Борис Тумасов - Кровью омытые. Борис и Глеб
Так и выжидают да задирают друг друга, обидными словами перекидываются.
Новгородцы народ мастеровой, землянки вырыли, бани топят, парятся, а дружина Ярослава в Любече по избам расселилась. В боярских хоромах Ярослав с воеводами, дружина старшая да викинги отсиживаются…
Ярослав пробудился рано, едва сереть начало. Опустив ноги, уселся на жестком дощатом ложе, взял со стола толстую, в кожаном переплете рукописную книгу, полистал, потом отложил, задул свечу, вышел во двор.
Снег уже прекратился. Местами ветер смел его в пушистые наметы, и он пятнами белел на черной земле. Наверху ветер назойливо стучал краем оторвавшейся доски.
Запахнув шубу и нахлобучив поглубже теплую соболью шапку, Ярослав спустился с крыльца и, прихрамывая, направился к воротам вала. Ноги, обутые в катаные валенки, ступали мягко. Дорогой повстречал тысяцкого Гюряту, спросил:
— Что подхватился спозаранку?
— Не спится, князь. — И пошел следом.
Ярослав промолчал. Да и говорить нечего. Ему и самому надоело отсиживаться в Любече, но и в Новгород ворочаться — значит признать Святополково старшинство.
Миновав ров и вал, они обходили землянки. Новгородские ратники жгли костры, готовили еду.
— Надобно первыми на ту сторону переходить, — снова нарушил молчание Гюрята. — Новгородцы мне о том уши прогудели. Да и сам посуди, сколь сидеть здесь будем? А без драки со Святополком нам, новгородцам, не резон. Не хотим быть киевскими данниками. Мы и тебя, князь, поддержали, что ты нас от дани освободил еще при жизни великого князя Владимира. Так что, князь, как хошь, а биться будем.
Они остановились у Днепра. На той стороне толпился народ. Узнав Ярослава, зашумели. Один из них, высокий, в шубе и шапке, выскочил наперед, журавлем заходил по берегу, закричал:
— Эй, новгородцы, зачем пришли с сим хромцом, что князем Ярославом прозывается?
Тысяцкий тронул Ярослава, сказал удивленно:
— Никак, сам Святополк? Соромно орет, будто худой мужик!
Ярослав узнал брата. От злости в глазах потемнело. А тот продолжал выкрикивать:
— Вы, плотники, вот заставим вас хоромы рубить!
— Слушай, князь Ярослав, — проговорил Гюрята, — завтра переправимся против них, сами убьем Святополка.
— Добро, тысяцкий, — решился Ярослав. — Завтра я первым поплыву. А теперь пойдем оповестим о том воевод, надобно людей готовить. Завтра быть бою жестокому.
* * *Хмельное вино веселит Святополка. Засев с ближними боярами в избе, что срубили с холодами мастеровые, бражничал князь Святополк. Потешаются над Ярославом, зубоскалят. Святополку жарко. Раздевшись до исподней рубахи, он размахивает пустой корчагой, выкрикивает:
— Я един князь на Руси! Кто сказал — Ярослав? — Сросшиеся на переносице брови хмурятся, рука ловит за грудь боярина Путшу. — Это ты молвил?
Тот отшатывается, бормочет испуганно:
— Что ты, князь, чудится те.
В избе на время наступила тишина, но вот разом нарушилась. Святополк разжал пальцы. Путша вытер покрывшийся испариной лоб и тут же потянулся через стол за гусем. Не достал, влез рукавом в ендову с вином. Боярин Тальц склонил голову на дубовый стол, храпит.
Повел Святополк взглядом по боярам:
— Недруги вы мне. Надобно было вас в яму кинуть, дабы люд прознал истинных убийц Бориса и Глеба, меня не винил. Почто пожалел вас, окаянных, на себя вины ваши взял. Не будет мне прощения! Кто оправдает меня?
Зажал ладонями виски, покачнулся, сел. День на исходе. Отрок воткнул в поставец восковую свечу, вздул огонь. С шумом отодвинув скамью, воевода Блуд засеменил к выходу. Святополк поднял на него тяжелый взгляд, окликнул хрипло:
— Почто уходишь, воевода?
Тот повернулся:
— Я, князь, дозоры самолично навещу. — Возвратившись к столу, взглянул трезвыми глазами в припухшее от перепоя лицо Святополка: — Еще сдается мне, печенеги замышляют что-то. В обед проходил мимо, оживление у них, словно в дальнюю дорогу собираются…
Святополк насторожился:
— Чего ране не сказывал?
— К чему прежде времени тревожить?
Закусив тонкие бескровные губы, Святополк потупился, о чем-то долго думал, потом проговорил:
— Коли так, воевода, сходи погляди. Да не забудь Боняка к нам покликать. Он хоть и дикий степняк, а вино горазд пить.
Гридин внес на руках еще один бочонок с медом, выбил чеку. Князь протянул отроку корчагу, бросил коротко:
— Лей!
