Виктор Карпенко - Брат на брата. Окаянный XIII век
– Как имя этого отважного воина?
– Евпатий Коловрат – рязанский воевода, – был ответ.
Обернувшись к своим военачальникам и сановникам, хан сказал:
– Жаль, что нет в моем войске такого багатура. Ежели бы он служил мне, то держал бы я его у самого сердца, – и, обращаясь к пленным, добавил: – Своего князя предайте земле по обычаям отцов. Он достоин такой чести!
Стольный град Владимир
1
Страшные, безутешные вести приходили в настороженно замерший Владимир. Вслед за Рязанью пали Пронск, Ижеславль, Коломна, Москва. Княгиня Агафья денно и нощно простаивала в соборе, моля Господа об обережении сына Владимира, уехавшего защищать Москву. Неделю тому вернулся в стольный град Всеволод, приведя с собой три десятка воинов – все, что осталось от почти тысячной дружины, посланной великим князем к порубежью. Не было вестей от Юрия Всеволодовича, и это больше всего тревожило немногочисленных защитников города, возлагавших большие надежды на великого князя. И только старый воевода Петр Ослядюкович, оставленный Юрием Всеволодовичем вместо себя, еще больше согнувшийся под тяжестью ответственности, был спокоен. Он знал, что стольному городу не выстоять под напором татарских туменов, и думал только о том, сколь достойнее принять смерть и чтобы эта смерть была не напрасной. Того малого войска, что осталось во Владимире, было явно недостаточно для обороны стен, и Петр Ослядюкович, наскоро собрав мужиков из посадов и окрестных деревень, принялся обучать их ратному делу. Учение шло плохо: доставал январский лютый мороз и пронизывающий до костей ветер, а в первые дни февраля закружили метели.
В ночь на 4 февраля 1238 года разыгралась слепая метель, а когда утром пятого ветер стих и сквозь серые тучи проглянуло солнышко, на краю Раменского поля напротив Золотых ворот замаячили фигурки всадников. Это были татарские дозоры. Вскоре ханская конница широкой волной прихлынула к городу, заняв все поля в округе, перелески и даже обрывистые берега Клязьмы и Лыбедя.
Надрывно гудел сполошный колокол. Владимирцы поднялись на стены. На смотровую площадку башни, что стояла у самых Золотых ворот, взошла княгиня Агафья со снохами. Здесь уже находились князья Всеволод и Мстислав, воеводы, поддерживаемый чернецами, у самой бойницы стоял епископ Митрофан. Утирая слезящиеся от яркого солнечного света и белого снега глаза, он мелко крестился, причитая:
– Спаси и сохрани, Господи.
– Что скажешь, Петр Ослядюкович? – обратилась княгиня к воеводе. Тот, крякнув в седую бороду, выделяя каждое слово, весомо ответил:
– А что сказать, княгинюшка? Сама видишь: ворог силен и нет ему числа. Но, Бог даст, продержимся до прихода великого князя Юрия Всеволодовича.
Княгиня перевела взгляд на сыновей. Те стояли рядом, плечо к плечу, бледные и, как ей показалось, растерянные. Снохи тоже были бледны и испуганны.
– Никак посольство! – обернувшись к стоявшим на площадке Всеволодовичам, воскликнул один из находившихся в башне дружинников. – До полусотни!
– Прикажи, чтобы не метали стрел в послов! – распорядился Всеволод Юрьевич и, стремясь получше разглядеть татарское посольство, перегнулся в оконном проеме. – Судя по одеже и лошадям, татарва звания не простого.
Не доезжая тридцати шагов до Золотых ворот, всадники остановились.
– Эй, урусы! Где ваш царь Юрий? Почему он не выходит приветствовать великого Джихангира, не несет ему даров и свою покорность? Может, он не знает, что сам хан Бату пришел в его земли? Так скажите ему об этом, – кричал толмач, а татары весело хохотали, тыча рукоятями плетей в сторону городских башен и стен. – Великий хан милостив только к покорным!
Покричав безответно еще немного, татары ускакали к своим кибиткам и разбиваемым шатрам, а к воротам направилось еще двое конных, тащивших на аркане третьего. Когда они подъехали достаточно близко, княгиня Агафья обмерла, узнав в черном от копоти, окровавленном, в изорванном кафтане сына.
– Мой Бог! Владимир! Да что же они с тобой сделали, изверги?!
Толмач, горяча коня плеткой, выехал вперед и, приложив ладонь ко рту, чтобы было слышнее, прокричал:
– Великий хан дает вам время до полудня на раздумья. Коли не покоритесь его воле и не откроете ворот, с каждым будет вот так!
Он выхватил кривой меч и, закрутив коня, обрушил его на голову плененного князя Владимира. Ропот негодования и душераздирающий крик княгини Агафьи повисли над Раменским полем.
