Андрей Зайцев - Драккары Одина
Хмельной Инегельд, сидя за столом рядом со своим вождем, снова и снова украдкой бросал взгляды на Гудрунн, дочь Раудульфа. Когда Инегельд впервые попал в дом Стейнара, Гудрунн была еще девочкой-подростком, игравшей в кругу своих сверстниц.
Но за прошедшие несколько лет многое изменилось. Гудрунн превратилась в красивую темноволосую девушку, может быть, самую красивую в округе, кто знает?
Инегельд, которому исполнилось тридцать три зимы, викинг, бродяга, убийца, что спасся от кровной мести только благодаря вмешательству Стейнара, теперь, впервые за много лет, стал подумывать о том, что ему тоже неплохо бы построить наконец свой дом и осесть. Сейчас Инегельд уже был не оборванным и грязным бродягой, не имевшим за душой и ломаного гроша, что вступил в дружину Стейнара пять зим назад с одним только старым клинком, доставшимся ему после темного дела, о котором он не любил вспоминать. Этим мечом Инегельд дорожил, считая клинок заговоренным.
Очень скоро Стейнар убедился в том, что не ошибся, и приобрел в воине настоящего соратника и друга. Инегельд оказался великолепным бойцом, в сражении не знавшим себе равных. Долгая кочевая жизнь викинга научила его многому, но никто не знал доподлинно его истории, а сам Инегельд был скуп на рассказы.
И вот наступил день, когда он вполне может купить добротный дом и нескольких рабов для обслуги. Два года назад один его старый дружок отплывал в Британию с датчанами. Они познакомились, когда Инегельд связался с оркнейскими викингами. После успеха Великой армии в Англии [14] у нее не было недостатка в новых наемниках. Но, поколебавшись, Инегельд остался со Стейнаром. И теперь не жалел об этом. Хотя он не раз слышал голоса, намекавшие, что ярл, снарядивший слишком мало драккаров, не достигнет успеха. Но не зря Стейнара, сына Асмунда, считали удачливым. Он выжил во множестве переделок, его богатство только приумножилось.
А быть рядом с удачливым вождем, значит, самому поймать удачу.
За прошедшие годы смерть приходила к ним в разных обличьях. Иногда это были мавры, чьи корабли бороздили все Ромейское море вдоль и поперек, иногда — враждовавшие с викингами ромеи. Именно они, используя свое изобретение, известное в христианском мире как «греческий огонь», потопили их второй драккар... Стейнар, используя навыки искусного морехода, сумел ускользнуть от ромеев, пройдя вдоль изрезанного бухтами маленького островка так, что византийцы не смогли потопить драккар. Инегельду в тот раз повезло. Ведь именно он командовал вторым драккаром. По чистой случайности, для обсуждения дальнейших планов их предприятия, он оказался на «Гейде» и потому остался жив...
Внезапно Инегельд, поднимая наполненный элем кубок, перехватил мимолетный, но исполненный неприязни взгляд Торстейна. Чего это он? И почти сразу смутная догадка мелькнула в голове: это из-за Гудрунн! Не иначе...
Инегельд усмехнулся и залпом осушил кубок. Торстейн. Он ведь — головная боль не только его, но и Стейнара. Слишком независимым и свободным чувствовал себя этот двадцатипятилетний дан, пришедший к Стейнару откуда-то из Ютландии.
Сейчас, понятно, их связывает очень многое, но... Все может перемениться.
Пока Инегельд размышлял над этим, Стейнар беседовал с Раудульфом обо всем, что случилось в походе. При этом утаивал многое, рассказывая только то, что стало бы известно и без него.
Дружина Стейнара поредела на две трети. Забрав свою долю, несколько датчан собирались отправиться в Ютландию и Сконе. Здесь оставались только местные викинги и те, кому некуда было идти. Этих людей было недостаточно для того, чтобы противостоять кому-нибудь из воинственных соседей, самым опасным из которых был Харальд Весельчак. Но ярл Стейнар надеялся взять на службу новых воинов, благо, что весть о его удачном походе скоро разойдется по окрестностям.
— Что здесь произошло нового? — поинтересовался ярл, внимательно оглядывая пиршественный стол.
— Конунг Харальд Хорфагер собирает вокруг себя влиятельных ярлов, Скоро его люди придут к тебе, — сказал Раудульф.
— Я не боюсь конунга. Мой отец знал его отца, и они были друзьями.
— У конунгов не бывает много друзей, — двусмысленно заметил Раудульф. — Сегодня ты друг, завтра — враг.
— Мне нечего делить с конунгом, хедвинг.
— Он потребует от тебя полного подчинения.
— В это я не верю.
— Он хочет владеть всеми землями сразу, ярл.
— Этого не случиться.
— В подлунном мире случалось и не такое.
