Джейн Харрис - Гиллеспи и я
Даже свидетели, дающие показания о моей репутации, подверглись нападкам Эйчисона.
Миссис Александер, моя квартирная хозяйка, отзывалась обо мне с большой симпатией. Но когда прокурор встал для перекрестного допроса, в его глазах я узнала характерный блеск — так блестят глаза голодной лисы перед броском.
— Миссис Александер, пожалуйста, сообщите суду, что нашли у мисс Бакстер под кроватью при обыске.
— Нашли картину — портрет мисс Бакстер — и довольно неплохой. Не знаю, почему она хранила его под кроватью. Может, не хотела на себя смотреть.
— Пожалуй. Была ли картина подписана?
— Да, в левом нижнем углу — Энни Гиллеспи. Мисс Бакстер часто заглядывала в гости к семье Гиллеспи.
— Вы знали, что портрет изначально заказывал отчим мисс Бакстер, мистер Далримпл?
— Нет, не знала.
— Энни Гиллеспи предполагала, что полотно повесил у себя дома мистер Далримпл из Хеленсбурга, однако оно пылилось под кроватью у мисс Бакстер. Почему мисс Бакстер не отдала портрет отчиму?
— Боюсь, я не знаю ответа. Быть может, он ей не нравился.
— Вам не приходило в голову, миссис Александер, что отчим мисс Бакстер мог вообще не заказывать портрет — что мисс Бакстер придумала этот заказ, чтобы проникнуть в дом Гиллеспи?
Макдональд немедленно вскочил.
— Ваша честь, вынужден протестовать. Мой ученый друг прокурор высказывает свои догадки в надежде запутать присяжных.
Именно так. На самом деле у меня была причина оставить себе портрет: я стеснялась отдавать его отчиму. Нет, он мне очень нравился — пока я позировала, и первое время после завершения. К работе Энни не было нареканий. Но стоило забрать портрет домой, как он начал меня раздражать, постоянно напоминая о моем физическом несовершенстве. Рэмзи всегда подтрунивал над моей внешностью, особенно над носом. Чем внимательнее я изучала свое лицо на холсте, тем меньше хотелось показывать его отчиму. В конце концов я перестала упоминать о портрете при встрече с Рэмзи, и спустя несколько месяцев отчим забыл о его существовании, чему я была несказанно рада. А потом я засунула холст себе под кровать. К сожалению, я не могла признаться Энни, что не передала по адресу портрет, в который она вложила столько сил. Я непременно изложила бы эту историю на суде, будь у меня такая возможность, а Рэмзи подтвердил бы ее со своей стороны, если бы приехал. Однако вопрос так и остался непроясненным.
Кинберви взглянул на Эйчисона поверх очков.
— Сэр, у вас есть настоящие вопросы к миссис Александер?
Прокурор с притворным смущением склонил голову.
— Ваша честь, я закончил.
Судья обернулся к моему адвокату:
— В таком случае, мистер Макдональд, будьте любезны, поторопитесь. Как вы понимаете, время быстротечно.
— Да, ваша честь.
Когда миссис Александер покинула зал, Макдональд поднялся, внимательно изучая свои записи. До этих пор он вызывал свидетелей без заминки, но сейчас почему-то медлил. Наконец он поднял голову и обратился к приставу:
— Вызовите Сибил Гиллеспи.
Я покосилась на Каски и с досадой обнаружила, что он втянул голову в плечи. Встретившись со мной взглядом, он сжал губы и еле заметно мотнул головой. Интересно, что он имел в виду? Что мне не стоит волноваться или что он сам волнуется? Трудно сказать.
Нед сидел, наклонившись вперед и обхватив голову руками. Он поднял глаза, только когда пристав привел в зал Сибил. Присутствующие следили за каждым ее шагом. Девочка выглядела еще более жалкой, чем раньше: взгляд потускнел, волосы грязными сосульками свисали из-под клетчатого берета. На ней было вельветовое платье с креповой отделкой и клетчатое пальто. Исхудавшая до крайности, Сибил буквально утопала в одежде. Конечно, при такой погоде ее наверняка укутали для тепла, но у меня не шло из головы, что все эти слои вельвета и шерсти понадобились, чтобы скрыть шрамы. Сибил поднялась на кафедру и встала, буравя взглядом пол; из-за передней стенки едва виднелось ее землисто-бледное лицо и берет. Девочка выглядела такой испуганной и затравленной, что Кинберви наклонился вперед и ласково сказал:
— Ну-ну, юная леди, не бойся. Эти господа зададут тебе несколько вопросов, и ты вернешься к матери. Понятно?
Сибил подняла на него огромные глаза и застенчиво кивнула.
— Умница. Пожалуйста, говори нам правду. Ты понимаешь, что такое правда, дитя мое? Например, если я скажу, что у меня на голове парик, это правда или ложь?
Сибил недоверчиво покосилась на него, будто опасалась подвоха.
— Правда? — пискнула она дрожащим голоском.