Вечером большая группа всадников несколько раз объехала город. Татары высматривали, сколь защищен Владимир, насколько крепки его стены и как глубок ров. На следующий день под стены города было согнано несколько тысяч пленных, и те под ударами плетей и палок в короткий срок обнесли Владимир бревенчатым тыном. По замыслу хана Батыя ни один горожанин не должен был покинуть города. А утро шестого февраля было оглашено барабанным боем и ревом труб. Хан Батый отдал приказ о начале штурма. Тумен за туменом, волнами, шел на стены стольного города и откатывался, неся потери. Зная, сколь богат Владимир, хан запретил забрасывать город горючим маслом и огненными стрелами. После полудня татары подкатили к стенам телеги с огромными бревнами, висящими на кожаных ремнях, и приспособления из бревен, бревнышек и большущей ложки, перетянутой крест-накрест то ли волосяными веревками, то ли лошадиными жилами.
– То пороки и катапульты. Я такие у ромеев видел, – пояснил один из дружинников, внимательно всматривающийся в приготовления татар. – Теперь токмо держись! Ужо начнут каменья кидать и стены долбить.
Прикрытые огромными щитами, татары подкатили пороки под самые ворота города и принялись бить комлем бревен, окованных медными листами, в створки, а катапульты с уханьем кидали многопудовые каменные глыбы, сметая башенные надстройки, проламывая крыши домов, расшатывая дубовые бревна стен. Но владимирцы стояли крепко. И когда под ударами упала часть стены между Золотыми и Ириньиными воротами и в пролом устремилась татарская конница, дружинники своими телами закрыли проем и, несмотря на неимоверные усилия нападавших, до ночи выстояли. За ночь же стену восстановили, и она встретила утренний штурм татар монолитом.
Петр Ослядюкович, вторые сутки не смыкавший глаз и потому черный и сердитый, обходил защитников стен, подбадривая и поучая. Закончив обход, он с удивлением отметил, что не встретил ни Всеволода, ни Мстислава, ни одного из бояр.
– Кто видел князей? – раздраженно воскликнул он, обращаясь к стоявшим у ворот дружинникам и ополченцам.
– Так все в Успенском соборе. И княгиня Агафья, и князья, и бояр во множестве. Сам зрел, – пояснил один из мужиков. – Поди, за нас, грешных, молятся.
– Нашли время, – недовольно буркнул воевода и торопливо направился в сторону детинца.
Собор встретил его многолюдством, запахом ладана, торжественным светом свечей и дрожащим голосом епископа Митрофана:
– Постригается раб божий Василий и нарекается Виссарионом! Постригается раб божий…
Воевода оторопел: один за другим под простертую длань епископа на коленях подползали бояре. Князья стояли в черные одежды одетые, отрешенно взиравшие на происходящее. Рядом с ними в черном стояли и их жены.
Петр Ослядюкович нерешительно подошел к княжеской семье:
– Как же так, Всеволод Юрьевич? Ворог на пороге…
Князь повернул голову и тихо произнес:
– О душе пришла пора подумать. О душе.
– Батюшка-то, Юрий Всеволодович, в надеже на вас. Город доверил…
– Город он доверил князю, а перед тобой чернец. Уйди, не заимай меня мирскими делами, – сверкнул глазами Всеволод и отвернулся.
Точно побитый, выходил воевода из ворот храма. Такого он не мог предположить даже в мыслях.
«Предательство! В самый трудный час! И кто предал?! Князья, бояре! О Боже, дай мне силы!»
Вновь заревели трубы, извещая о новом приступе, и воевода, еще больше сгорбившись, поспешил к Золотым воротам, где, по его разумению, надо было ожидать главного удара.
Вновь и вновь подступали татары под стены Владимира и всякий раз откатывались, не достигнув победы. Хан Батый все больше мрачнел. Его непобедимые нукеры не могли взять русского города с ходу, а значит, снова многодневная осада и осуждающие взгляды ханов и темников. И тогда хан приказал:
– Город сжечь!
Глиняные сосуды с горючим маслом обрушились на город, огненный дождь падал с неба, а в стены и городские ворота били и били пороки. Одновременно в нескольких местах обрушились стены, и татары ворвались в город. Сдержать эту вползающую многоголовую змею не было никакой возможности, и Петр Ослядюкович, собрав вокруг себя сотни три воинов, отступил к детинцу. Но и там владимирцы продержались недолго. К полудню детинец был захвачен. Владимир пал.
В полдень великий Джихангир вступил в стольный город. По приказу Субудай-багатура на пути движения хана убирали тела павших в сражении воинов, как татар, так и русских. Но их было так много, что эту работу не успели сделать, и ханский конь спотыкался о трупы, чем вызывал недовольство Батыя.