Поманил пальцем Горясера. Тот подхватился, подбежал. Святополк уцепился за него, горячо прошептал:
— Ты Глеба малолетнего убил, почто? На малого хватило тя. Нет, ты Ярослава убей. Проберись в Любеч, подкарауль!
Горясер побледнел:
— Стража, стража-то у Ярослава… Боязно, князь, а как изловят?
— Ха, изловят? Стража? А когда безвинного Глеба зарезал, не убоялся? Значит, не желаешь мою волю исполнять? — нахмурился Святополк. На скулах заиграли желваки. — Не хочешь? — спросил с угрозой.
— Не седни, князь, дозволь завтра. Я поутру людей надежных сыщу, — лепетал Горясер, а в мыслях таилось обнадеживающее, что Святополк забудет до утра.
С силой распахнулась дверь, и в избу ввалился Блуд. Глаза у воеводы растерянные, шуба нараспашку. Уже с порога закричал:
— Князь Святополк, Боняк орду увел!
Бояре повернулись к двери, умолкли. Первым опомнился Святополк, спросил недоверчиво:
— Плетешь, воевода! — и подхватился.
— К чему мне выдумывать, — обиделся Блуд. — Я, чай, не малец-озорник.
— Так отчего не воротил их? — взвизгнул Святополк. — Зачем дал сняться со становища?
— Без меня то было. Когда я на место прибыл, последние печенеги за курганами скрылись.
— Скачи вдогон, воевода, не мешкай! Вороти Боняка, ему золото обещано. Почему уговор нарушил?
Блуд попятился:
— Попытаюсь, князь, но не ведаю, сумею ли воротить Боняка.
— Скажи ему, как мороз Днепр закует, так и ударим на Ярослава. Слышишь?
* * *Мрак еще окутывал землю, как от любечской пристани одна за другой отчалили переполненные ладьи и дракары. Вчера в сумерки на небольшой лодке-однодревке кормчий Ивашка замерил у того берега дно. Мели не оказалось, и теперь Ярослав спокоен: не придется ратникам лезть в студеную воду. Князь держится рукой за борт, переговаривается с воеводой Добрыней:
— Допрежь, воевода, стать тебе в засадном полку и в бой ввяжешься, ежели почуешь, что нам уже невмоготу. Воевода Александр и тысяцкий Гюрята на крыльях будут биться, а я в челе со свевами останусь.
— Надобно особенно остерегаться вершних печенегов, — заметил Добрыня, — с крыла чтоб нас не охватили.
— То так. Когда орда в сабли навалится, оторопь берет.
Не выпуская из рук руля, кормчий одним ухом слушал разговор князя с воеводой, другое навострил на правый берег. Там перекликаются дозорные, волчьими глазами сверкают по степи костры.
Легкие всплески весел изредка нарушали тишину на воде. Вот днище скребнуло по камешкам, ладья ткнулась в берег и замерла. С глухим стуком гридни спустили сходни и следом за Ярославом и Добрыней сошли на берег.
Одна за другой приставали к берегу ладьи, берег оживал.
Будоража спящий лагерь, закричали Святополковы дозорные, а новгородцы уже выстраивались полками, готовясь с рассветом начать битву.
* * *Ночь проходила в тревоге. Святополк не спал, метался. Отрок то и дело поил князя квасом, прикладывал к голове мокрую тряпицу. Нездоровилось Святополку то ли с похмелья, то ли оттого, что в душе сумятица и волнение. В полночь вернулся ни с чем воевода Блуд. Хан Боняк отказался ворочаться, передав: «Трава вымерзла, и коню корма мало. Когда же снег землю покроет, будет еще хуже, отощают кони, начнут падать, а печенег без коня не воин! Ко всему место, где ты стоишь, озерное, как по льду коней погонишь?»
Святополк вскочил, забегал по избе, изрыгая ругательства:
— Проклятый печенежин!
Потом упал на войлочную полость, уткнулся в стену. Напрасно силился изменить ход мыслей, думал о княгине Марысе, чей-то чужой голос твердил: «Не видеться тебе с ней, покуда Ярослав под Киевом».
Неожиданно вспомнил, как за столом Горясер обещал тайно пробраться в Любеч и убить Ярослава. Приподнял голову, кликнул отрока. Тот появился не мешкая, протянул корчагу с квасом. Святополк отвел руку, сказал с досадой:
— Чего суешь, коли не просят. Поутру приведи боярина Горясера.
Отрок не успел выйти, как за стеной послышались шум, крики. Святополк встревожился:
— Что за переполох, поди узнай.
У двери отрок столкнулся с боярином Путшей. Тот дышал тяжело. Еле переводя дух, выпалил:
— Князь, новгородцы Днепр перешли!
Святополк вскочил, засуетился, накричал на перепуганного отрока:
— Тащи броню да помоги одеться!
Путша стоял не двигаясь. Кровь отхлынула с его отвислых щек, руки мелко дрожали. Тревожный шум за стеной усиливался.
