Владимир Прасолов - Вангол
— Береги себя, Степан, — шептала Мария.
Ранним утром Волохов провожал Степана на Киевском вокзале. Он долго ждал, пока Степан оформлялся на поезд. Пожав друг другу руки, они крепко обнялись на перроне.
— Береги Марию и ребят! — крикнул уже из вагона Макушев.
— Ты чё, начальник?! — вытаращив глаза, заорал Татарин, увидев направленный себе в лоб ствол револьвера.
Оба только успели сбросить с себя зэковскую одежонку. Фрол от неожиданности сел и, обхватив голову руками, дико заматерился.
— Ствол на землю, Татарин, — приказал Битц.
— Он и так на земле, — показал рукой Татарин себе под ноги.
— Руки подними и толкни его ногой ко мне.
Татарин медленно поднял руки, отчего подштанники его свалились. Он машинально сделал попытку их удержать, Битц выстрелил. Отброшенный выстрелом в упор, Татарин упал на сидевшего Фрола. Фрол, осторожно освободившись от бившегося в конвульсиях тела, поднялся во весь свой рост и шагнул к Битцу:
— Стреляй, сука легавая. Моя вина, не доглядел за тобой. Стреляй.
Битц, отступив на шаг назад, спокойно сказал:
— Мне вашей крови не нужно, этот сам виноват, не нужно было дёргаться. Стоять, Фрол, иначе застрелю. — Ствол револьвера смотрел прямо в переносицу Фрола. — Стоять!
Фрол остановился. Дико вращая глазами и тяжело дыша, он с ненавистью смотрел на Битца, готовый в любую секунду броситься на него.
— Бери свои шмотки и катись отсюда. — Битц, не сводя прицела с Фрола, поднял пистолет Татарина и сунул его в карман.
— Где Москва? — спросил Фрол.
— Москва далеко, отсюда не видать, тебе советую топать в лагерь, не сегодня завтра тебя возьмут, но, боюсь, никто с тобой в догонялки играть не будет, шлёпнут по законам военного времени. А так, если добровольно вернёшься, никто знать ничего не будет, война, бомбёжка всё спишет. И вот ещё что, Фрол. Меня ты не видел, это, кстати, в твоих интересах.
— Где Москва, начальник? — повторил свой вопрос уже более спокойно Фрол.
— Убит твой пахан, облава-то действительно была, — соврал Битц. Он взял портфель, пятясь, отошёл от Фрола и скрылся в кустарнике.
— Ещё встретимся, сучара! — услышал Битц, уходя в лес.
«Надо было и его шлёпнуть», — подумал он. Часа через два Битц вышел к автодороге, по которой сплошным потоком на восток шли беженцы, а на запад, прорываясь через этот поток, растянув обозы, шла какая-то воинская часть. Битц, разглядев командира, двинулся прямо к нему.
— Майор Белов, — представился он капитану, показав удостоверение личности.
— Командир батальона Силантьев, — устало козырнул ему офицер, спрыгнув с повозки.
— Воздух!!! — раздался крик по колонне, и рёв пикирующего самолёта заставил всех бежать, падая и ища укрытия в редком лесу.
Комбат пытался что-то кричать подчинённым, но его никто не слышал.
— Ложись! — крикнул Битц, падая, и потянул за собой капитана.
Они упали прямо на опустевшей дороге, по которой неслись несколько повозок с обезумевшими от разрывов бомб лошадьми.
— В сторону! — заорал прямо в ухо Битцу капитан и откатился в обочину.
Битц едва успел сделать то же самое, как по этому месту, где они лежали, пролетела коваными копытами пара лошадей, гремя оглоблями, оторванными от повозки.
— Вот чёрт, так и до передовой не дойду, столько людей теряем, — сокрушался капитан, отплёвываясь от грязи и пыли.
— Слушай, капитан, а где передовая?
Взглянув на малиновые петлицы Битца, капитан вопросом на вопрос ответил:
— Слушай, майор, у меня приказ занять позицию, там для меня и есть передовая. А вот ты какого чёрта здесь делаешь? Ваше место подальше от передовой!
— Не груби, капитан, оба в одной канаве оказались, я начальник конвоя, выводил отряд зэков из лагеря, а тут бомбёжка, меня и зацепило, очнулся, никого нет, одни мертвяки кругом, остальные разбежались. Вот теперь сам не знаю, куда идти. У меня документация секретная. — Битц кивнул на портфель.
— Ну, так топай на восток, через семнадцать километров населённый пункт, там твои коллеги чемоданы пакуют.
— Ты же видишь, я ранен, дай повозку и сопровождение.
— Ты что, майор, не видишь, что происходит? У меня боезапас люди на горбу тащат, какая повозка, вон лови лошадей, поймаешь — твои.
