Джейн Харрис - Гиллеспи и я
Кинберви вздохнул.
— Ну что ж, давайте выслушаем свидетельницу, а потом решим. — Он обернулся к Элспет. — Продолжайте, мэм.
— Благодарю, ваша честь.
Элспет Гиллеспи принялась описывать события жаркого дня поздней весной тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года, когда она потеряла сознание на Бьюкенен-стрит и проглотила вставную челюсть. Разумеется, зрители забавлялись, даже Кинберви негромко засмеялся себе под нос. Далее Элспет поведала суду, что, если бы не я, она погрязла бы в меланхолии в конце прошлого лета, после похищения ее внучки и отъезда преподобного Джонсона, который только притворялся пастором, а сам украл всю казну ее Фонда помощи сиротам. Она также перечислила мои прочие добрые дела, включая тот случай, когда я помогла деньгами ее горничной Джин, у которой заболел отец. В описании Элспет я выглядела настоящим образцом добродетели. Нет нужды приводить ее хвалебные речи дословно; ясно было одно — она безоговорочно доверяла мне и не сомневалась в моей невиновности. Милая искренняя Элспет! К концу ее выступления я чуть не расплакалась от благодарности и стыда: подумать только, я порой позволяла себе недобрые мысли в ее адрес!
— Миссис Гиллеспи, как бы вы в целом описали мисс Бакстер?
— Ах, она бесконечно щедра и добродетельна. Я всегда считала Герриет доброй самаритянкой или ангелом милосердия.
— Благодарю вас, миссис Гиллеспи.
Прингль встал для перекрестного допроса — он выглядел бодрее, чем все предыдущие дни: не то рассчитывал добиться успеха в последний момент, не то предвкушал завершение процесса.
— Вы кого-нибудь видели в означенный день? — спросил он. — Когда Роуз потерялась. Например, соседей на улице.
Элспет замялась.
— Вообще-то я видела Герриет.
Прингль выразил удивление.
— Вы видели обвиняемую, Гарриет Бакстер? И где же?
Элспет обернулась к скамье подсудимых, и на миг наши взгляды встретились. Ее лицо исказилось от напряжения. Наконец она повернулась к Принглю.
— На Стэнли-стрит. Я шла по Вудлендс-роуд на церковное собрание. Я только что купила булочки к чаю и возвращалась к остановке конки.
Ее слова были для меня полной неожиданностью.
— Позвольте уточнить, — сказал Прингль. — В означенный день вы не видели ни мистера Шлуттерхозе, ни его жену?
— Нет. До суда я их никогда не встречала.
— Но вы заметили на улице мисс Бакстер?
— Да, я подумала, что она идет к моему сыну, в дом номер одиннадцать.
— Но она могла направляться и в Квинс-Кресент, не так ли?
Судя по всему, Прингль подражал тактике Эйчисона, подразумевая, что я замышляла что-то недоброе — быть может, шла на встречу со Шлуттерхозе. Мне казалось, едва ли кто-то воспримет это предположение всерьез. Однако, обернувшись к присяжным, я обнаружила, что они слушают его с серьезными лицами.
— Возможно, — признала Элспет. — Герриет могла возвращаться домой. В конце концов, она живет в том районе. Но я решила, что она идет в дом номер одиннадцать.
— Благодарю вас, миссис Гиллеспи.
По пути к адвокатскому столу Прингль многозначительно посмотрел на присяжных, словно говорил: можете верить этой глупой женщине, но если у вас есть хоть капля здравого смысла, вы поймете, что она выжила из ума.
Не успел Прингль сесть, как к допросу приступил Эйчисон.
— Вернемся к тому случаю, когда вы потеряли сознание на Бьюкенен-стрит. Верно ли, миссис Гиллеспи, что в тот день вы впервые встретились с мисс Бакстер?
— Не знаю. Мне казалось, видела на предыдущей неделе, когда мы выходили с сыном из чайной и столкнулись с ней в дверях.
— Как странно, что мисс Бакстер постоянно возникает по соседству с вами и вашей семьей. Миссис Гиллеспи, позвольте прояснить еще один вопрос. Вы все время упоминаете «дом» сына, однако… — Он заглянул в свои заметки. — Насколько я понимаю, ваш сын живет в квартире на верхнем этаже, а не в доме.
— Ох, простите, — сказала Элспет. — Я привыкла говорить «дом». Видите ли, сама я живу в доме — в одном из немногих домов в нашем квартале.
Увы, в ее голосе прозвучал оттенок самодовольства. Прокурор презрительно улыбнулся.
— Как мило. Итак, как часто мисс Бакстер бывала в «доме» вашего сына? Раз в неделю? Два? Пять раз?
— Пожалуй, трижды в неделю. Иногда чаще, иногда реже.
