Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута
— Только не говорите мне, что вам не нравится повышенное внимание, — поворачивается к нему Оувеханд, — господин Рыжеволосый.
— Но мне точно не нравится, — возражает Якоб. — Мне совсем не нравится.
Два клерка поворачивают на аллею Морской стены и подходят к Кухне.
Ари Грот ощипывает птицу, сидя под навесом из сковород и кастрюль. Масло шипит, горка блинов растет, а прибывшие издалека разрезанный пополам круг эдамского сыра и кислые яблоки лежат на двух трапезных столах. Пиет Баерт, Иво Ост и Герритсзон едят за столом работников; Петер Фишер, старший клерк, и Кон Туоми, плотник — за столом чиновников. Сегодня понедельник, и Ворстенбос, ван Клиф и доктор Маринус завтракают в комнате для совещаний.
— А мы тут гадаем, — говорит Грот, — куды вы, ребята, пропали, а?
— Начнем с горшочка соловьиных языков, маэстро, — отвечает Оувеханд, тыкая пальцем в слипшийся хлеб и прогорклое сливочное масло, — потом продолжим пирогом из рябчиков и голубики с артишоками в сметане и закончим айвой и бело-розовым бисквитом со взбитыми сливками.
— Вечнозеленые шутки господина О., — говорит Грот, — веселят нас каждый день.
— А это, — всматривается Оувеханд, — не фазанья ли задница у вас в руках?
— Зависть, — осуждающе цыкает повар, — один из семи смертных грехов, так ведь, господин де 3.?
— Так говорят, — Якоб стирает кровавый след с яблока. — Да.
— Мы только что сварили вам кофе, — Баерт протягивает чашку, — душистый и свежий.
Якоб смотрит на Оувеханда, который мимикой отвечает ему: «Что я говорил».
— Спасибо, господин Баерт, но сегодня воздержусь.
— Так мы же старались, — протестует антверпенец. — Для вас.
Ост зевает в полный рот. Якоб старается придерживаться рамок вежливости:
— Плохая ночь?
— Думаете, контрабандил и грабил Компанию до самой зари, так по-вашему?
— Не могу знать, господин Ост. — Якоб разламывает хлеб. — Так и было?
— Я‑то думал, что вы заготовили все ответы еще до высадки.
— Вежливый человек, — предупреждает Туоми на своем ирландско — голландском, — не…
— Это он расселся тут судьей, Кон, и ты тоже так думаешь.
Из работников только Ост, совершенно не задумываясь о последствиях и даже не заправившись грогом, смеет столь открыто выказывать свою неприязнь к новоприбывшему клерку, но Якоб прекрасно понимает, что и ван Клиф видит в нем шпиона Ворстенбоса. На Кухне все ожидают его ответа.
— Чтобы нанять матросов на корабли, обслуживать гарнизоны и платить десяткам тысяч людей жалованье, господин Ост, в том числе и вам, Компания должна получать прибыль. В торговых факториях должен вестись бухгалтерский учет. На Дэдзиме за последние пять лет такой учет если и велся, то курам на смех. Господин Ворстенбос обязан был приказать мне навести порядок в бухгалтерии. Собрать все в единое целое. А я обязан ему подчиняться. И за это меня надо считать Искариотом?
Желающих ответить не находится. Петер Фишер ест, громко чавкая.
Оувеханд подхватывает ломтем хлеба немного тушеной капусты.
— Сдается мне, — говорит Грот, вытаскивая птичьи потроха, — все зависит от того, как посмотрит Директор на все эти… несуразности, м-да, найденные, когда это… в одно целое. Или погрешил-но-больше-ни-ни или же, знач, крепкий, может, и по делу, пинок под зад, или тюрьма в Батавии…
— Если… — Якоб останавливается, не сказав: «Если вы не сделали ничего противоправного, вам нечего бояться». И так понятно, что каждый из них, так или иначе, нарушает правила Компании частной торговлей. — Я не… — Якоб останавливается, не сказав: «Я не личный исповедник директора». — А вы не пробовали спросить господина Ворстенбоса напрямую?
— Правильно ли это, — отвечает Грот, — задавать вопросы начальству?
— Тогда вы должны подождать и увидите, что решит директор.
«Плохой ответ, — понимает Якоб, — означающий, что я знаю больше, чем говорю».
— Гав-гав, — бормочет Ост. — Гав.
Смех Баерта может сойти за икоту.
Кожура яблока спускается с лезвия ножа Фишера одной длинной спиралью.
— Следует ли нам ожидать вашего визита в нашу контору сегодня? Или вы продолжите заниматься собиранием «одного целого» на складе «Колючка» с вашим другом Огавой?
— Я буду делать то, — Якоб слышит, как поднимается его голос, — что прикажет директор.
