверх положенного корму, пять рублев и по паре новых сапог. Да еще раз накажи им крепко, чтобы языками-то не трепали. Рыли, мол, родник, и только.
– Будь надежен, великий государь, нешто наш мужик свое крестоцелование порушит? Да и подобрал я для той работы людей верных и непьющих.
– Верю вам. Ну, завершай тут, с Богом!
Выйдя из подземелья, Дмитрий Иванович низом, вдоль внутренней стороны стены, направился к последней перед Боровицкими воротами, Свибловол башне, стоявшей на углу, при впадении Неглинки в Москву-реку. Но не успел он сделать и двадцати шагов, как со стороны дворца показался всадник, в котором князь сразу узнал своего окольничего, Ивана Гавриловича Кутузова.
– Дозволь сказать, великий государь, – промолвил он, осадив коня перед Дмитрием и легко соскакивая на землю.
– Сказывай, – ответил несколько встревоженный князь.
– К тебе из Орды посол от великого хана!
– От Мамаева хана?
– Нет, княже, от хана Азиза.
*Кормом называлось получаемое кем-либо содержание, жалованье,
*Окольничий – древний придворный чин. На его обязанности были встречи и представление князю иностранных послов, забота о их размещении, а также – распоряжение всем во время поездок князя.
– Ну, этот хоть тем велик, что сам себе хозяин. А кто таков посол-то?
– Муж еще молодой и обличьем на татарина не похож нимало. А по имени Карач-мурза.
– О таком не слыхивали. Должно, не вельмн важная птица.
– Не думай, княже: нукер перед ним туг о трех хвостах возит.
– Стало быть, ханского роду! Все одно, пусть пождет, покуда я его принять схочу. Наших послов в Орде тоже не вдруг принимают. А людей с ним много?
– Душ с пол ста, государь.
– Поставь их на Посольский двор. Посла чтить, как князя, по сану ему и корм отпускай, а людям его – как положено.
– Слушаю, княже.
– Да упреди владыку Алексея. Скажи ему, что хочу с ним ныне же совет держать.
Глава 5
В лето 6876 князь великий Дмнтрей Ивановичь Московский да Алексеи митрополит князя великого Михаил Александровичи Тферьского зазваша на Москву любовью, а в правде бысть ему суд на-третеи и поимаша его и бояр его всех, и разведоша их розно и быша в нятьи и в истоме. А князь Михаиле седе на Гавшином дворе, и потом не за долго время внезапу придиша из Орды посол татарский князь Карачь, н тогда помысливше и укрепив князя Михаилу крестным целованием, отпустиша его восвояси.
Никоновская летописьМитрополит Алексей – человек обширного ума и большой государственной мудрости, – узнав о прибытии ордьнского посла, советовал великому князю принять его немедля и без нужды не раздражать хана в такой момент, когда перед Москвою уже стояла неотвратимая угроза войны с Литвой. Но, Дмитрий, глубоко чтивший святителя и с детства привыкнувший следовать его советам, в этом вопросе проявил необычную неуступчивость.
– Пусть пождет татарин! – решительно сказал он. – Не хочу, чтобы все эти мурзы да ханы мыслили, будто они на Руси хозяева и что так уже их русский государь страшится!
*Туг – бунчук, обычно из хвостов тибетских яков, – знак высших начальников в Орде. Количество хвостов отвечало их происхождению и рангу. Три хвоста указывали на принадлежность к роду Чингиса.
– Подумай, чадо мое, – промолвил несколько задетый митрополит, – к месту ли будет ньше хану когти казать? Я в том пользы не вижу. К тому же не знаем мы, с чем посол-то прислан. И может, для нас же лучше будет, коли мы о той без промедления сведаем.
– С чем он прислан – отгадать немудрено: сам знаешь, отче, боле двух годов мы хану Азизу дани не посылали. Тем паче не надо бы ханского посла зря злить.
– А какая в том беда? Все одно больше положенного он не спросит, а что положено – хоть так, хоть эдак отдавать надобно. Да я его долго томить не ставу, а и умалять себя перед погаными тоже не хочу! Нешто ордынские ханы наших послов сразу принимают?
Владыка вздохнул, но спорить больше не стал. Он хорошо понимал, откуда все это у Дмитрия: будучи наставником юного князя, он сам воспитывал в нем с малых лет неустрашимого воина, учил не гнуть спины перед ханами, последовательно и настойчиво готовить его для решительной борьбы с Ордой. То, что он теперь слышал от Дмитрия, было следствием его собственных наставлении и в глубине души его даже радовало. И потому он только сказал:
– Ну, гляди сам… Ты государь, твоя, стало быть, и воля.
Прошло несколько дней. Ханский посол терпеливо ожидал приема и никаких признаков гнева или неудовольствия не обнаруживал. Его часто видели разъезжающим по Москве на великолепном арабском жеребце, в сопровождении двух или трех нукеров, почтительно державшихся немного позади. Он с любопытством поглядывал вокруг, иногда придерживал коня у иных боярских хором, изукрашенных особенно искусной резьбой, издали долго смотрел на дворец великого князя, увенчанный златоверхим теремом и являвшийся замечательным образцом деревянного зодчества. Но к новым укреплениям близко не подъезжал и, казалось, даже не глядел в их сторону, хотя ему, как послу великого хана, никаких препятствий в том не чинили.
