Ян Мо - Песнь молодости
— У меня такое неудачное имя! Ты для меня как отец — дай мне новое имя.
Всегда невозмутимый Цзян Хуа на этот раз покраснел. Он не знал даже, как реагировать на это предложение[118]. Почему она называет его своим наставником, старшим товарищем, отцом?
Цзян Хуа не стал больше говорить о новом имени для Дао-цзин, а вместо этого спросил ее о подробностях встречи с Дай Юем в Динсяне. Дао-цзин рассказала. Тогда Цзян Хуа попросил написать все о ее знакомстве с Дай Юем на бумаге и передать ему в ближайшие дни.
Луна уже переместилась на запад. Цзян Хуа проводил Дао-цзин до ворот и на пороге, неожиданно обернувшись к ней, так крепко пожал ей руку, что Дао-цзин удивилась.
Никогда еще Цзян Хуа не казался ей таким взволнованным, если не считать того дня, когда ее приняли в партию.
— Иди отдыхай… — сказал он на прощанье. На его лице, слабо освещенном луной, проглядывавшей сквозь ветви ивы, Дао-цзин заметила какую-то новую, непонятную ей улыбку. Но Цзян Хуа резко повернулся и ушел не оборачиваясь. Сердце Дао-цзин забилось…
В ту ночь она долго не могла заснуть. Впервые за последние годы она ощутила свое одиночество. Оно тяготило ее. Ее душа хотела любви и ласки, и вместе с тем страх овладел всем ее существом. Она была в смятении. Ей стало душно. Она вышла во двор, залитый мягким лунным светом. Неожиданно на память пришли стихи, о которых она говорила Сяо-янь. Душевное волнение и владевшее ею беспокойство не позволили вспомнить их полностью, и она вспоминала отдельные строчки:
…И вот
В тюрьму ворвались струи света,
И — вдребезги решетки и замки!
Но где сейчас ты?
Где ты?
Откуда шлешь далекие приветы?
Ведь навсегда тобою зажжена
Моя любовь,
Горячая,
Живая…
На глаза набежала слеза. Дао-цзин даже не смахнула ее. Она, не отрываясь, смотрела на скрывавшуюся в облаках луну. «Почему… почему от него нет вестей? Как бы он обрадовался, если бы узнал, что я вступила в партию!..» Ее бледное и похудевшее лицо озарила счастливая улыбка.
Глава девятнадцатая
Мать Ван Сяо-янь готовила обед в маленькой и темноватой кухне. На ее морщинистом лице, освещенном ярким пламенем очага, было возбужденное выражение. В воздухе вкусно запахло: она бросила в котел мясо с перцем и молодым чесноком. В этот момент, вспомнив о чем-то очень важном, она повернулась к хлопотавшей рядом служанке.
— Чэнь, а ты знаешь, кто к нам сегодня пришел?
— Нет, — лукаво прищурив глаза, ответила та, но можно было без труда догадаться, что она все знает.
— Наша Сяо-янь стала уже совсем взрослая. Скоро, может, и замуж выйдет… Сегодня у нас в гостях ее молодой человек. И, кроме того, профессор Фань и профессор У. А как ты находишь его? Порядочный и образованный, правда?
— Да, да. Очень! Я сразу увидела, что это хороший человек. И Сяо-янь замуж пора. Ей ведь скоро двадцать три? У нас бы в деревне ее выдали замуж в пятнадцать-шестнадцать, и уже большие ребята были бы…
— Студентки — это не деревенские девушки. Сяо-янь у нас решительная. Мать вот волнуется, а она нисколько! Познакомилась с молодым человеком, господином Чжэном, любит его, а говорит, замуж выйдет только тогда, когда окончит университет, на будущий год. А только — ты заметила? — они и сейчас друг без друга прожить не могут! — продолжала хлопотать у очага госпожа Ван, делясь своей радостью со служанкой.
Чэнь, рассудительная деревенская женщина, при виде счастливого лица госпожи Ван тоже засмеялась и степенно ответила:
— Да уж это всегда так… А там и внуки пойдут… У нас в деревне нянчить внуков — великое дело для бабушки. Кормить их сладостями, яйцами! А всякие там пеленки, постельки, штанишки, шапчонки! Все должна делать бабушка. Вот только если рождается девочка — это беда для бедной семьи: не нужна она никому… Вырастить мальчика — значит поправить дела и укрепить свой род, а девочки — убыточный товар…
Тут она почувствовала, что говорит не то, ведь у хозяйки три дочери и ни одного сына. Какой же это убыточный товар? Сообразительная Чэнь быстро поправилась.
— Да так только у нас в деревне, а в больших городах, конечно, совсем по-иному. Такая дочка, как ваша, — ученая да способная — о родителях будет заботиться не хуже какого другого сына. Верно ведь?