— Трижды — иногда чаще. И это помимо случайных встреч на улице. Довольно много, вы не находите?
— Да нет. Мы были… мы друзья, живем рядом.
— Как бы вы охарактеризовали отношения мисс Бакстер с вашим сыном?
Прокурор неутомимо сыпал вопросами. Потеряв привычную почву под ногами, Элспет вела себя весьма простодушно, и Эйчисон искусно вытаскивал наружу все ее непривлекательные качества. Он без труда представил ее тщеславной, болтливой и глупой, склонной хвастаться и оторванной от реальности. Якобы, ослепленная самомнением, Элспет не заметила, что попала в руки умной интриганке, одинокой старой деве, которая обманом втерлась в доверие семьи Гиллеспи. Бедная Элспет! Уходя с кафедры, она попыталась подбодрить меня слабой улыбкой, но от меня не укрылся страх в ее глазах.
Макдональд угрюмо проводил ее взглядом, потирая лоб. По всей видимости, допрос Элспет выбил его из колеи. Впрочем, он немедленно вызвал Уолтера Педена. Каски убедил меня, что Педен может быть нам полезен, и Уолтер действительно выглядел чрезвычайно солидным в своем парадном костюме. К счастью, он на кафедре воздержался от танцев. Его ученые манеры произвели впечатление на публику, и, как ни странно, изысканный английский выговор только повысил его авторитет. Зрители слушали Педена тихо и уважительно. Чувствовалось, что ему доверяют, воспринимают как настоящего джентльмена, чуть ли не рыцаря Круглого стола.
Благодаря Макдональду Педен сообщил, что никогда не женился бы на Мейбл без моего содействия.
— Несколько раз повторялось одно и то же. Мы договаривались встретиться втроем, но по какой-то причине Гарриет не приходила, и мы с Мейбл оказывались наедине.
— Мисс Бакстер сознательно устраивала ваши встречи?
— Не удивлюсь, если так. Это в ее характере. Гарриет любит помогать людям. Кто-то может назвать ее помощь навязчивой, но у нее добрые намерения.
Эйчисон не преминул затронуть эту тему при перекрестном допросе.
— Вы сказали, что мисс Бакстер свела вас с будущей женой?
— Верно.
— По-вашему, сводничество — бескорыстное занятие, мистер Педен?
— Полагаю, да. Никогда об этом не задумывался.
— Вы считаете, мисс Бакстер проявляла благородство, стремясь соединить вас с женой?
— Для нее не было в этом выгоды, кроме счастья нас с Мейбл.
— Вы были хорошим другом мистеру Гиллеспи, не так ли?
— Я по-прежнему его друг, сэр.
— И вы тоже художник — вы с ним проводили много времени вместе до вашей женитьбы?
— Да.
— А ваша жена — они с мистером Гиллеспи были близки, как брат и сестра?
— О да, практически неразлучны. Мейбл постоянно сидела в его мастерской — как и я иногда.
— Но после вашей женитьбы она стала реже навещать брата?
— Пожалуй. Когда есть семья… появляются другие дела.
— После свадьбы вы с женой исчезли из жизни мистера Гиллеспи, не так ли?
— Не то чтобы исчезли, но мы видимся не так часто. И, конечно, когда мы жили в Танжере, то вообще не встречались с Недом.
— Чья это была идея — чтобы вы с женой поехали в Танжер?
— Моя, сэр, — озадаченно ответил Педен.
— Не мисс Бакстер?
— Нет.
— Как далеко от Танжера до Глазго, мистер Педен?
— Думаю, несколько тысяч миль.
— Несколько тысяч миль — и, вероятно, мисс Бакстер одобряла ваше желание отправиться в дальние края?
— Она восприняла идею с радостью.
— С радостью, разумеется. У меня больше нет вопросов, ваша честь.
Далее Макдональд вызвал нескольких свидетелей, которые отозвались обо мне положительно, включая старую добрую Агнес Дьюкерс. Она надела свое лучшее платье и, кажется, новую шляпу и пустила слезу, рассказывая, какой «милой леди» я была и как чудесно заботилась о ней и ее муже в Бардоуи. После Агнес две дамы из Художественной школы сообщили, что в группе меня любили и я всегда хвалила соучениц и возглавила кампанию по распространению листовок во время поисков Роуз. В свою очередь сестры Александер, дочери моей квартирной хозяйки, сообщили, что никогда еще не встречали такой любезной и неприхотливой съемщицы.
Если бы мы только могли допросить этих свидетелей раньше, быть может, у присяжных сложилась бы более справедливая картина. К сожалению, в судебной системе первенство всегда отдается обвинению, а защита вступает следом. Присяжные выслушали обо мне столько клеветы, что наивно было ждать от них беспристрастной оценки.