— Верно. А если я скажу, что у меня на голове… допустим, овсянка, это будет правда или ложь?
Девочка застенчиво улыбнулась и сказала уже более уверенно:
— Ложь.
— Молодец. А почему в суде нужно говорить правду?
Немного помолчав, Сибил ответила:
— Потому что нам нужно узнать, что случилось с Роуз, и если люди, которые ее украли, виновны, то их накажут, а если невиновны, то не накажут — и правильно.
Я невольно улыбнулась про себя: девочка говорила словами Неда. Судя по всему, он счел своим долгом объяснить ей основы закона и правосудия. Я взглянула на балкон — Нед не отрывал глаз от дочери.
Похоже, ее ответ произвел впечатление на судью.
— Что ж, немногие адвокаты способны выразить эту мысль так сжато и точно. Благодарю, юная леди. — Кинберви обернулся к моему адвокату. — Мистер Макдональд, пожалуйста, постарайтесь быть кратким.
Макдональд подошел к свидетельской кафедре.
— Итак, Сибил, — сказал он тихо, но отчетливо, — я не буду задавать много вопросов, но хочу, чтобы ты честно ответила на каждый. Ты согласна? Вот и умница. Меня интересует тот день, когда потерялась твоя сестра Роуз. Помнишь его? Можешь отвечать мне «да» или «нет».
— Да, — пролепетала девочка.
— Хорошо. Значит, вы с Роуз…
— Роуз умерла, — громко перебила Сибил.
— Да, это верно, и мы пытаемся выяснить, как это произошло. Итак, вы с сестрой играли в сквере на Квинс-Кресент, так? Ты помнишь, как вы играли? Можешь ответить «да» или «нет».
— Да.
— Умница. А что еще происходило в тот день?
Сибил задумалась.
— На земле лежала мертвая птица, но я ее не трогала.
— Молодец. А ты видела еще кого-нибудь в сквере?
— К воротам подходила одна леди.
— Она с тобой говорила?
— Да.
— Что она сказала?
— Попросила меня сбегать в лавку за сахаром.
— Она дала тебе денег?
— Два пенни. Один — чтобы купить сахару, а второй мне, но я… я бы обязательно поделилась с Роуз!
— Конечно, поделилась бы. А теперь, Сибил, подумай хорошенько и расскажи, как выглядела та леди.
— Она была в синем платье — блестящем таком.
— Что-нибудь еще?
— И еще в шляпе с вуалью.
— Леди была худая, толстая или средняя?
— Довольно худая.
— А теперь, Сибил, посмотри сюда. — Макдональд приблизился к скамье подсудимых. — Посмотри на двух леди за моей спиной. Какая из них похожа на женщину, которую ты видела в тот день?
Сибил покосилась на нас и тут же обернулась к Макдональду.
— Можно мне подойти?
Адвокат вопросительно взглянул на Кинберви; тот кивнул. Макдональд подскочил к кафедре и повел Сибил по залу к скамье подсудимых. Она стояла так близко, что я различала легкий пушок у нее на щеках. Дрожа всем телом, девочка мрачно взглянула на Ганса, затем на Белль. Макдональд попытался ее успокоить.
— Не спеши. Скажи, есть ли тут леди, которую ты видела в тот день.
Сибил склонила голову набок и впервые посмотрела прямо на меня. Сощурясь, она беззвучно шевельнула губами — наверное, произнесла про себя мое имя — и неожиданно улыбнулась. Меня передернуло — быть может, потому, что ее глаза оставались пустыми и безжизненными. Сибил скользнула взглядом на Белль — та сидела ни жива ни мертва от ужаса.
— Не спеши, — повторил Макдональд.
Девочка смотрела то на Белль, то на меня. Я окаменела от напряжения. Все взгляды были прикованы к Сибил.
— Если тут есть леди, которая была в саду, просто ответь «да».
— Да, — глухо сказала Сибил.
— Пожалуй, будет лучше, если ты укажешь. Укажи рукой на ту леди, которая отправила тебя за сахаром.
Сибил подняла руку с вытянутым пальцем, сначала неопределенно махнув куда-то в сторону Шлуттерхозе и одного из полицейских. Я едва дышала. Внезапно зрение у меня обострилось: все до единого предметы в зале стали ярче и приобрели необычайную четкость контуров. Я различала каждый шов на пальто Сибил; от насыщенных оттенков клетчатой ткани резало глаза. Мне грезилось, что я наделена сверхъестественными способностями и точно представляю, как разноцветные нити сплетаются в шерстяное полотно. Своим новым орлиным взором я видела дрожащую руку Сибил — призрачно-бледную, с короткими обкусанными ногтями, и знала, что рано или поздно девочка избавится от дурной привычки. Тонкие пальцы беспомощно трепетали, но почему-то я была убеждена, что придет день, когда она наденет обручальное кольцо и муж ласково согреет в ладонях ее тонкую кисть. Пусть сегодня Сибил слаба и уязвима, она преодолеет болезнь и шагнет навстречу нормальной жизни.
