Шамиль Алядин - Теселли
Однажды на рассвете во двор Сеид Джелиля заехала крытая брезентом арба, груженная лесными фруктами — кизилом, дикими яблоками, малиной и орехами. Из нее вышел хромой крестьянин, за ним Рустем. Узнав от владельца кофейни, где живет Сеид Джелиль, Рустем пришел к нему.
Сеид Джелиль еще спал. Открыв дверь и увидев осунувшееся знакомое лицо, он воскликнул:
— Рустем! Я тебя совсем не узнаю. Что-нибудь случилось?
— Ничего особенного! — ответил Рустем тихо. — Вы не ждали меня, не правда ли?!
— Признаться, да. С кем ты приехал?
— С дядей Керимом.
— Садись, рассказывай, что с тобой стряслось? Почему так изменился? Ты что, болен?
— Ехали двое суток, — сказал Рустем, садясь на сет. — Я очень устал.
— Как жизнь в Бадемлике?
— Неважная, Сеид Джелиль-ага, — ответил Рустем, тяжело вздыхая. — Я бежал оттуда.
— Почему?
— Поцапался с одним… Исмаиля, сына Джеляла, помните?
— Помню, как же? Ну и что?
Рустем рассказал ему все, что произошло.
— Исмаиль умер? — спросил Джелиль, обеспокоившись. — Если умер, то дело плохо…
— Не знаю. Он упал с обрыва, а я не стал его искать.
— Что ты думаешь делать, Рустем?
— Приехал к вам, Сеид Джелиль-ага! Появляться в Бадемлике мне больше нельзя!
— Но тебя могут найти и тут. У жандармерии уши и руки длинные. Ты это знаешь?
— Знаю. Я надеюсь, что вы меня спрячете подальше.
— А как дядя Саледин? Тензиле-енге? Они знают о том, где ты?
— Нет.
Сеид Джелиль прибрал постель, потушил свет, раздвинул занавеску на окне. В комнату проник бледный свет раннего утра.
— Надо дать отцу знать, что ты у меня, — проговорил наконец Джелиль в раздумье. — Иначе они сойдут с ума. Ты что-нибудь говорил дяде Кериму?
— Говорил. Просил, чтобы он молчал о том, что я здесь.
— Это верно, но пусть он об этом скажет, по крайней мере, отцу и матери.
— Не лучше ли, чтобы и они пока ничего не знали? Тем более, что отец уехал в Мелитополь.
— Нет, пусть дядя Керим по возвращении в Кок-Коз пойдет в Бадемлик и сообщит Тензиле-енге, что ты у меня. Пусть она успокоится.
— Удастся ли мне, Сеид Джелиль-ага, устроиться на какой-либо работе?
— Найти какую-нибудь работу можно, Рустем, но времена тяжелые. А говорить ты по-русски умеешь?
— Объясняться могу. Кузнеца в Бадемлике, дядю Тимофея, помните? Он меня учил.
— Ну что же. Завтра поищу для тебя работу, — сказал Сеид Джелиль. — А пока иди умойся. Скоро откроется кофейня, позавтракаем вместе.
— Мне бы, Джелиль-ага, поспать немного. Голова болит.
— Вот постель, ложись! А я пойду поговорю с дядей Керимом.
На следующий день Сеид Джелиль вернулся домой поздно вечером. Целый день он пробыл в городе, пока с помощью Мангуби не договорился относительно работы Рустема в корабельных мастерских.
— Придется тебе поступить пока учеником, — сказал он Рустему. — Потом будет видно. Держи себя скромно, не горячись с людьми, не говори им лишнего. Постарайся освоиться с делом быстрее, иначе церемониться с тобой не станут. Выгонят.
— С кем я буду работать? — спросил Рустем, опасаясь, что люди Джелял-бея разыщут его и там.
— С кем? О, люди там порядочные, — ответил Сеид Джелиль, — они знают жизнь лучше, чем мы с тобой.
— Вы живете, Сеид Джелиль, очень прилично. Я это сегодня заметил.
— Да, мне повезло, Рустем, — ответил Сеид Джелиль задумчиво. — Но это приличие не радует меня.
— Почему?
— Об этом поговорим после.
Рано утром Сеид Джелиль и Рустем вышли с постоялого двора, толкаясь среди шумных продавцов и покупателей, приехавших на базар; они спустились по мощенной булыжником покатой улице и, дойдя до берега моря, быстро зашагали по сырой каменистой дороге.
Через четверть часа Джелиль остановился возле зеленых железных ворот и бросил на Рустема беспокойный взгляд.
— Сейчас зайдем к управляющему, — сказал он. — Будешь стоять около меня и молчать. Ты пришел не говорить, а работать. Сандлеру нужны лишь широкие плечи и крепкие руки. А ими бог тебя не обидел. Понял, Рустем?
— Понял, Сеид Джелиль-ага!
