Борис Тумасов - Кровью омытые. Борис и Глеб
Горясер приметил Блуда, поманил:
— Почто не входишь, воевода, либо улизнуть мыслишь? Аль не одного поля ягодки?
Блуд нехотя уселся на скамью напротив бояр, исподлобья взглянул на Горясера: «Вишь ты, в товарищи к себе приписывают».
Путша бороду положил на посох, сопит. Еловит принялся пытать Блуда:
— А известно ли те, воевода, в каком числе Ярослав идет?
— Что с той известности, — буркнул Блуд. — Надобно, чтоб люд киевский за Святополка стал, как новгородский за Ярослава.
Боярин Тальц за щеку держится, стонет. С ночи зуб разболелся, свет белый не мил.
В душу Путши страх залез, озноб пробирает. Не придется ли ответ держать за князя Бориса? Коли Ярослав одолеет, то и спросит. Ко всему еще Горясер с Блудова наущения Глеба извел.
Поспешно, хлопнув дверью, вошел князь Святополк. Весь помятый, осунувшийся. Видать, ночь не спал. Поздоровался кивком и, не присаживаясь, заходил по гридне. Путша сначала водил за ним головой, потом надоело. Боярин Тальц, чтобы не озлить князя, лицо в воротник уткнул, сдерживается, не стонет.
Святополк заговорил, ни к кому не обращаясь:
— Зачем киевляне призвали меня, коли не хотят ныне вступиться?
И тут же остановился перед Путшей, зло закричал:
— Почто вы, бояре, братьев моих извели, я ли вам такое велел? Не оттого ли народ против меня? Попрекает, что я с вами заодно. Добра, сказываете, мне желали? Ан во вред все мне повернули.
И неожиданно, крутнувшись, ткнул пальцем в Блуда:
— Ты хотел, чтоб стал я великим князем? Вот и скажи, воевода, одолеешь ли Ярославову дружину?
Блуд заерзал на скамье, а Святополк хихикнул злорадно:
— А, молчишь? То-то! Так к чему же вы, бояре, подбили меня, чтоб я на княжение садился?
— Князь Святополк, — осмелился перебить его Путша, — а не лучше ль те в Польшу к королю Болеславу за подмогой поспешать? С его рыцарями воротишься и Ярослава из Киева изгонишь. Мы же на то время тоже укроемся.
— Во, во! — передернулся Святополк. — И княгиня Марыся о том же мне твердит. Ты, боярин Путша, что, сговорился с ней? А разве не ведомо те, что император Генрих сызнова на Польшу войной ходил?
— О том знаю, — ответил Путша. — Да и то известно, что король польский германцев разбил и за Лабу переступил.
— Скликая вас, знал, что не будет мне от вас совета разумного. Я же хочу биться с хромцом Ярославом и его новгородскими плотниками. Не петляй, боярин Путша, и не мешкая отправляйся в степь, зови печенегов на подмогу. Обещай хану Боняку золото.
Путша побледнел. Мыслимое дело, к степнякам ехать? Печенеги народ дикий, от них всякого жди. Тальц с Еловитом переглянулись, оба подумали: «Хорошо, что не в нас ткнул Святополк перстом».
— Ну, чего сидишь, боярин! — прикрикнул Святополк.
— Либо не слышал, что велел я?
Путша подхватился, грузно переваливаясь, заспешил к выходу.
— Без печенегов не возвращайся! — крикнул вслед Святополк и тут же повернулся к воеводе: — Ты, Блуд, вели дружине быть готовой, а вам, Еловит и Тальц да Горясер, киевлян на рать поднимать, над ними и в бою стоять будете.
И зашагал к двери. Бояре поднялись, пошли следом.
* * *Вчерашнего дня, миновав Касплю-реку, добралась Ярославова рать до смоленской переволоки. Дальше по Днепру дорога до самого Киева. Выволокли новгородцы ладьи на берег, стали катки под них подводить. Тысяцкий Гюрята, кафтан нараспашку, по берегу ходит, своих ополченцев торопит, шумит:
— И, детушки-ребятушки, поднажми! И еще разок!
Новгородцы и без того стараются, каждый видит, время на зиму повернуло.
На суше ладьи неуклюжие, громадные. Облепили их новгородцы, толкают. Ярослав в одних портах и рубахе работал со всеми. С непривычки руки болели, бревном чуть ногу не отдавили. Новгородцы уговаривали:
— Не брался бы ты, князь, не за свое дело. Отошел бы подобру!
Ярослав отмалчивался. Тут его тысяцкий позвал. Повернулся и замер от неожиданности. Рядом с Гюрятой стоял Александр Попович. Был он в кафтане поверх брони, но без шапки. Белый, что пух, волос лохматил ветер.
— Воевода Александр, ты ли это? — воскликнул Ярослав и заспешил навстречу.
Попович отвесил князю низкий поклон, но тот был уже рядом, обнимал, расспрашивал:
— Почему тут? Один ли, с дружиной?
Потом отступил на шаг, поглядел на воеводу:
— Ай постарел-то как! А ведь не забыл я, как ты меня нянчил, уму-разуму наставлял.
