Галина Петреченко - Рюрик
— Рюрик! — одними губами прошептал потрясенный Гостомысл и застыл в нежном порыве к незаконному сыну. — Что вы стоите, яко пни! — яростно зашипел он на гостей. — Вон отсюда!
Гостомысл схватил одного из послов за руку и грубо потащил его к дверям. Остальные послы сами спешно покинули гридню князя.
Дверь захлопнулась, и наступила тяжелая тишина. Гостомысл пыхтел, оправляя на себе сбившуюся меховую перегибу, и приглаживал бороду.
Влас с тревожным вниманием смотрел то на разгорячившегося отца, то на затихшего князя.
Гюрги отлил из серебряного кувшина брусничной воды и подошел к Рюрику.
— Отпей, — тихо попросил он князя, и тот покорился.
«Вот оно — начало ужасного конца», — мрачно подумал Рюрик, взяв кружку в руки, и никого не хотел больше видеть…
Хмурая весна
Прошел еще год жизни Рюрика в Новгороде. Все чаще встречал он то сочувственные, а то и обозленные взгляды своих дружинников, видел виновато согнутые спины их или опущенные плечи и ненавидел себя вместе со своей хворью.
Да, знал князь, что дружина любит только сильного, ловкого и крепкого здоровьем предводителя, а его хворь так затянулась, что не видно ей конца. «Хоть бы дела тогда какие-нибудь добрые появились, чтоб душа верных гриденей не поверглась во смуту», — думал Рюрик и торопил весну. И наступила очередная горячая весенняя пора, когда все хлопоты сваливаются на плечи дружинников разом: надо латать ладьи, рубить лес, строить новые струги, проверять наличие товаров, приготавливать доспехи и ждать зова: то ли в торговый путь, то ли в поход против коварного врага.
Снег сошел везде. Волхов дышал холодной тяжелой сыростью, и пора было сделать решительный шаг.
— Я плыву с торгом в Царьград! — объявил вдруг князь своим друзьям, сидевшим в его гридне, и подавил прилив кашля, разом побагровев.
— Нет! — вскрикнула Эфанда и рванулась к нему. — Нет, нет! Я… больна!
Но он настойчиво объявил еще раз, отстраняя жену:
— Я плыву в Царьград! Дагар, готовь дружину! — упрямо приказал Рюрик и пояснил: — Я хочу там увидеть Аскольда!
— Дагар, останови его! Он не перенесет волок! — крикнула Эфанда. Она не обиделась на Рюрика за отчужденный жест, понимая, что князь устал от своей хвори, и надеялась на поддержку друзей.
Меченосец молчал. Тяжела была участь друга: видя болезнь князя, не дать понять ему, как глубоко обеспокоены все затянувшейся его хворью, но и не толкнуть его на смертельный шаг, каким может оказаться для него этот поход.
Рюрик, чувствуя недомолвку Дагара, засмеялся.
— Меня будут волочить вместе с ладьями! — сказал он торжественно-шутливо. — Как я буду выглядеть, Дагар? Да еще верхом на ладье, а? — Он запрокинул голову и громко засмеялся. И странным, диким показался всем этот его смех.
— Рюрик, замолчи! — крикнула вдруг Эфанда и сама испугалась своего крика.
Князь осекся. Внимательно посмотрел на жену и, поймав страх в ее глазах, сник.
— Неужели я так плох, Дагар? — спросил он. Меченосец покачал головой.
— Нет, ты не плох, князь, — твердо ответил он и быстро заговорил, обращаясь к его жене: — Эфанда, ему действительно надо побыть в теплых краях. Поплывем все вместе в Царьград! — умышленно бодро предложил Дагар и пояснил: — Давно мы не бывали у греков! Мадьяры теперь не наведываются за Днепр, путь спокоен! — громко и возбужденно рассуждал он, убеждая и себя, и князя, и его жену.
Эфанда, плача, металась от одного к другому:
— Что ты говоришь, Дагар! Рюрик, опомнись!
— Надо, Эфанда! Надо! Пойми! Это не на гибель! Это для здоровья! Вот увидишь! — терпеливо уговаривал Дагар жену князя смириться.
Рюрик хмуро поглядывал то на меченосца правой руки, то на Эфанду и вдруг приказал им разойтись.
* * *А через два дня новгородская дружина отплыла с торгом в Царьград…
Ильмень, Ловать проплыли за пять дней. Волок от реки Ловать через цепь мелких озер до речки Торопы, а от нее до Днепра прошли за семь дней.
Дальше путь должен был идти вниз по Днепру, а потом — благодатное море Понт.
Весь путь до середины Днепра Рюрик был весел и энергичен, несмотря на хворь.
Повеселела и дружина, давно не видавшая таким своего князя: напевала песни и обсуждала, что ожидает их-в знаменитом Царьграде.