Пройдя над дорогой и прочесав её из пулемётов, самолёты ушли. Капитан, выскочив на дорогу, что-то скомандовал. Командиры рот и взводов созывали и строили уцелевших людей. Кто-то пытался поймать лошадей. Кто-то разбирал ящики из разбитых повозок.
— Доложить о потерях. Раненых в обоз, — слышал Битц команды капитана.
Он стоял на обочине, соображая, что ему делать. Ровный гул моторов послышался вдали. Из-за поворота дороги выкатились два бронетранспортёра с белыми свастиками на бортах и, остановившись по обочинам, открыли пулемётный огонь по всему живому.
— К бою, занять оборону! — заорал капитан, метаясь по дороге и размахивая наганом.
Беженцы и солдаты его батальона, как снопы, падали под шквалом огня. Из-за поворота и правее прямо из леса выезжали, ревя моторами, немецкие танки. Несколько пушечных выстрелов буквально разметали людские тела и очистили дорогу. Солдаты, попадав на землю, стреляли из винтовок, многие, бросив бесполезное против брони оружие, бежали в лес. Капитан, стреляя в воздух, пытался остановить людей, но это было бесполезно.
Битц рванулся в лес. Оглянувшись, он увидел, как на месте, где стоял капитан, встала дыбом земля. Над головой Битца подрубленная осколком свесилась ветвь молодой берёзы.
Он побежал. Бежал долго, задыхаясь и падая, пока звуки боя не стихли за его спиной. Остановившись у поваленного дерева, Битц решил немного отдохнуть. Уже темнело. Неужели этот нескончаемый день закончился? Битц лёг на землю, подложив под голову портфель, и закрыл глаза. Все тело болело, казалось, на нем нет ни единого места, которое бы не отзывалось болью. Что же делать дальше? Куда идти? На этот вопрос ответа не было.
Проводив ненавидящим взглядом Битца, Фрол стал одеваться, солдатская гимнастёрка действительно пришлась ему впору. Не обращая внимания на тело истекавшего кровью Татарина, Фрол пытался сообразить, что же ему делать дальше. «Верить этой гниде нельзя, надо идти к братве в Ольшаны», — решил он и, закрыв лицо Татарина тюремной рубахой, быстро пошёл прочь. Разведгруппа немцев наткнулась на Фрола случайно. Утром они, затаившись в перелеске, ждали момент, чтобы незаметно пересечь дорогу. Фрол шёл, прячась в перелеске, и тоже залёг, ожидая прохождения колонны русских солдат. Этим и вызвал интерес у старшего группы Фрица Зангеля, только потому и остался жив. Очнулся Фрол от сильной боли в голове и, открыв глаза, с ужасом увидел перед собой здоровенную физиономию немецкого разведчика, который сидел на его груди, как на лавке, и улыбался. Фрол попытался шевельнуться, но не тут-то было. Руки были связаны.
— Ты есть дезертир? Как твой имя, номер части, кто командир и где часть? Отвечать или… — Показал жестом, как нож перережет горло. Многозначительный жест был для Фрола более чем убедителен.
— Я не дезертир, не солдат, я сбежал из лагеря, беглый я, по уголовной статье сидел.
— Коммунист? Комиссар? Политзаключённый? — продолжая улыбаться, спрашивал немец.
— Не, из раскулаченных я, родителей того… это… как кулацкий элемент, а я в бега дался, с тех пор по лагерям в основном.
— Где был ваш тюрьма, лагерь?
— Здесь, недалеко от Городка, я не солдат, эта не моя форма, я её надел, чтобы легче бежать было…
— Где ты взял обмундирование? — с сомнением в голосе спросил немец, перестав улыбаться.
— Солдата убил… — соврал Фрол, желая хоть как-то понравиться немцам, чтоб не зарезали сразу, прямо сейчас после допроса.
Немец, хлопая его по щеке рукой, произнёс:
— О, ты убил русский солдат? Ты хочешь помогать великой Германии освобождать твоя родина от коммунистов и евреев?
— Да, да… — закивал Фрол, думая про себя: «Суки, только руки развяжите, я вам помогу, вашу мать».
* * *Утопая в знойном мареве, солнце медленно садилось в сопки. Небольшое оленье стадо спокойно паслось в широком, покрытом сочной свежей травой логу. Семья Ошаны собралась на берегу небольшого ручья у ярко пылавшего костра. Ломти крупной рыбы варились в котле, распространяя ни с чем несравнимый аромат. Рядом два щенка, рыча, рвали с двух сторон довольно крупную щуку. Их еще не окрепшие челюсти не могли прокусить толстую, с жёсткой чешуёй кожу рыбины. Они ещё больше злились, срываясь и смешно падая. Вот так и люди вечно делят им не принадлежащее, а потому злятся и бросаются друг на друга, как собаки. А этот мир смеётся над их никчёмной дракой и не жалеет их, потому как недостойны они ещё этого мира. Не понимают того, что мир создан так, что в нём всего предостаточно для всех, только меры не знают, да жадность их губит.
