Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874—1883
– Бориса.
– Года четыре тому.
– Сколько ему было в ту пору?
– Двадцать три.
– Вы с ним общались за это время?
– Да, я ему писала, не так часто, как хотелось бы.
– Как он получал ваши письма, если путешествовал по миру?
– В ответном письме он мне всегда указывал до какого числа пробудет в том или ином городе.
– Когда вы получили последнее письмо?
– Месяца полтора тому.
– О чём он писал?
Она задумалась.
– Затрудняюсь ответить вам, но если вы минуту подождёте, я принесу письмо.
– Извините, но это личное послание.
– Если я вам его предлагаю прочесть, то это моё право.
Через несколько минут Лерман держал в руке листок бумаги с гербом в левом верхнем углу и названием гостиницы в правом, всё—таки, не решаясь приступить к чтению.
Видя смущение сыскного агента, Анастасия Алексеевна предложила:
– Можете взять письмо с собою.
– Благодарю, я верну вам его.
– Я ответила на все ваша вопросы?
– Последний.
Женщина кивнула головой.
– Где сейчас находится Борис?
Анастасия Алексеевна немного помедлила и ответила.
– В столице.
– Давно?
– С месяц, но где проживает, я вам сказать не могу, ибо не знаю, то ли на Васильевском, то ли Невском, не знаю.
Лерман направился в Адресный Стол, теперь, хотя бы есть отправная точка: Борис Алексеевич Фролов, тысяча восемьсот пятьдесят третьего года рождения должен заполнять лист по приезде от двух месяцев до нынешнего дня. Сложность может быть, только одна, если младший сын убитого проживает по чужому паспорту или под чужой фамилией, замыслив преступление, тогда будет сложнее, но задача, всё равно, по плечу сыскной части.
Исполняющий должность Начальника Адресного Стола полковник Антонов отбыл в присутственное место.
– По делам—с, – ехидно улыбнулся коллежский ассесор Шубин, показав тёмный провал вместо одного из передних зуюов.
– Клавдий Андреевич, – Лерман льстиво потупил голову. – вы знаете более начальника, – понизил голос, – и сможете помочь моему горю.
– Как помощь понадобится, так все бегут в Адресный, – намекая на трагическое событие, происшедшее с год тому, когда помощника начальника Адресного стола Шубина ограбили какие—то шутники, вынесли много, но всё сыскные агенты нашли, кроме простой деревянной шкатулки. Что там хранил коллежский ассесор так и осталось тайной. Вот каждый раз Клавдий Андреевич бурчал, но не разу не заикнулся о той покраже. – Ну кто там у вас?
Лерман протянул Шубину листок бумаги с написанным на нём именем, фамилией и датами приезда.
– Вот что, Пётр Павлович, приходите завтра с самого утра, а сейчас, – Клавдий Андреевич, развёл руки в стороны, – извините не до сыскной части.
– Я…
– Идите, голубчик, идите, жду вас завтра.
Настаивать было бесполезно. Шубин славился своей упрямством, невозможно доказывать ему истину, если он сам не захочет её услышать.
– А…
– Идите, – отмахнулся Клавдий Андреевич и углубился в изучение толстого журнала.
День оказался потерянным. Хотя Анастасия Алексеевна сказала, что младший брат может проживать на Васильевском острове или Невском. Если рассудить, то центральный столичный проспект может отпасть в поисках, ведь там ненароком могли столкнутся супруги Фроловы и Борис, а он их избегал, не имел намерения идти, как блудный сын а покаяние к отцу. Значит, остаётся Васильевский. Но тоже слишком зыбко.
Что остаётся делать?
На Васильевском три номерных участка и Суворов. Если наведаться в часть, куда приходят сведения о вновь прибывших в столицу и выбывающих из оной, то можно точно знать, останавливался ли искомый господин в этих краях.
Прежде, чем направится в Васильевскую часть в Кадетскую линию, Пётр Павлович зашёл в ресторацию господина Гейде, находившуюся здесь же на этой линии.
Хотелось почитать письмо, вдруг там что—нибудь можно выудить. Госпожа Кочкурова могла не заметить того, на чём задержится глаз сыскного агента.
Приятные ароматы доносились с кухни и Лерман понял, как он голоден.