Они прошли во двор. Из открытых дверей четырех больших помещений доносились стук молотков, скрежет токарного сверла и напильников. Из закопченного окна пристройки вылетали смешанные с сажей желтые искры. Правая сторона двора была открыта и выходила на морской берег, к пристани, у которой стояли шаланды, лодки и катера, лениво качаясь на слабых волнах. На борту чрезмерно высокого судна с погнутым носом сновали рабочие в замасленных спецовках, клепали проржавевшее железо. Из глубины трюма доносилась заунывная матросская песня. Посередине двора рабочие грузили на подводы железные решетки и чугунные листы. Кругом стоял неугомонный глухой говор мастерового люда.
Сеид Джелиль и Рустем вошли в контору. Возле открытого окна стоял человек очень высокого роста, худой, с бледным маленьким лицом и, нервно покусывая губы, смотрел на рабочих, грузивших подводы. Он не слышал, как открылась дверь, и когда Сеид Джелиль поздоровался с ним, вздрогнул.
— Вот, Яков Самсонович, парень, о котором я вам говорил, — сказал Джелиль. — Полностью за него ручаюсь.
Яков Самсонович окинул Рустема с головы до ног строгим взглядом и спросил:
— Сколько тебе лет?
— Двадцать два, — ответил за него Джелиль.
— Вот что, — сказал Сандлер, обращаясь к Джелилю. — Я принимаю парня на работу, поскольку его рекомендует такой почтенный человек, как Мангуби. Вас я тоже знаю давно. Учтите, буду надеяться, что вы меня не подведете!
— Можете не беспокоиться, — ответил Джелиль, вежливо раскланиваясь. — Я вам очень обязан.
— Объект у нас очень важный, — продолжал Сандлер. — Мне приходится головой отвечать за каждого работника.
— О нет… — начал было Сеид Джелиль, но Сандлер повернулся к окну и крикнул:
— Находкина ко мне!
Через минуту в контору вошел коренастый человек в чистой спецовке, лет сорока; лоб и щеки его были покрыты мелкими морщинками.
— Вот этого парня, — сказал ему Сандлер, указывая на Рустема, — проводите в слесарный и вручите Андрианову, пусть поучит его. И вы присматривайте. Чтобы он меньше шатался без дела. Поняли?
— Понял, Яков Самсонович! — ответил Находкин и, сделав знак Рустему, вышел. Рустем пошел за ним. Вскоре поднялся и Сеид Джелиль.
— Благодарю вас, Яков Самсонович! — сказал он, прощаясь. — Не забудьте в будущее воскресенье заглянуть ко мне. Время летнее. Я получаю из Гавра чудесные вишни.
Сандлер улыбнулся в ответ.
Так молодой Рустем вошел в среду рабочих большого портового города и в этой бурной жизни провел целый год.
Работа в корабельных мастерских показалась деревенскому юноше трудной и на первых порах даже странной и непонятной. В Бадемлике с рассвета до позднего вечера он гнул спину на табачных плантациях Джеляла и, возвращаясь домой, еле волочил ноги, но там были свои, близкие, родные люди, с кем можно было отвести душу, а тут постоянно звенело железо и раздавались окрики Находкина, который вечно рыскал по цехам, следил за работой каждого, накладывал на людей штрафы и доносил обо всем Сандлеру.
Тем не менее спустя несколько месяцев Рустем нашел, что работа здесь куда более интересная, чем в Бадемлике. Среди рабочих оказалось немало и татар. В первое время Рустем только с ними и общался. Но потом привык к Андрианову, пожилому человеку, искреннему и бескорыстному, который усердно старался передать ему все свои знания и опыт. Начав с ним работать как ученик, Рустем быстро втянулся в слесарное дело. Такое старание его было приятно Андрианову. Находкин и тот заметил: «Эта темная деревенщина усердно окунулась в работу». Но грусть, говорят, всегда преследует радость. Этот старый человек, изумительный мастер, вглядываясь время от времени в Рустема, неожиданно для себя обнаруживал на его лице признаки каких-то глубоких и тщательно скрываемых чувств. Горячий и живой от природы, Рустем часто становился задумчивым, беспокойным, словно боялся чего-то. И другие рабочие цеха, встречая в воскресные дни возле мясных будок идущего с опущенной головой Рустема, спрашивали его: «Что с тобой? Почему ты скис?» И тогда он вдруг начинал шутить, избегая прямого ответа.
Незаметно пришла вторая осень, тихая, теплая южная осень. Однажды утром в цехе появился Сандлер. Он объявил, что вчера принял срочный заказ на ремонт небольшого судна, пострадавшего в бурю где-то недалеко от Одессы.
— Даю вам двадцать дней, — сказал он рабочим. — Закончите к сроку, прибавлю к зарплате. Не закончите — вы больше мне не нужны.
Вечером, когда над Инкерманскими горами сгущались серые тучи, старый мастер и Рустем возвращались с работы.
— Я вижу, тебя что-то угнетает, — проговорил Андрианов. — В чем дело?
