Андрей Расторгуев - Атака мертвецов
– Вперед, трусы! Иначе я самолично вас перестреляю!
И действительно выстрелил. Несколько пуль из его револьвера щелкнуло по камням в опасной близости от солдатских голов. А командир, никого не дожидаясь, пошел вперед. За ним встали унтер-офицеры и старые солдаты. Тогда поднялись и все остальные. Борис так и не понял, увлек ли Комаров солдат своим примером, или те были напуганы его угрозами, но результат получился потрясающий. Резерв ударил во фланг атакующей немецкой пехоте и смял ее. Немцы бежали в полном беспорядке. Кто-то даже сдавался в плен. Комаров продолжал преследовать отступающих… Но вдруг с гребня ударил пулемет. Сразу несколько стрелков упали, словно подкошенные. Другие тут же приникли к земле, стараясь найти себе укрытие в складках местности. Комаров попробовал было идти дальше, но его срезало следующей очередью, заставив свалиться на руки ближайших солдат…
Борис не видел, что стало с полковником. Одно ясно – перевал они пока отстояли.
До вечера полк укреплял позиции, готовясь к следующему штурму. Только вот с наступлением темноты был получен приказ отступать. Теперь и у Сергеевского было полно работы. Ему предстояло регулировать движение, чтобы дать войскам беспрепятственно пройти узкую горловину вблизи Стрыя. Он поспешил вернуться на свой участок. Наскоро проверил связь. Распределил прибывшую сотню казаков следить, чтобы не возникло никаких задержек и в случае чего, скидывать с дороги любую застрявшую повозку. Сам же отправился на мост – наиболее слабое в плане образования заторов место.
Настил из бревен был перекинут через бурлящий речной поток, что брал начало где-то в седых вершинах, стекая многочисленными ручейками по крутым склонам гор, скапливался у их подножий и, огибая Карпатские хребты, с шумом несся в долину. В наступающем вечернем сумраке, на фоне темно-голубого весеннего неба четко вырисовывались поросшие лесом горные вершины, ярко подсвеченные уходящим днем. Все наполнено первозданной тишиной, которая после длительных боев с их нескончаемым грохотом орудий казалась чем-то нереальным. Здесь все выглядело настолько умиротворенно, что закрадывались невольные сомнения по поводу близости фронта. Война отодвинулась на задний план, словно шла где-то совсем далеко, в другой стране, на другом континенте…
Мирную идиллию нарушала единственная деталь, а именно поднятый на самом видном месте флаг Красного Креста. Здесь, за мостом, в небольшой деревушке, сиротливо ютившейся у берега, расположился санитарный отряд 3-й стрелковой бригады. Но и в нем царила полнейшая безмятежность. На перевязочном пункте шел обычный прием раненых. Обозные неторопливо вели коней на вечерний водопой. Где-то слышалась гармонь, под которую беззаботный молодой голос распевал задорные частушки.
Все изменилось, когда Борис услышал нарастающее жужжание авиационного мотора. Появился немецкий аэроплан, похожий на свободно парящего в небе голубя. Соответствует названию[105], ничего не скажешь. Впрочем, несмотря на внешнюю схожесть с вполне мирной птицей, своими повадками самолет напоминал скорее хищного ястреба. Он кружил над молчаливой долиной, словно высматривал себе добычу. Белый флаг с красным крестом, развевавшийся над селением, вряд ли привлек его внимание. Пилота больше интересовала дорога – не идут ли по ней войска, за которые, как видно, летчик принял ездовых. От аэроплана отделилась и быстро понеслась к земле темная точка.
– Бомба! – истошно завопил кто-то, и все бестолково забегали, не зная, куда деваться.
У перевязочного пункта полыхнуло. Взметнулся столб огня и черного дыма. Раздался грохот, чувствительно тряхнув землю.
Показалась вторая точка, так же стремительно летевшая вниз. В селении началась паника. Ездовые, побросав поводья, кинулись врассыпную. Раненые, кто мог ходить, и медперсонал носились взад-вперед в поисках подвала, погреба или другого укрытия. Кто сам передвигаться не мог, отползал. Один такой ползун забился под телегу, наивно думая, что та в состоянии спасти его от разрушительного взрыва. Единственный человек, старый фельдфебель сверхсрочной службы, сумел сохранить хладнокровие. Он стоял посреди шоссе и палил из винтовки по наматывающему круги самолету. Борис, растерянно глазевший по сторонам, не придумал ничего лучшего, как подойти к этому фельдфебелю и просто стоять рядом, поглядывая в небо. Ложились ли в цель пули старого вояки, с уверенностью сказать нельзя. Это же не птица, которую если не убить, то хоть подранить можно. А немецкий летчик невозмутимо продолжал свое дело, сбрасывая бомбы одну за другой.