После того, как на стол были уставлены заказанные блюда и поставлен графин с красным вином, более напоминавший цветом черничный сок, Пётр Павлович достал из кармана письмо и углубился в чтение:
«Дела задержали меня дольше, чем я рассчитывал, так что я прибыл в Варшаву только 10-го июня. Приезд мой, хотя и ожидаемый, поставил весь дом вверх дном. Никогда не думал, что буду встречен с такой теплотой. Излишняя суета, горничные, слуги то являлись в комнате, то исчезали, как тени; великодушная Антонина Николаевна без единого слова вскакивала и ежеминутно убегала справиться на кухне, как продвигается приготовление ужина. Комнату для меня давно приготовлено, расставлено заботливой рукой, казалось таким милым и родным, хотя ты знаешь, что здесь меня не было три года. Мало, что изменилось, только Дашенька расцвела и была не тем неуклюжим четырнадцатилетним непосредственным милым дитя, а теперь расцветшей розой. Нет, ты не подумай, что я сразу же захотел сорвать этот прелестный цветок. Сейчас я изменился, мне достаточно наблюдать за ней со стороны, не делая попыток потешить мужское самолюбие и утолить свою страсть в этом нежном ребёнке. Я почувствовал, что влюбляюсь. Со мной и ранее было подобное, проходившее после того, как цветок сорван. Сейчас это иное, мне хочется носить Дашеньку на руках, охранять от всех напастей и представить себе не можешь, что мне боязно к ней прикоснуться. Я с трепетом хотел бы припасть к её рукам, но… Я должен быть холоден и не пасть, как тогда, когда отец выставил меня за порог. Знаешь, поездка по разным, как говорится городам и весям, дала мне понять, что не только одно удовольствие движет человеком, а желание доставить это удовольствие не себе, а окружающим. Прав был отец, что дал мне возможность осознать никчемность моей жизни. Тысячу раз прав, хотя глядя, как он прожигает в неге и довольствии свою жизнь, становится понятным, что строг он к желаниям окружающих, а не своим личным
Прости, что так много рассуждений, но такова жизнь.
Утром на другой день, в саду, Антонина Николаевна наконец собралась с духом и рассказала мне связно историю трёх лет, в которые я отсутствовал. Нет, не жалость овладела мной, а желание помочь со всей искренностью, на которую я способен. Скорее всего я пребуду в столицу в начале августа, вот только не знаю, как подступиться к отцу, ведь открою тебе секрет, я сделал предложение Дашеньке и ты представить себе мою радость, когда я получил согласие. И вот хочу попросить отца предоставить мне какое—нибудь из имений, чтобы я с будущей женой мог не прозябать, а трудится
Не сделаешь ли мне любезность помочь в этом вопросе?
Твой брат Борис».
Лерман повертел в руках письмо, но более ни строчки, ни слова.
Складывалось впечатление, что Борис изменился в лучшую сторону. Три года путешествия по миру долгий срок для жизни, но не для резких перемен в поведении, подумалось Петру Павловичу. Может быть, стоит доверять немного больше людям, а не видеть в каждом из них каверзные намерения. Интересно, кто такие эти Антонина Николаевна и Дашенька. Имеют ли они какое—либо отношение к трагическому происшествию на Мытнинской улице или случайные люди, волею судьбы упомянутые в письме..
Вино оказалось немного терпким, но приятным на вкус, после каждого глотка долго стоял вкус винограда с едва уловимым земляничным оттенком.
Городовой ростом не вышел, что и примечательного непроницаемое лицо без тени улыбки и короткие светлые волосы, выглядывавшие из—под форменной фуражки стоял на порученном посту, заложив руки за спину. Вид скучающего мужчины, которому до чёртиков надоела служба.
Чтобы начать собирать сведения про городового, Жуков сперва решил взглянуть на полицейского для определённого впечатления, ведь о нём предстоит собрать сведения, не сухие формулярные: родился, женился, поступил на службу, а то, каким человеком предстаёт перед сослуживцами и начальником полицейский, несший службу почти напротив дома, в котором произошло такое дикое убийство.
Городовой прохаживался по улице в светлой льяной гимнастёрке, подпоясанную ремнём, но котором висела шашка. На голове фуражка, на тулью которой был натянут светлый коломянковый чехол, чтобы не так выцветала верх чёрной фуражки на солнце. На груди красовались две медали, полученные на военной службе.
Итак, Семён Иудович Семёнов, Миша прикинул, сорока– сорока трёх лет, унтер—офицер, городовой. Кто ты таков?
Первым делом Жуков направился в Школу полицейского резерва, которая располагалась на территории Александро—Невской части, ибо все желающие определиться на полицейскую службу, как служащие нижние чины, так и вольноопределяющиеся, подвергались экзамену по установленной программе и медицинскому осмотру на предмет удовлетворительного состояния здоровья.. Так просто туда не попадёшь, для этого требовалось умение не только читать, но и писать. То, что полицейские должны быть сметливы, расторопны, это без раговоров, но вот самое основное, что о вновь поступающих собирались подробные справки о поведении по месту жительства и работы или службы.