— Ой? Я наступил на больную мозоль?! Мы с Оувехандом просто хотим знать…
— Разве я, — консультируется Оувеханд с потолком, — произнес хоть одно слово?
— …знать, поможет ли нам сегодня наш так называемый третий клерк.
— Клерк — стажер, — уточняет Якоб, — не «так называемый» и не «третий», как и вы у нас — не «старший».
— О? Значит, вы и господин Ворстенбос обсуждали вопросы подчиненности?
— Так ли уж обязательна эта грызня в присутствии нижних чинов? — влезает с вопросом Грот.
Покоробленная входная дверь распахивается, и входит слуга директора Купидо.
— Тебе чего тут надо, грязный пес? — спрашивает Грот. — Тебя накормили раньше.
— У меня послание для клерка де Зута: директор просит вас прибыть в Парадный зал.
Смех Баерта возникает, продолжается и затихает в его вечно заложенном носе.
— Я приберегу ваш завтрак, — Грот отрубает ножки фазана. — Все будет в полной сохранности.
— Эй, бой! — шепчет Ост невидимому песику. — Сидеть, бой! Служить, бой!
— Глоток кофе, — Баерт протягивает кружку, — чтобы подкрепиться, значит.
— Не думаю, что мне понравится, — Якоб встает. — С вашими то примесями.
— Никто не обвиняет вас в блуде[14], — бурчит Баерт, — просто…
Племянник пастора ногой выбивает кофейную чашку из рук Баерта.
Она разбивается о потолок, осколки разбиваются об пол.
Зеваки изумленно замирают, Ост перестает гавкать, Баерт — весь промокший.
Даже Якоб удивлен тем, что произошло. Он кладет в карман хлеб и уходит.
В Бутылочной приемной Парадного зала вдоль стен действительно выстроились пятьдесят или шестьдесят стеклянных бутылей в оплетке, накрепко закрепленные на случай землетрясения. В этих сосудах — необычные существа, собранные со всех концов когда‑то необъятной территории, где торговала Компания. Оберегаемые от разложения раствором из спирта, свиной мочи и свинца, они предупреждают не столько о том, что всякая плоть тленна — а кто в здравом уме позабудет об этой истине? — но и говорят, что у бессмертия слишком высокая цена.
Замаринованный варан из Канди невероятным образом похож на отца Анны, и Якоб вспоминает судьбоносный разговор с этим господином в его роттердамской гостиной. Где‑то внизу проезжали кареты, а фонарщик одну за другой зажигал лампы.
— Анна рассказала мне, — начал говорить ее отец, — о неожиданных фактах в сложившейся ситуации, де Зут…
Соседка варана с Цейлона — гадюка с острова Сулавеси, застывшая с открытой пастью.
— …и, соответственно, я всесторонне обдумал ваши достоинства и недостатки.
Детеныш-аллигатор с острова Хальмахера чему‑то радовался, его челюсти разошлись в демонической улыбке.
— В колонке положительных качеств: вы — прекрасно разбирающийся в тонкостях своей работы клерк с добрым характером…
Пуповина аллигатора навеки связывала его со скорлупой яйца, из которого он вылупился.
— …который не злоупотребляет нежными чувствами Анны.
Именно с острова Хальмахера Ворстенбос и вытащил Якоба.
— Теперь о минусах. Вы — всего лишь клерк. Не купец, не владелец корабля…
Черепаха с острова Диего-Гарсия выглядит плачущей.
— …даже не директор склада, а клерк. Я не ставлю под сомнение ваши чувства.
Сломанным носом Якоб касается сосуда с барбадосской миногой.
— Но чувства — лишь слива в пудинге: а сам пудинг — это богатство.
Открытая О — образная пасть миноги щетинится острыми, как лезвия, буквами V и W.
— Я, однако, хочу предложить вам шанс заработать ваш пудинг, де Зут, — лишь из уважения к выбору Анны. Директор Ост-Индского дома ходит в мой клуб. Если вы хотите стать моим зятем так же сильно, как говорите об этом, он может устроить вас на должность клерка на Яве. На пять лет. Официальное жалованье незначительно, но молодой человек со способностями может многого добиться. Ответ вы должны дать сегодня: «Фадреландет» отплывает из Копенгагена через две недели…
— Новые друзья? — Ван Клиф смотрит на него из двери в зал.
Якоб отворачивается от миноги:
— К сожалению, я не могу позволить себе роскошь выбора, господин заместитель директора.
Ван Клиф хмыкает, услышав искренние слова.
— Господин Ворстенбос желает видеть вас.
— Вы присоединитесь к нам?
— Чугунные чушки сами по себе не взвесятся и не погрузятся, де Зут, о чем мне остается только сожалеть.
