Игорь Лощилов - Отчаянный корпус
— Вы за это ответите, — хрипло выдохнул он.
— Уже и вежливости научился, — хмыкнул Петров. — И кто тебе про нас насигналил, не замполит ли?
— У меня была с нем беседа, — последовал уклончивый ответ.
— Ясно. И где сейчас этот сигнальщик?
— Поехал навстречу колонне.
— А с нами что хотел сделать?
— Допросил бы, выяснил, где сообщники, кто за вами стоит…
Ветрову сразу вспомнился старшина Сердюк с его неизменным: «От кого шел? Пароли, явки, адреса?» Подумалось: столько лет прошло, выросло новое поколение, а они — будто в спящем королевстве. Петров, верно, подумал о том же и удивился:
— И кто тебя в органы определил? Нахватался слов: ответите, вопросы задаю я, где сообщники? А безоружного человека взять не мог.
Цыпляев шмыгнул разбитым носом:
— Пистолет отдайте.
— Успеется. Пойди, приведи себя в порядок.
Тот тяжело потопал к притаившейся машине, а Петров, глядя на эти нескладные движения, покачал головой и выразительно плюнул.
По вопросу дальнейших действий выявились разногласия. Одни предлагали ехать дальше, проводить собрания и принимать резолюции, другие считали целесообразным ехать к Ильину и убедить его отдать приказ об остановке движения подчиненных частей. Примирил Петров — пусть все отправляются навстречу колонне и там поработают, а он с особистом найдет командующего и привезет его.
— Вы же все толковали про кадетское братство, что же он, не послушает своих ребят? Дайте только знак…
«Ребята» переглянулись — а ведь верно! Ветров поспешил в машину и черканул несколько строк. Пока писал, Лабутя незаметно шепнул особисту:
— Видел, что за птицы? Брать преждевременно, выявим связи. Оставь своих людей для наблюдения, а сам немедленно к командующему. Доставь полковника Петрова с донесением.
— Петрова? А-а, псевдоним, понимаю, — обрадовался тот и побежал отдавать распоряжение.
Лабутя заглянул к Ветрову в машину:
— Написал? Курьер готов. И не надо мучиться. Хам сказал царице Хаме: прозы нет, пиши стихами.
— Я так и сделал, — улыбнулся Ветров и протянул Лабуте записку. Там стояло его старое четверостишие с несколько измененными словами:
Мы давно уже не дети,
Но девиз былой:
Друг за друга мы в ответе
И всегда — горой!
Под ним подписи: Алишер, Лабутя, Жека.
— Молоток! — одобрил Лабутя. — Пусть теперь попробует не откликнуться.
Через минуту машина офицера особого отдела понеслась в мокрую темноту.
Ночь для генерал-лейтенанта Ильина выдалась тревожной. Смена власти — событие незаурядное, и так уж повелось, что лидеры у нас по своей воле не уходят, все как-то внезапно, словно специально для проверки боевой готовности войск. Помимо обычной работы хватало разного рода звонков от однокашников по Академии Генштаба, партийных и советских работников, с кем приходилось встречаться в повседневной жизни. Интересовались обстановкой, прощупывали отношение к происходящему. У него на этот счет было давнее правило: не принимать участия в политических играх. Кое-кто из коллег, кому показался узким военный мундир, начал мечтать о масштабах государственного деятеля, даже о президентстве, он же профессии изменять не намеревался и хотел делать свое дело. Так и отвечал: у меня-де сапоги в порядке, а выше сапога не сужу.
Он привык гнать от себя всякие сомнения в целесообразности полученных свыше распоряжений и способности руководителей страны принимать верные политические решения. Гнал даже в самую глухую пору, когда «маразм крепчал». Слава богу, жизнь щадила и не заставляла применять силу против сограждан. Некоторым однокашникам повезло менее, но и там, например в Тбилиси, приходилось успокаивать не народ, а бесчинствующих молодчиков и хулиганов, в общем, как стали говорить, деструктивных элементов. Так что привычная схема работала.
Во второй половине дня пришел приказ о выдвижении его войск к Москве, и проблемы пошли обвалом. Это ведь не стандартная тревожная ситуация, годами отработанная до мелочей. Возникли сотни неожиданных вопросов, начиная от инструкций по применению огнестрельного оружия и кончая сугубо земными: как будет отправлять естественные надобности большая человеческая масса в столичном городе. Офицеры-то у нас не очень-то приучены принимать самостоятельные решения. Если нет инструкций, предпочитают обращаться по команде, вот и повалила лавина, не до политики.