Подплывая к месту слияния Припяти и Днепра, разведывательная ладья просигналила о неожиданной засаде: кто-то обстрелял разведчиков. Множество стрел воинственно торчало в боках маленького струга.
— Здесь начинаются земли древлян, — тихо пояснил Власко и нахмурился.
Три военачальника стояли на верхнем помосте первой ладьи и озадаченно разглядывали разведывательную ладейку.
— Жители лесов, — пояснил Дагар.
— Да, — подтвердил Власко и нахмурился еще больше.
— Свирепы нравом? — спросил Рюрик, еще не принимая всерьез первый сигнал надвигающейся опасности.
— Да, — подтвердил Власко. — Свирепы, злы и неугомонны. Лучше повернуть назад, — твердо предложил он.
Рюрик удивился: Влас не слыл трусом. В чем же дело?
— Но… мы же не идем их воевать, мы идем к грекам, и с торгом! возмутился князь.
— Они обстреляли сигнальную ладью, а это есть вызов к бою: хочешь не хочешь — надо воевать! — пояснил Власко.
— Не понимаю, — горячился Рюрик. — Здесь что-то не то… Раньше было такое? — спросил он и перевел взгляд с Гостомыслова сына на задиристо торчащие стрелы.
— Было, но только после ярого набега. Значит, у них кто-то был недавно и лихо обидел, — догадался Власко и еще тверже сказал: — Рюрик, командуй полный разворот, ежели не хочешь погубить дружину.
Рюрик призадумался.
— А как же Аскольд с Диром миновали это место? — недоуменно рассуждал он. — Древляне всегда стерегут этот путь?
— Всегда, — уверенно ответил Власко. — Постой… Те, наверное, дорого откупились.
Рюрик сник: откупаться? Не хватало только этого! Да и чем?!
— Дагар, командуй разворот! — прохрипел он и бурно закашлялся.
— Власко, объясни дружине все как есть, — тихо попросил меченосец и проводил князя вниз до его клети…
Так и закончился этот последний поход Рюрика к грекам: ни торга, ни боя в течение всего пути!
Дагар оставил по всему верхнему течению Днепра дозорных и велел им выведать все тайны этой такой важной для них реки.
Каково же было его удивление, когда через месяц дозорные доложили, что древлян разозлили новые поселенцы Киева: два правителя ныне у города есть, они боевую дружину держат и воюют с живущими рядом с Киевом племенами. А нарекают тех правителей… Аскольдом и Диром!
Дагар улыбнулся: так вон какой у них Царьград получился! Надо Рюрику поведать все это, пусть повеселится! И в первый же вечер, в присутствии союзных правителей, улыбчиво рассказал князю новость.
Но Рюрик не развеселился.
— Это худо, — мрачно ответил он и объяснил: — Аскольд и Дир рядом! Их боевая дружина словно щепка у меня в глазу! Ни одна дружина так не богатеет, как эта. Фэнт, Вальдс собирают дань, ведут посильный торг и охраняют переданные им земли. Эти же… воюют! Постоянно кого-нибудь грабят! Это добром не кончится для моей дружины, — хриплым голосом договорил Рюрик и отвернулся от друга.
Он готов был разрыдаться, как младенец, от этой вести, а мысли, вытекавшие одна из другой, словно ядовитое жало, цепко впивались в его сердце. Какие усилия требовалось приложить, чтоб никому не показывать еще и эту боль!
Дагар виновато молчал: он уже пожалел, что поведал князю весть о Киеве, но делать было нечего…
Власко обеспокоенно переглянулся с отцом.
— Можа, сие и к лучшему, — вдруг сказал он. — Булгары с мадьярами теперь будут реже бегать к нам.
Рюрик пожал плечами и медленно повернулся к новгородскому посаднику.
— Соберите вече и заставьте Аскольда с Диром поведать вам свои помыслы: с добром они осели в Киеве иль со злом! — с усмешкой предложил он. — Они просились в Царьград с родом своим, а увели всю полоцкую дружину в Киев! яро крикнул вдруг князь. — Где же ваше союзное око? Почему оно дремлет? Гостомысл вздрогнул и беспокойно посмотрел на варяга. — Молчишь?! — спросил рарожский предводитель и вдруг язвительно бросил ему: — Солнцеподобный владыка! — Рюрик хохотнул и резко отвернулся от вздрогнувшего посадника.
Гостомысл вздохнул, встал, тяжелыми шагами подошел к Рюрику и дотронулся дрожащей рукой до его плеча.
— Все было не так, яко ты глаголешь, — спрятав обиду, устало заметил он, на мгновение закрыв глаза и представив, как он держит этого сына в своих отцовских объятиях. — Аскольд и Дир пошли во Царьград только с сотней своих воев, боясь гнева твоего, — взволнованно проговорил посадник, мысленно убеждая себя, что тайного сына он все же обласкал.
