Алекс Ратерфорд - Владыка мира
– Благодарю. Я сейчас же приду во внутренний двор поприветствовать ее в Аллахабаде.
Салим едва успел зайти под зеленый навес в освещенном солнцем внутреннем дворе, который по его приказу был усыпан ароматными лепестками розы, как увидел, что через открытые обитые железом ворота въезжают всадники, а за ними – и остальной караван бабушки. Затем под рев труб и гром литавр медленно вошел большой слон Хамиды; края его длинной расшитой попоны-джхул вздымали розовые лепестки. Позолоченный и украшенный драгоценными камнями паланкин-хауда на спине слона был тщательно скрыт от солнца и любопытных глаз светлыми тонкими легкими занавесями.
Как только махаут приказал слону мягко опуститься на колени, Салим распорядился, чтобы все слуги мужского пола и стражники покинули двор. Тогда он медленно подошел к паланкину, установил небольшую переносную скамейку, чтобы помочь пожилой путешественнице спуститься, и открыл легкий покров. Когда его глаза приспособились к полумраку внутри, он разобрал знакомую фигуру своей бабушки. Хоть ей и было уже за семьдесят, она по своей привычке сидела очень прямо. Напротив нее, почтительно склонив голову, сидела одна из ее любимых служанок, Зубейда, его старая няня, которую он спас из ущелья в Кашмире. Салим наклонился вперед и поцеловал Хамиду в лоб.
– Добро пожаловать в мою крепость в Аллахабаде, бабушка, – проговорил он, обнаружив, что у него это вышло неловко и скованно.
– Я рада приехать сюда. Ты слишком надолго покинул свои родные края и свою семью. – Затем, наверное, заметив, что Салим помрачнел, и предупреждая возможный поток оправданий, Хамида продолжила: – Поговорим об этом позже. Теперь помоги мне и Зубейде спуститься.
Тем же вечером, в сумерках, Салим медленно шел к женской части крепости, где располагались лучшие покои – на самом высоком ярусе, выходящем на Ганг. Там все было подготовлено к приезду бабушки. Сказав, что она устала с дороги и должна совершить омовение, освежиться и отдохнуть, Хамида настояла на том, чтобы отложить их разговор до того времени, пока не спадет дневная жара. Таким образом, у Салима оставалось еще время, чтобы поразмышлять о том, какое сообщение привезла ему бабушка, и попытаться уловить скрытый смысл тех нескольких слов, которыми они успели перекинуться. Он даже задавался вопросом, не привезла ли Хамида с собой согбенную и полностью седую Зубейду, которой было уже за восемьдесят, для того, чтобы напомнить ему о детстве и Кашмире, когда он был особенно близок к Акбару. В конце концов принц прекратил эти бесплодные гадания и занялся фехтованием на саблях с Сулейман-беком, а потом наслаждался баней в крепости.
Ступив на прохладную темную лестницу, ведущую к верхнему ярусу женских покоев, Салим ускорил шаг, страстно желая увидеть бабушку и услышать все, что она ни скажет. Когда он развел руками шелковую завесу, которая вела в ее комнату, он увидел, что Хамида, одетая аккуратно, но по-домашнему, в лиловые шелка, сидела на низком стуле, а Зубейда заканчивала прибирать ее все еще густые волосы, вставляя в них зажимы с аметистами. Увидев внука, Хамида попросила Зубейду оставить их, что та и сделала, уходя, поклонившись принцу.
– Сядь на тот стул, Салим, чтобы я тебя видела, – попросила Хамида.
Тот послушался, несмотря на то, что снедающая его тревога требовала выхода и он гораздо охотнее остался бы на ногах, дабы иметь возможность расхаживать по покоям во время разговора. Без особенных предисловий Хамида начала свою речь; ее голос был мягок и тверд, каким Салим помнил его всегда.
– Ради будущего династии нужно прекратить собирать войска и похваляться своей силой. Ты и твой отец должны примириться и объединиться, чтобы разбить наших настоящих врагов и расширить границы империи.
– У меня не было намерения вредить семье. Я премного уважаю наше происхождение и деяния наших предков. Я хочу, чтобы империя росла и процветала, но отец отказывается понимать мое желание помочь ему и разделить обязанности в управлении империей. Вместо этого он неправильно истолковывает мои действия как угрозу его власти.
– И это не удивительно, поскольку именно ты устроил убийство его главного советника и лучшего друга.
– Я…
– Не отрицай этого, Салим. Мы с тобой всегда были друг перед другом честны.
