Чарльз Диккенс - Повесть о двух городах (пер. Бекетова)
Мистеру Лорри это не приходило в голову, и он быстро взглянул на Картона, чтобы узнать, то ли у него в мыслях. По-видимому, было то же самое: он, очевидно, понял подозрение старика и не опровергал его.
— Мало ли что может прийти ей в голову, — продолжал он, — и всякая такая мысль будет только усиливать ее тревоги. Вы совсем не говорите ей обо мне. Я уж вам говорил по приезде сюда, что лучше мне с ней не видеться. Я и без того готов оказать ей всякую услугу, все, что в моих силах, все, что придется. Вы теперь пойдете к ней, надеюсь? Ей, должно быть, особенно скверно сегодня.
— Я сейчас туда отправлюсь.
— И отлично. Она к вам сильно привязана и крепко полагается на вас. Какова она теперь? Очень изменилась?
— Озабочена, несчастна, но все так же хороша.
— А! — произнес Картон.
То был продолжительный, скорбный звук, не то вздох, не то рыдание. Мистер Лорри с удивлением взглянул на лицо Картона, обращенное к огню: по нему не то пробежала тень, не то скользнул луч света, — старик не сумел бы определить, что именно; но это нечто мелькнуло так быстро, как пробегает ветер в яркий солнечный день по склону холма. Картон поднял ногу и носком сапога всунул обратно в очаг одно из пылающих поленьев, чуть не упавшее из решетки. На нем были высокие сапоги и белое дорожное платье по тогдашней моде; огонь ярко освещал эту светлую одежду, отчего сам он казался особенно бледен, и его длинные черные волосы в беспорядке обрамляли его задумчивое лицо. Его полная нечувствительность к огню поразила мистера Лорри, так что старик предупредил его об опасности: нога в длинном сапоге так и осталась на горящем полене, которое наконец рассыпалось раскаленными угольями под ее тяжестью.
— Я забыл, — сказал Картон.
Мистер Лорри снова стал внимательно всматриваться в его лицо. Заметив, как исхудали и обострились красивые черты этого лица, мистер Лорри подумал, что его выражение сильно напоминает ему лица арестантов, которые он так недавно наблюдал.
— Итак, сэр, ваши обязанности здесь выполнены? — сказал вдруг Картон, повернувшись к нему.
— Да. Вчера вечером, когда Люси так неожиданно ворвалась сюда, я вам говорил, что покончил наконец со всем, что было возможно здесь устроить. Я надеялся, что оставлю их здесь в полной безопасности, а сам уеду из Парижа. Мне уже выдали пропускной лист. Я совсем изготовился к отъезду.
Оба помолчали.
— Вы прожили много лет, сэр, и вам есть на что оглянуться в прошлом, — сказал Картон задумчиво.
— Мне уже семьдесят восьмой год.
— И всю жизнь провели с пользой, постоянно были заняты, пользовались уважением, доверием, влиянием?
— Я был практическим деятелем с тех пор, как возмужал, и даже могу сказать, что еще мальчиком был всегда занят делом.
— Какое же важное место вы занимаете на семьдесят восьмом году жизни! Какое множество людей будут тужить, когда вас не станет!
— Я одинокий старый холостяк, — отвечал мистер Лорри, качая головой, — по мне и плакать-то некому.
— Как можно это говорить! А она разве не будет вас оплакивать, и ее девочка тоже?
— Да, да, благодаря Бога. Я не совсем то хотел сказать.
— А ведь вам есть за что благодарить Бога, скажите-ка?
— Конечно, конечно.
— Если бы вы имели причины сказать сегодня своему одинокому сердцу: «Я не нажил себе ни любви, ни привязанности, ни благодарности, ни уважения ни одного человеческого существа, не приобрел места ни в чьем нежном сердце, не совершил ни одного хорошего или полезного поступка, за который стоило бы помнить меня и помянуть добром», ведь ваши семьдесят восемь лет большой тяжестью навалились бы вам на плечи, признайтесь?
— Да, правда, мистер Картон, я думаю, что так.
Сидни снова вперил глаза в огонь и, помолчав несколько минут, сказал:
— Мне хочется вас спросить: ваше детство кажется вам ужасно далеким или нет? Те дни, когда вы сидели на коленях у своей матери, они вам представляются неизмеримо далекими?
Мягкий тон его речи подействовал на мистера Лорри, и он отвечал с большой искренностью:
— Лет двадцать тому назад — да, это было так, но в мои теперешние годы — нет. По мере того как близится конец, я как будто приближаюсь к самому началу. Это, должно быть, один из способов, которым Божественное милосердие сглаживает наш путь к смерти. Нынче во мне часто возникают умилительные воспоминания, давно позабытые, о моей миловидной и молоденькой матери… а я-то уж какой хилый старик!.. И многие другие воспоминания о тех днях, когда мои недостатки еще не вкоренились в мою душу…
— Это я понимаю! — воскликнул Картон, вспыхнув. — И не правда ли, вы становитесь лучше от таких воспоминаний?