Госпожа Ван слушала служанку рассеянно: мысли ее унеслись в комнаты — к мужу и дочери. Там их будущий зять Дай Юй, Сяо-янь, ее тетка Ван Янь-вэнь и профессора — сухонький маленький Фань и тучный бритоголовый У сидели за столом в уютной гостиной с большими светлыми окнами. Атмосфера была непринужденной.
Гости потягивали вино и отведывали приготовленные госпожой Ван кушанья, которые одно за другим приносила служанка.
— Коллега, вы где занимаетесь? — опросил Дай Юя профессор У, отпив глоток вина и вытирая капельки пота, выступившие на лысине.
Нарядно одетый Дай Юй — в темно-синем костюме, с гладко зачесанными назад волосами, которые обычно торчали у него в разные стороны, словно щетка, — удивленно посмотрел на профессора своими рыбьими глазами. В это время Ван Сяо-янь украдкой дернула его за полу пиджака. Он чуть заметно повел в ее сторону глазами и ответил:
— В «Цинхуа»[119], профессор.
— В «Цинхуа»? А-а… Так это очень хорошее учебное заведение, — рассмеялся профессор V, кивнув Сяо-янь, как будто его слова относились непосредственно к ней. Профессор был чем-то похож на ее отца — Ван Хун-биня: такой же честный, прямой, тоже, даже, пожалуй, еще больше, понимавший и любивший шутку.
Отведав курицы с перцем, он одобрительно закивал головой:
— Хун-бинь, жена твоя отменно готовит. Я в восторге! Казалось бы, нехитрые вещи — бобовый сыр и редька, а как вкусно! Это надо уметь, уметь!.. — Покачивая головой, он обернулся к профессору Фаню. — Старина, ты здесь редко бываешь, а? Я хожу по меньшей мере дважды в неделю, поэтому давно знаком с Чжэном.
Тут профессор вспомнил, как он только что спрашивал молодого человека, где тот учится. Он несколько смутился и углубился в еду. Вскоре, однако, он постучал по столу, призывая к вниманию.
— Скажите, пожалуйста, кто из студентов редактирует у вас «Еженедельник Цинхуа»? Уж очень он интересен, интересен!
Не дожидаясь ответа, он обратился к профессорам:
— Коллеги, вы его читали? Последнее время я не пропускаю ни одного номера. Не смотрите, что издают студенты. Какое содержание, какие суждения! Под стать какому-нибудь большому журналу! По некоторым вопросам он высказывается более эрудированно, чем «Душу шэнхо»[120]: «Не смиряться, а призывать к борьбе». Теперь такая обстановка. Нечего удивляться, что студенты призывают к революции, к спасению родины. Я уже стар и ни на что не годен, но думы и скорбь себе не закажешь… — В глазах его появилось печальное выражение. Он выпил вина и замолчал.
В комнату неслышно вошла госпожа Ван. Она уже успела снять фартук и переодеться в серый халат. Профессор У первый заметил ее и шумно встал:
— Сюда, сюда! Большое спасибо за такое вкусное угощение! Кусочек доуфу[121] в твоих руках превращается в изумительно вкусную вещь. Наслаждаться вкусным блюдом — это тоже радость в человеческой жизни. Чудесно! Присаживайся сюда. Кушай сама!..
Сяо-янь подставила матери стул, и она села, ласково посмотрев на мужа и гостей.
— Не делала сегодня ничего особенного. Просто так — на скорую руку… — Она глянула на Дай Юя и, наклонившись к нему, заботливо проговорила:
— Вы что-то мало кушаете.
— Спасибо! Вы ведь, наверное, устали? — стараясь говорить как можно искреннее, спросил Дай Юй.
— Нет, — госпожа Ван легонько коснулась его плеча и улыбнулась дочери. — А Сяо-янь вот не умеет готовить. Я буду потом для вас все делать. Ладно?
Воспользовавшись мгновением, когда профессор У отдыхал после очередной бурной тирады, Ван Хун-бинь протянул жене бокал вина:
— Сю-вэнь, выпей с нами! Ты сегодня потрудилась для наших гостей. За тебя!..
Госпожа Ван сделала глоток. Профессор У тоже поднял свой бокал:
— До дна! За счастье Сяо-янь и Цзюнь-цая! Сяо-янь, пью за тебя!
Сяо-янь сегодня весь вечер приходилось смущаться, словно она была новобрачной. Мать настояла на приглашении Цзюнь-цая и друзей отца. По ее мысли, это нужно было для того, чтобы поставить лучших друзей в известность о предстоящем семейном торжестве. Готовиться к приему она стала за неделю. Дочери она сшила нарядный темно-зеленый халат, а Цзюнь-цаю купила пальто и свитер. Сегодня Сяо-янь торжественно сидела за столом в своем новом халате, сгорая от смущения. Обычно она любила побеседовать с друзьями отца, которые часто приходили к ним, так как хотела проводить агитацию среди высшей интеллигенции. В этот же вечер она молчала. Хотя мать и не говорила прямо о ее близкой свадьбе с Цзюнь-цаем, но все присутствующие догадывались об этом.