— Ты засиделся дома, мой друг, — усмехнулся Стейнар. — Оседлая жизнь сделала тебя осторожным.
— А что в этом плохого?
— Ничего, кроме... — Ярл не договорил, задумавшись. Многие заметили, что он стал более задумчивым и молчаливым, чем прежде.
— Я вижу, у тебя необычный перстень? — Раудульф подмечал все, что происходило вокруг него.
— Да, это так, — немного смутился Стейнар, поборов внезапное желание убрать со стола руку с перстнем, который они нашли на «Эйктюрмире».
— Можно мне взглянуть на него? — глаза хедвинга, как буравчики, проникали, казалось, прямо в душу Стейнара.
— Отчего же? — Ярл медленно снял перстень с пальца и отдал Раудульфу.
Тот принялся рассматривать кольцо с видом знатока. В этом деле он действительно преуспел. Не было, пожалуй, в округе другого человека, кто бы так хорошо разбирался в золотых и серебряных украшениях, драгоценных камнях, монетах из Валланда и из земли сарацинов.
— Там что-то написано... — Раудульф приблизил перстень к свету, но прочитать не смог. Надпись была сделана на языке ромеев, потому как арабскую вязь Раудульф мог распознать.
— И что же? — еле сдерживая себя, спросил Стейнар. Ему вдруг показалось, что Раудульф, этот скрытный, себе на уме хедвинг, что-то заподозрил.
Но что? Можно было предположить всякое, но первое, что приходило в голову — ему известна история с «Эйктюрмиром». Откуда?
— Слишком мелкая надпись, — произнес Раудульф, продолжая разглядывать перстень.
— Ты понимаешь язык ромеев? — недоверчиво спросил Стейнар.
— Нет, читать я не могу, но... я знаю человека, который мог бы помочь, — медленно говорил Раудульф, что-то несомненно задумав. — Ты можешь дать мне этот перстень?
— Я с тобой расплатился, Раудульф, — веско заметил Стейнар. — Или ты недоволен?
— Я всем доволен. Но я хочу помочь тебе. Этот необычный перстень когда-то принадлежал важному лицу, там, у них, в Миклагарде...
— И что с того?
— Этот перстень мог передаваться из поколения в поколение. Надпись охраняет перстень от чужаков. Если посторонний человек наденет этот перстень — может случиться несчастье.
— Вот как? — неожиданно громко рассмеялся Стейнар. Его товарищ юности мог бы придумать что-нибудь и получше такой нелепой сказки. — Но ты же знаешь, я не боюсь несчастий! Смерть много раз проходила мимо меня, но мой час еще не настал. Чего бы я достиг, если бы боялся каких-то надписей? К тому же, — он помедлил, искоса глянув на собеседника, — ты опасаешься за меня, но сам готов навлечь на себя беду, разве это не удивительно?
С этими словами Стейнар забрал перстень у хедвинга и надел на безымянный палец левой руки.
Раудульф промолчал, но тот, кто хорошо знал его, понял бы, что он затаил обиду.
В это время к Стейнару подошел один из его тралей и сказал, что к усадьбе подъехали жители соседних селений, или как их называли — карлы, которые, узнав о его возвращении, привезли пиво, медовуху, селедку, солонину и другие съестные припасы. Стейнар кивнул и, встав из-за стола, вышел вон.
Воспользовавшись этим, к Раудульфу подошла его жена, Магихильд, и отозвала в глубину дома для разговора.
Убедившись, что гости за столом не могут их подслушать, Магихильд сказала мужу:
— Сдается мне, что у нашей Гудрунн появился жених.
— Это еще кто? — недовольно вспыхнул Раудульф.
— Не заметил? — Магихильд глазами показала на сидевшего за столом Инегельда.
— Да ты в своем уме?! — Раудульф выглядел возмущенным, но Магихильд знала: это показное. Он готов выслушать ее доводы.
— А что такого? — притворно удивилась Магихильд. — Инегельд — удачливый викинг, пользуется большим доверием Стейнара.
— Ты, верно, забыла, каким он появился в этих местах? — напомнил Раудульф. — Он кого-то убил там, среди первых поселенцев Исландии, а потом бежал сюда, потому что его самого могли убить...
— Никто не знает, кого он убил и за что, — резонно заметила женщина, поправляя на себе ожерелье. — Я знаю многих, кого назвали бы убийцами, но они живут спокойно, и люди уважают их.
— Говори тише, женщина! — понизил голос изменившийся в лице Раудульф. — Я не желаю слушать подобных речей!
— А что такого я сказала? — Магихильд выглядела невинной овечкой, но Раудульф отнюдь не обманывался, понимая всю прозрачность ее намека. Среди людей Стейнара много таких головорезов, но почему-то все помнят только об Инегельде? Не потому ли, что боятся его больше других?