– Абуль Фазл видел во мне угрозу своему влиянию и положению советника. Я всегда презирал его льстивое лицемерие и едва прикрытое своекорыстие. Его смерть может означать перемены в управлении двором.
– Перемены действительно возможны – в твоих отношениях с отцом. Но ты можешь поставить себя на место Акбара и представить, какую боль причинила ему смерть Абуль Фазла? Думаю, что нет, учитывая все, что между вами происходило. Тогда я тебе расскажу. Вообрази, каково бы тебе было, если бы отец приказал убить Сулейман-бека. После предательства его собственного названого брата и кормилицы твой отец больше никогда и никому не доверял полностью. Я даже думаю, что именно из-за их предательства он отказывается предоставлять тебе и твоим братьям какие-либо серьезные полномочия. Однако со временем Акбар все же начал полагаться на Абуль Фазла. Подумай теперь, что он чувствовал, когда узнал, что его убили по приказу того, кому он должен был доверять, как самому себе. Твой отец получил это известие, когда посещал дворцовую голубятню, проверяя, насколько быстры его любимые птицы и как хорошо они обучены возвращаться к дому. Он едва не лишился чувств и в слезах был препровожден в свои покои, где пробыл два дня, не желая принимать пищу и кого-либо видеть. На третий день он вышел с покрасневшими глазами, взъерошенный и небритый, и приказал объявить при дворе недельный траур по Абуль Фазлу. А потом пошел к твоей матери, чтобы упрекнуть ее в том, что она родила такого непокорного сына. На что она ответила лишь, что рада тому, что у тебя достаёт ума, чтобы противостоять ему.
Салим улыбнулся, представив этот разговор.
– Горе твоего отца – не причина для веселья, – продолжила Хамида серьезно. – Когда я навестила его, Акбар снова разразился плачем. Он сказал: «Я знаю, что за этим стоит Салим. Что я, его отец, совершил такого, чтобы это заслужить? Мои воины и придворные любят и уважают меня. Почему мой старший сын не может поступать так же?» Я попыталась объяснить, что ты еще очень молод и больше печешься о собственных стремлениях и успехах, чем о чувствах других людей. Но еще я напомнила ему, что, несмотря на это, он был к тебе гораздо строже, безжалостнее и нетерпимее, чем ко многим своим сановникам. Что его собственный отец умер раньше, чем у них могли возникнуть любые разногласия по поводу его устремлений, и что в первые годы его правления он, Акбар, был нетерпелив и обижался на любые попытки сдержать его или дать совет. Он признал это, хоть и неохотно. Однако после долгих обсуждений в последующие дни, за которые я убеждала его проявить к тебе великодушие и мудрость, которой он славится во всей империи, Акбар согласился, чтобы я приехала сюда и узнала, сможете ли вы примириться.
– Я очень рад этому, но разве отец способен предоставить мне власть, которая мне требуется? Разве он не ведет себя как самец тигра, который пожирает свой собственный молодняк, если ему покажется, что они угрожают его силе?
– А ты сам, Салим? Ты сможешь признать, что временами бывал глупым и упрямым? И вел себя именно как молодой самец, когда соблазнил его наложницу Анаркали?
– Это все мое легкомыслие… Я не думал о последствиях своей страсти, желал лишь обладать ею. Я признаю́, что был неправ… Это стоило Анаркали жизни… и да, в тот раз я испытывал терпение своего отца.
– Это еще мягко сказано. Твой отец – великий человек, воитель столь же могущественный, как и его предки Тимур и Чингисхан, но также и более терпимый, более мудрый правитель. Я знаю, что родители и дети великих людей часто видят их не такими, как все остальные люди. Однако ты не проявил к нему уважения как к родителю, человеку и падишаху. Ты уронил его достоинство, которое столь значимо в его положении. Будь он менее великодушен или не пожелай оправдать это юной страстностью своего сына – тебя бы казнили точно так же, как Анаркали.
– Я знаю это, и я ему благодарен. Но в других случаях отец много раз пренебрегал мною и своим показным презрением заставлял меня терять лицо перед всеми придворными.
– Ты причинял ему боль, не умея обуздать и другие свои желания – не только свою любовную страсть. Как и твои единокровные братья, ты шатался вокруг дворца пьяный до бесчувствия или со стеклянными от принятого опиума глазами. Твой отец – гордый человек, он очень блюдет достоинство своего титула. Твое поведение оскорбляло и его, и тебя в глазах придворных.