— Надеюсь, что лучше.
Тут Картон прекратил разговор, встал и помог старику одеться в теплое платье.
— А вы-то еще совсем молодой человек, — сказал мистер Лорри, возвращаясь к прежней теме.
— Да, — отвечал Картон, — я не стар, но вел не такую жизнь, которая доводит до старости. И будет с меня.
— Ох, и с меня уж довольно, — сказал мистер Лорри. — Что же, пойдем, что ли?
— Я провожу вас до ее ворот. Вам известны мои бродячие привычки. Если я сегодня долго прошатаюсь по улицам, не пугайтесь: поутру я непременно приду. Вы отправитесь в суд завтра утром?
— Да, к несчастью.
— И я там буду, но только в толпе. Мой шпион отыщет для меня местечко. Позвольте взять вас под руку, сэр.
Мистер Лорри оперся на его руку, они вместе спустились с лестницы и вышли на улицу. В несколько минут они достигли того дома, куда шел мистер Лорри. Тут Картон отстал от него, но остановился неподалеку и, как только калитка заперлась, вернулся назад и потрогал ее руками. Он слышал о том, что она ежедневно ходила к тюрьме, и говорил себе, оглядываясь кругом:
— Вот тут она выходила, поворачивала в ту сторону… должно быть, часто ступала по этим камням… пойду и я по ее стопам.
Было десять часов вечера, когда он очутился под стенами крепостной тюрьмы, где она столько раз стояла. Маленький человек, промышлявший пилкой дров, только что запер на ночь свою лавочку и, стоя у двери, курил трубку.
— Добрый вечер, гражданин, — сказал Сидни Картон, заметив, что пильщик смотрит на него вопросительно.
— Добрый вечер, гражданин.
— Как поживает республика?
— То есть гильотина? Да недурно. Шестьдесят три головы сегодня! Скоро до сотни дойдем. Самсон и его прислужники жалуются, что даже устают. Ха-ха-ха! Уморительный парень этот Самсон! Ловко бреет.
— А вы часто ходите смотреть, как он?..
— Бреет-то? Всякий день непременно. Молодец у нас цирюльник! Видали вы, как он работает?
— Никогда не видал.
— Сходите посмотрите, особенно когда у него большая партия. Вы только представьте себе, гражданин! Сегодня он отправил шестьдесят три штуки, прежде чем я успел выкурить две трубки! Так и не докурил второй, честное слово!
Маленький человек ухмылялся во весь рот и протягивал ему свою трубку в доказательство того, чем он измеряет ловкость палача. Картону до такой степени захотелось свернуть ему шею, что он повернулся и пошел прочь.
— Ведь вы не англичанин! — закричал ему вслед пильщик. — Зачем же вы ходите в английском платье?
— Я англичанин, — сказал Картон, оглянувшись на него через плечо.
— А говорите как настоящий француз.
— Я здесь учился, студентом был.
— Ага! Совсем как француз. Доброй ночи, англичанин!
— Доброй ночи, гражданин!
— А вы все-таки сходите посмотреть нашего Самсона, — настойчиво кричал ему вслед пильщик, — да не забудьте с собой трубку захватить!
Отойдя недалеко оттуда, Сидни остановился посреди улицы под мерцавшим фонарем и на клочке бумаги написал что-то карандашом. Потом твердым и решительным шагом человека, хорошо помнившего дорогу, он прошел несколько темных и грязных улиц — гораздо грязнее, чем обыкновенно, так как в эти дни террора совсем перестали их чистить, — и остановился перед аптекарским магазином, который сам хозяин только что собирался запирать собственноручно. Помещение было тесное, темное, в узком, извилистом переулке, и хозяин тщедушный, тусклый и уродливый.
Подойдя к прилавку, Картон и этому гражданину пожелал доброго вечера и положил перед ним бумажку.
Аптекарь взглянул на нее, тихо свистнул и засмеялся: «Хи-хи-хи!»
Сидни Картон не отозвался на этот смех, и аптекарь сказал:
— Это для вас, гражданин?
— Для меня.
— Вы будьте осторожны, не держите их вместе. Вам известно, какие бывают последствия от смешения этих веществ?
— Известно.
Аптекарь приготовил и вручил ему несколько маленьких пакетиков. Картон засунул их поодиночке во внутренние карманы своего камзола, отсчитал деньги, заплатил и не спеша вышел из лавки.
— До завтра больше нечего делать, — подумал он вслух, взглянув вверх, на луну. — А спать нельзя.