— Так, верно, помнишь, князь, как я тебе вот этой шуйцей затрещины давал. — Спрятав улыбку в усы, воевода протянул руку.
— И то не забыл, — рассмеялся Ярослав, но тут улыбка сошла с лица, переспросил: — Отчего же дружины не вижу?
— Дружина, князь, в одном переходе отсюда, отдыхает. Немалый путь проделала. В ту пору, как умер великий князь Владимир, был я под Червенем, с ляхами бился, а как прознал, что Святополк в Киеве вскняжился, сказал себе, не стану служить ему, к тебе подался.
— Спасибо, воевода Александр, за верность. Ты был неизменным другом великому князю Владимиру. — Ярослав снова шагнул к нему, обнял. — Спасибо, что и ко мне дружину привел, на измену, как воевода Блуд, не подался.
При упоминании имени Владимира глаза у Поповича повлажнели.
— Очи мои плачут, князь Ярослав, — глухо проговорил он. — Зришь ли? А ведь воин я, но не стыжусь того. Воистину, всю жизнь был мне князь Владимир не только князем, но и товарищем. Тяжко, ох как тяжко терять друга.
— Нет срама, воевода, в том, что слезы по другу роняешь!
Повернувшись к Гюряте, Ярослав попросил:
— Вели отрокам потчевать нас. — И, взяв Поповича за локоть, повел к шатру.
Ели, сидя на ковре по-печенежски, поджав под себя ноги. Обгладывая говяжью кость, воевода говорил:
— Когда увидел, что плывут дракары свевов да ладья воеводы Добрыни, враз понял, ты недалече.
— Вовремя подоспел, воевода Александр. Коли твоя дружина уже передохнула, то поведешь ее на Киев берегом. А свевы да моя дружина с новгородской ратью сойдут на сушу у Любеча. Тут и ты к нам пристанешь. — Ярослав разлил из ендовы мед по корчагам, поднял: — Пью за твое здравие, воевода Александр. — Отер уста ладонью, снова заговорил: — У Любеча изготовясь, двинемся на Киев. На случай боя тебе, воевода, стоять на правом крыле, тысяцкому Гюряте на левом, а я со свевами и частью новгородцев биться буду в челе, Добрыня с дружиной в засадном полку дожидаться.
— Пусть так, — согласился Попович. — Однако на месте видно будет. Только мнится мне, что Святополк, проведав, в какой силе идем, не примет боя, убежит под тестеву защиту.
— Может, и так, — согласился Ярослав.
…На левом берегу Днепра, в четырех пеших переходах от Киева, любечское поселение. Городок Любеч хотя и мал, а древний, еще князьям Аскольду и Диру дань платил. Избы в Любече рубленые, соломой крытые, а боярские хоромы — тесом, с крылечками высокими.
Широкий ров и земляной вал, опоясывающие городок, заросли густым терновником и колючей ежевикой.
Стоит Любеч на великом водном пути, кто ни проплывет мимо, всяк причалит. Одни мяса-свежатины купить, другие хлебный запас пополнить, а то и воды родниковой залить в глиняные сосуды.
У Любеча узнал Ярослав, что Святополк с войском навстречу движется. На княжеской ладье заиграл рожок, и на однодревках и насадах спустили паруса, подняли весла. Ярослав сошел на берег, сказал отроку:
— Скликай воевод!
Гридни разбили на пологом пригорке княжеский шатер.
Один за другим пришли Добрыня с Поповичем, тысяцкий Гюрята, ярлы — одноглазый Якун и Эдмунд.
— Вестимо ли вам, воеводы, что князь Святополк нам на Киев путь закрыл? — откидывая со лба прядь волос, сказал Ярослав. — А с ними орда Боняка.
— Прослышали!
— Того не скроешь!
— Мои дозорные проведали, Боняк дорогой на Киев все села разорил, — проговорил воевода Александр.
— И в том Святополкова окаянность, что степняков на Русь навел, — пробасил Добрыня.
— Каков совет ваш будет? — спросил Ярослав.
— Я мыслю, высадимся у Любеча, как и решили. На этот берег перевезем дружину и станем дожидаться Святополка.
С Поповичем и другие воеводы согласились.
— Ин быть по тому, как вы, воеводы, рассудили. Пусть нас оружие рассудит, — сказал Ярослав.
* * *Ночью подул ветер, и тяжелые темно-синие тучи низко поползли над Любечем. К утру начал срываться снег. Белые хлопья, гонимые ветром, опускались на промерзшую землю, не таяли. Взбудораженный Днепр плескал в берега студеной водой, качал причаленные у пристани ладьи новгородцев.
Третий месяц стоит новгородская рать на левой стороне реки, а напротив — киевляне с печенегами, и ни Ярослав, ни Святополк не осмеливаются первыми перейти Днепр.
Так и выжидают да задирают друг друга, обидными словами перекидываются.
Новгородцы народ мастеровой, землянки вырыли, бани топят, парятся, а дружина Ярослава в Любече по избам расселилась. В боярских хоромах Ярослав с воеводами, дружина старшая да викинги отсиживаются…