Тем временем на дороге показалась коляска, запряженная парой лошадей. В коляске сидели двое. Один почти лежал, глубоко завалившись на сиденье, другой – солдат с повязкой санитара – поддерживал его и одновременно правил. Ехали совершенно спокойно, будто вокруг была тишь да гладь и в небе не летал вражеский аэроплан, грозивший скинуть очередную бомбу прямо им на головы. Борису показалось, что неторопливый бег лошадей и спокойная, сосредоточенная стрельба старого фельдфебеля были единственно разумным поведением в обстановке всеобщей истерии. Чего, спрашивается, скакать без толку, коль скоро укрыться от бомб все равно некуда? Нужно просто взять себя в руки, отрешиться от происходящего и действовать так, будто ничего особенного не происходит.
Коляска неспешно подкатила к перевязочному пункту. К ней никто не вышел. Кругом царила паника, сопровождаемая беспорядочной беготней. Видя такое дело, Сергеевский сам направился к экипажу. Санитар, сопровождавший раненого, спрыгнул и вошел в занятую отрядом халупу. Приблизившись, Борис не без удивления узнал в привезенном полковника Комарова, которого счел погибшим.
– Андрей Николаевич! – всплеснул руками. – Да как же вас угораздило?
– Черт их знает, прострелили как-то, понимаешь, – хмуро проворчал полковник и сморщился от боли.
Через мгновение вернулся санитар, за которым шла сестра. Надо же, хоть кто-то не поддался панике. Здоровенные мужики бегают сломя голову, а хрупкая барышня преспокойно сидит на перевязочном пункте. Вздрагивает ли она при каждом взрыве?
Комаров посмотрел на нее из-под бровей.
– Не боитесь, сестра?
Словно иллюстрируя вопрос полковника, неподалеку еще раз громыхнуло.
Она улыбнулась натянуто, но со всей приветливостью, с какой может улыбаться красивая женщина:
– Боюсь, конечно. Только ведь все равно никуда не спрячешься. Можете ли вы сами дойти до перевязочной? А то наши санитары все куда-то разбежались.
Борис помог раненому сойти с повозки. Вдвоем с санитаром завели его в дом. Сестра сноровисто, со всем присущим ей умением обработала рану. Из соседнего помещения вышел старичок в белом халате. Как оказалось, это был старший врач, также продолжавший трудиться, невзирая на бомбежку.
Ранение Комарова оказалось пустяковым. Просто потерял много крови, ослаб, потому и двигаться не мог без посторонней помощи. Кажется, он и говорил-то через силу, поскольку лишь с благодарностью смотрел на сестру, не произнося ни слова.
– Как вас зовут? – за него спросил Борис.
Та скромно потупила взор:
– Катя.
– Вы очень смелая, Китти. Спасибо вам…
Немецкий аэроплан вскоре улетел, так и не сумев причинить особого вреда. Понемногу все успокоились, возвращаясь к обычной, размеренной жизни.
Комарова уложили, напоив чаем и коньяком. Но стоило полковнику немного прийти в себя, как он засобирался в дорогу:
– Надо ехать дальше. Обстановка не позволяет. Нельзя расхолаживаться… Нам с вами, Борис Николаевич, так и не довелось нормально поговорить. Все бои, все бегом… Есть ли какие-нибудь известия? Вы ближе к штабам, должны быть в курсе. Что происходит в верхах?..
– Не знаю, будет ли для вас новостью решение императора призвать общество к тому, чтобы промышленность и торговля пришли на помощь армии для снабжения ее всем необходимым. В первую очередь снарядами и патронами.
– Давно пора. И в чем эта помощь будет выражаться?
– По всей России создают военно-промышленные комитеты. К примеру, в Москве такой комитет возглавил председатель Городской думы Челноков на пару с Гучковым. Петроградским руководит член Государственной думы Коновалов. А в Киеве Терещенко, крупный землевладелец…
– Этот сахарозаводчик? – Комаров скорчил скептическую гримасу.
– Да. И к тому же миллионер.
– А еще он либерал, понимаешь, и страстный поклонник изящных искусств. Боже, куда катится Россия!
Понизив голос, Борис проговорил:
– Не стану скрывать от вас, Андрей Николаевич… Штаб фронта считает кампанию пятнадцатого года проигранной. У нас нет ни снарядов, ни подготовленных укомплектований, ни офицеров запаса. С новым курсом, ныне взятым правительством, вероятно, будет возможность опереться на общественные организации. Надеюсь, положение станет легче.