Но как бы ни гнать сомнения, как бы ни хоронить их в обвальной мелочевке, они в этот вечер то и дело возникали. В московском гарнизоне войск достаточно, почему потребовался дополнительный контингент? Если для усиления, то утверждения о жалкой горстке деструктивных элементов нелепы. Если для замены, то ситуация и вовсе необычная: за долгую службу еще не приходилось сталкиваться с фактами открытого неповиновения войск распоряжениям правительства. Дошли, правда, слухи о строптивости десантников, флотских командиров и ленинградских полководцев, но им верилось с трудом. Пришлось вызвать начальника разведки и приказать разобраться в обстановке. Тот выглядел растерянным: какими силами, какими средствами? Он знает, как вести разведку противника в полосе армии, а разведкой своих войск занимается другое ведомство… Ильин вышел из себя: делайте, что хотите — посылайте людей, обзванивайте знакомых, читайте листовки, слушайте «голоса». Проявите же, наконец, профессионализм и находчивость. Накричал, конечно, зря и понимал, что не по делу, а все потому, что чувствовал себя не в своей тарелке.
С каждой минутой тревога нарастала. Есть такое понятие — профессиональное чутье. Все показатели вроде в норме и нет причин для особого беспокойства, а предчувствие скорой беды не покидает. Докладывали о двух офицерах, выступивших на гарнизонном митинге с осуждением ГКЧП, о начальнике службы, отказавшемся выдавать боекомплект, о небывало большом количестве неисправной автотехники. Досадно, конечно, но в большом армейском хозяйстве случается всякое. Более настораживало то, что колонны войск двигались крайне медленно и в них недопустимо много отставших. Все валили на машины и погодные условия, пришлось дать нагоняй технической службе. Ее начальник вразумительных объяснений дать не мог и высказал предположение о преднамеренной порче техники.
— Вы соображаете, что несете? — снова не сдержался Ильин.
— Соображаю, — спокойно ответил тот, — если бы послали против своих, я бы тоже что-нибудь напортил.
Пришлось пригрозить суровой карой и потребовать тщательного расследования каждого случая поломки и аварии.
Офицеры ходили по штабу, притихшие в ожидании неминуемой грозы. Несмотря на глубокую ночь, об отдыхе никто не заикался. В такое время и прибыл Петров со своим сопровождающим. Будь он один, кто бы решился тревожить нервничающего командующего? Но офицеру особого отдела — особое почтение.
Цыпляев стал докладывать о большом количестве «экстермистов», ведущих подрывную работу среди личного состава армии, беспечности многих командиров и потерю бдительности, что создает благоприятные условия для действия иностранных разведок. Ильин раздраженно отмахнулся — знаю, мол, ваши обычные песни. Но тут он сказал, что имеются случаи проведения офицерских собраний, на которых принимаются решения не выполнять приказы по борьбе с бесчинствующими элементами. В подобную анархию верилось с трудом, несмотря на то что назывались точные адреса. Тогда Цыпляев привел главное доказательство:
— Нами установлено наблюдение за группой эмиссаров с целью выявить их связи. У товарища есть конфиденциальное сообщение.
Петров вышел вперед и передал записку. Ильин сразу не сообразил — шифр, что ли? А внизу что — клички? Уж больно много разговоров об иностранных агентах. Прочитал снова — вроде из старых кадетских стихов. Ну, конечно, — ребята! Выходит, они и есть эмиссары?
Особист был вполне удовлетворен произведенным эффектом.
— Где они? Недалеко? Едем!
Пора, наконец, проверить свое профессиональное чутье и разобраться, что же происходит в войсках.
Около трех часов ночи генерал-лейтенант Ильин в сопровождении нескольких штабных машин подъехал к стоявшей на обочине колонне войск. Люди такого ранга редко появляются внезапно, об их приезде знают заранее, готовятся и встречают на самых дальних подступах. Тем непривычнее выглядела прикорнувшая колонна, никак не прореагировавшая на приезд командующего, пока он не достиг головной машины. Выскочивший из нее ладный подполковник доложил, что батальон находится на марше. Держался он уверенно, на вопросы отвечал четко, но начальствующего гнева не избежал.
— Вижу, как маршируете, — недовольно сказал Ильин, — почему стоите?
Подполковник ответил, что остановка вызвана плохими дорожными условиями, чем заслужил ничем не прикрытое раздражение.
